Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей
Давным-давно, раньше чем построили рудничный поселок, в округе был один только белый человек — Объездчик. Видел я его редко. Однако, если кто-нибудь из племени умирал, он сразу появлялся. Приказывал нам вырыть яму, глядя в книгу, бормотал «прах во прах» и бросал горсть земли на покойника. Тогда нам не разрешали провожать наших мертвых так, как они того желали. Старейшины племени негодовали, но ничего не могли поделать. Для нас Объездчик был главным начальником — если бы кто-нибудь не подчинился ему или осмелился возвысить голос, он привел бы толпу белых и они перебили бы все племя.
Тем не менее в ночь после каждых похорон мужчины племени возвращались, выкапывали тело из могилы, укладывали его в выдолбленный древесный ствол и уносили к нашему традиционному месту захоронения. Затем совершались все ритуальные обряды для того, чтобы дух умершего попал в Бралгу, на остров мертвых, а не в страну белых. Не знаю, обнаружил ли Объездчик, что его обводили вокруг пальца? Во всяком случае, никто никогда об этом не говорил, да и с какой стати, если каждый рожденный в племени ждал своей очереди, чтобы умереть.
С тех пор многое переменилось. В поселке директор рудника компании ОБМАН[14] вдруг стал злым и подозрительным. Сейчас они заняты телефонными звонками и перепиской с главным управлением — выясняют позицию Консорциума насчет моего погребения. Начнутся заседания и обсуждения, которые могут тянуться месяцами, даже годами. Взывать к их совести бесполезно. Никто из них не скажет: будем достойными христианами, похороним нашего брата. Он заслужил свои три фута на шесть, ведь в конце-то концов мы получили от него все эти месторождения бокситов, весь этот район. Нет, ни у кого из них не хватит мужества сказать так. Это значило бы взвалить на свои плечи слишком тяжелую ответственность.
Два дня назад я наведался к своему другу Джону, председателю ОБМАНА. Он теперь на юге, в окружном управлении; но на этот раз мне не пришлось просить, чтобы оплатили мой билет на самолет; духи путешествуют, где хотят.
— Нельзя ли было не беспокоить меня? — спросил Джон.
Мы не виделись много лет; однако он почему-то был расстроен. Возможно, не из-за меня, а из-за компании — ведь там, на землях, которые прежде были охотничьими угодьями племени Риратжингу, еще остались горы бокситов, их хватит на многие годы. А Консорциум — все равно что племя или большая семья; то и дело возникают проблемы, которые не только мучают тебя, но и портят жизнь твоим друзьям.
— Мы неплохо понимали друг друга не один год, — заметил я; на самом деле-даже целые десятилетия. С того первого дня, как он прибыл на земли Риратжингу главным геологом, и потом, когда стал управляющим рудниками, мы много раз обменивались рукопожатиями, курили и выпивали сколько баррамунди[15] мы съели вместе! — и ни одной ссоры, ни одного резкого слова!
— Ты не мог выбрать более неподходящего времени, чтобы умереть, — сказал Джон.
— На то воля Господа, не моя.
— Оставь, так я и поверил. Просто кто-то из твоих же сородичей нацелился в тебя костью[16] или проткнул тебя копьем. Они ведь не бросили эти свои штучки и сейчас.
Никогда прежде он со мной так не говорил. О чем бы мы ни беседовали, тон всегда был достойным и вежливым.
— Но ведь моя просьба никак не касается деятельности компании. Мне нужно всего три фута на шесть футов — для могилы вполне достаточно.
— Боюсь… мы не можем разрешить захоронение на арендованных землях. Это может послужить подтверждением права племени Риратжингу на землю. Туземцы и так уже вопят, требуя часть земель назад.
— Но я христианин.
— В самом деле? Так почему бы тебе не обратиться к церковникам? Они, конечно же, тебе помогут.
Действительно, мне следовало бы додуматься до этого раньше. Я стал священником по призванию. И, поверьте, неплохо потрудился на церковной ниве, куда удачнее любого другого чернокожего. Даже многие белые могли бы мне позавидовать. Достаточно вспомнить, сколько народу я обратил в христианство — сотни и сотни душ. Туземцы нищи и безгрешны, им нечего положить к стопам Господа, кроме своей нищеты. Однако все они, их дети и правнуки будут добрыми христианами; будем надеяться, что кто-нибудь из их потомков сумеет пробиться к власти и деньгам и сможет предложить больше.
Итак, я должен воззвать к совести моего друга епископа Каприкорнийского; мы знали друг друга много лет. В конце концов, только по его милости я был рукоположен. «Дело стоило того», — не раз потом говаривал епископ, ощущая скорее удовлетворение, нежели гордость. Действительно, он не остался в накладе. Мы построили церковь, ту самую, в которой я сейчас лежу, лучшую и самую высокую в Северной Австралии. Сложенная из огромных камней весом в несколько тонн каждый, она больше похожа на храм, чем на простую церковь. Пришлось изрядно попотеть, чтобы доставить сюда эти камни. Они валялись по всему склону, спускающемуся от бокситового плато к морю. Предание племени Риратжингу гласит, что один из наших прародителей, легендарный Водал, прогнав злых духов с суши в море, швырял эти камни им вслед. Дело происходило во Времена Сновидений, и за достоверность истории я бы не поручился — ведь она нигде не записана. Стоило немалых хлопот и трудов сдвинуть валуны с места, и, если бы не грузовики, подъемные краны и взрывчатка ОБМАНА, мы никогда бы с этим не справились.
Ныне здесь, меж камнями, царят мир и покой. Правда, справедливости ради надо отметить, что это обошлось нам недешево. Половину всех денег, полученных племенем за аренду нашей земли, поглотили вставшие надо мной стены. На редкость величественный и живописный вид у нашей церкви — «Воплощение преимуществ христианства», так названо это сооружение в одной книге, — жаль, что мне приходится расставаться с ней. Верно и то, что другая половина наших денег благополучно попала в надежные руки Господа — а сколько слов похвалы произнес мой друг, епископ, по этому поводу — и пошла на финансирование организованного им Евхаристического съезда. Какое событие! Христианские души всех цветов и обликов хлынули к нам со всего света. И это еще не все. Нам довелось пережить немало других столь же торжественных дней. Не один день звучал оплаченный нами звон колоколов Кентерберийских по душам усопших прародителей племени Риратжингу. Мы надеялись выманить их из Времени Сновидений, из Бралгу, заставить уйти от Водала и Джанггавула и переметнуться на нашу сторону. Мне пока неизвестно, каков был результат; это еще предстоит выяснить.
— Помог ли я тебе, Джордж? Вечером я молился за упокой твоей души, — виновато промолвил епископ. — Утром помолюсь снова.
— Для могилы не нашлось места. Всей землей владеет компания ОБМАН.
— Они разберутся, можешь не беспокоиться.
— Но старейшины уже готовят церемонию погребения.
— Мошенники, пусть только посмеют. Забыли, что они христиане!
— Звуки диджериду и юбара[17] слышны из лагеря всю ночь — скоро люди племени придут, чтобы забрать меня.
— И что они с тобой сделают? — рассеянно спросил мой друг.
— То же, что всегда делали со своими покойниками: положат труп в выдолбленный ствол.
— Неужели там сохранились деревья? Разве шахтеры не свели весь лес?
— Они засунут меня в канализационную трубу.
— Боже мой, какой позор!
— А если около церкви? — шепнул я. — На церковном дворе достаточно места.
— Надо быть святым, чтобы упокоиться там. Извини, но правила есть правила.
Какая жалость, что нет чернокожих святых, и похоже, мир и дальше будет обходиться без них.
Все-таки я зря беспокоил епископа: обращаться за помощью следует лишь к тому, кто действительно в состоянии что-то сделать, например… ну конечно, к королеве! Уверен, достаточно будет заикнуться о моем затруднении, и целый мир и все ее смиренные подданные узнают, что королева помогла мне упокоиться, как подобает христианину.
Мне прежде не доводилось бывать во дворце.
В этом не было нужды, не то я навещал бы королеву почаще. Прошло немало времени с тех пор, как мы познакомились, — она совершала тогда поездку по резервациям для аборигенов и… я даже пожал ей руку. Она, несомненно, меня помнит, потому что я преподнес ей рисунки на древесной коре, очень большие, с изображением наших мифологических предков и древних обрядов. Кое-кому из старейшин Риратжингу не понравилось, что я предаю в чужие руки святыни племени, и с той поры они прозвали меня Могвои, духом-отступником. Как бы то ни было, королева оценила подарок и вежливо улыбнулась. Я полагал, что при новой встрече она опять мне улыбнется, однако вид у нее был угрюмый и неприступный.
— Повторите номер вашего жетона громко и отчетливо, — произнесла королева. Такой жетон носил на шее мой отец десятилетия назад. Хотя в то время ни он и никто другой не умел разбирать цифры. Королева говорила как-то странно. Не только голос и манеры, самый облик ее изменился до неузнаваемости. Лишь голова осталась похожа на прежнюю, но она помещалась на внушительном пьедестале в виде картотечного шкафа и была совершенно неподвижна. Собственно говоря, я тут же сообразил, что вижу просто бюст королевы, установленный на компьютере. Когда я приблизился, она завопила:
