Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке
Но Волент все же немножко пользовался ее молчанием. С того вторника о каждом своем новом трюке он рассказывал только при ней. Он делал это, несомненно, и потому, что она восхищалась каждой его новой идеей. Речан? Тот тоже порой восторженно покрутит головой: дескать, ну и ловкий же у него приказчик — и тут же сделает вид, что вообще-то все это ни к чему. Зачем? Разве торговля и так не приносит барышей?
Речаниха ломала голову, как бы вознаградить Волента. Она сознавала, что у этого мужика, гордого и самоуверенного, не должно появляться чувства, что его недооценивают. Она ничем не должна его сердить, наоборот, должна еще крепче привязать к делу и к своей семье, ведь он для них незаменим. Она уже давно раздумывала, что бы ей такого предпринять, но тот самый простой и самый действенный способ пришел ей в голову лишь сегодня утром, когда она готовила завтрак мужу и Воленту. Она поймала себя на мысли, что готовит его для обоих. Улыбнулась этому, как будто сочла маленьким грешком, но потом начала рассуждать здраво. Ей вспомнилось, как однажды Волент сам признался, что больше всего ему нравится в их доме то, что к нему относятся как к своему, а не как к простому приказчику. Да, правда, они приняли его именно так, ведь муж и не умеет иначе. И вот, судя по всему, убеждала она себя, это больше всего заставляет Волента быть таким усердным. А что еще? Гордость? Смекалка? Тоже, конечно, но главным образом благодарность, о которой она подумала сейчас. Как это ей не пришло в голову раньше! Именно чувство, что он старается для своей семьи, она должна всеми способами поддерживать в нем. Ведь она заметила, с какой признательностью он принимает, если она иной раз простирнет и выгладит ему рубашку.
Она решила купить ему новую перину, более приличную кровать, сшить новое постельное белье, один раз купить ему рубашку, в другой раз — галстук, носки, хороший отрез на костюм; она свяжет ему шарф, перчатки, подберет новую шляпу… Почему она ему не сказала, что эти дрова муж заказал и для него? Вранье? Ну и что! Теперь она всегда будет покупать ему тоже, что и мужу… Вдруг женщина выпрямилась: что-то в этой мысли ее взволновало, сильно и неожиданно. Пожала плечами. Она и сама не сознавала что.
Мужчины в это время закололи и выпотрошили двух черных свиней корнуэльской породы.
Недостаток мяса заставлял мясников раздобывать его всеми доступными способами. Полгода тому назад Волент предложил вырастить собственных свиней — к рождеству они заработают на них в несколько раз больше, чем затратят.
На дефицитные товары, спрятанные у него под кроватью, Ланчарич купил одну за другой десять свиней, в том числе двух черных, английских, которые очень быстро растут, и при хорошем уходе их можно раскормить до четырех с лишним центнеров; они действительно росли как на дрожжах, просто на глазах прибавляли в весе и превращались в крупных мясных свиней. Ланчарич прикупил к ним двух породистых немецких, называемых еще белыми. Остальное стадо состояло из «мангалиц», самой распространенной местной породы с кудрявой щетиной.
Свиней он разместил по дворам в переулках за парком, где от века жили самые бедные паланчане. Для ухода за своим небольшим стадом он подыскал добросовестных свинарок, по большей части вдов, пожилых женщин, у которых имелись подходящие хлевы. За это им причиталась треть туши, небольшая сумма денег, кое-какая поношенная одежда или обувь. Сверх того, для этих женщин оставляли под прилавком мясо. Они с радостью взялись за дело, вознаграждение казалось им достаточным — Речан с Волентом не собирались на них экономить. Сам Волент, инициатор предприятия, был уверен, что выгода обяжет их молчать, ибо, не дай боже, если прознают в городе и начнут делать то же самое другие мясники.
Для маленького стада он с легкостью раздобывал в деревнях мешок кукурузы крупного помола, отрубей, сопревшей муки, покупал у владельцев гостиниц и ресторанов за ответные услуги, а чаще просто за мизерную плату помои и опивки пива, за которыми эти женщины отправлялись по вечерам с бочонками на тележках. Иногда ему удавалось раздобыть картошки и кормовой свеклы.
Все стадо благополучно пережило жаркое лето, хотя других свиней проредила краснуха. Дело в том, что поросят здесь держали в основном на подножном корму и на вольном воздухе, интенсивное вскармливание начиналось только в конце лета. К такому способу выкармливания были привычны «мангалицы», в жаркое время они слабее других прибавляли в весе и, даже откормленные, вели себя как полудикие, носились в загоне, только что не ломая свои несоразмерно длинные ноги, и беспокойно выгибали короткие и узкие спины, словно тосковали о грязных дорогах и зеленом корме. Когда они начинали прибавлять в весе, то наращивали главным образом сало, у которого была соответственно и высокая цена; ведь в горной Словакии, куда сейчас ездил Волент, стоимость килограмма сала доходила до восьмисот крон. Так что сетовать не приходилось, хотя желтоватое сало ему самому было как-то не по нутру, он словно бы его стыдился; что ни говори, но мясо казалось ему надежнее. Из мяса он мог делать свои прославленные колбасы, которыми гордился.
«Мангалиц» он не любил, они не соответствовали его представлению о хорошей свинье. Когда свинарки запирали их в хлевы и не выпускали на выгул, они визжали, а когда их наконец выпускали, очень плохо прибавляли в весе, потому что все растрясали. Под их неутомимые рыла всегда надо было что-то подкидывать, хотя бы уголь, чтобы они не срыли хлев.
Утром Ланчарич снова собирался в горную Словакию, как он говорил, на кшефты[34] в фелдвидек[35]. Там было плохо с продовольствием, и Воленту это не давало покоя.
Около половины одиннадцатого Речан уже мог сменить жену за прилавком. Умывшись после работы на бойне, он сразу отправился туда, чтобы не было разговоров, будто ей некогда готовить обед. (Она не ворчала, собиралась варить галушки). Он немного устал и с радостью ждал короткого послеобеденного отдыха на кушетке в кухне, настроение у него было хорошее. Пока они закалывали и разделывали свиней, Волент его забавлял болтовней, к тому же еще они пропустили по стаканчику.
Мясник сменил жену, спросил, какие новости, и, узнав, что новостей нет, остался один. Постоял недолго за прилавком и вышел из холодной лавки в тамбур на солнышко. Прояснилось, ветер стих, воздух прогрелся, и в защищенном от ветра месте на солнце даже странно было вспомнить, что ноябрь на дворе.
Он выглянул на улицу, услышав скрип ворот. Из них вышел, как он и ожидал, Волент, одетый в вывернутый бараний кожух, в котором он был похож на пастуха. На голове у него была роскошная, зеленая, как трава, шляпа, украшенная кабаньей щетиной. Он умел одеваться со вкусом, но при случае любил и вырядиться. Стремясь вызвать к себе уважение и серьезное отношение, он в то же время любил покуролесить, как комедиант.
— Ну я пошел, мештерко! — крикнул он весело, повернулся на каблуке и зашагал, засунув руки в карманы и раскачиваясь, как бочка. Пройдя несколько шагов, передумал, обернулся, снял с головы шляпу, осклабился, сделав глубокий поклон, и снова улыбнулся, но не хозяину, а солнцу, на которое показал шляпой.
Речан с благодарностью улыбнулся и покачал головой.
— Так что ты уж там расстарайся, — сказал он негромко вслед уходящему, надеясь, что тот его не услышит, но Волент услышал и, не поворачивая головы, кивнул в знак согласия.
Ланчарич отправился, чтобы окончательно сговориться насчет завтрашней поездки на север, в горную Словакию. Он сейчас связался с перекупщиками, братьями Шушками, которые скупали по всей округе рогатый скот, свиней, птицу и дичь, везли в горы и сбывали тамошним мясникам. Волент утверждал, что они поладят, сейчас конкуренция не страшна, тем более что они дружки с младых ногтей.
Шушки занимались перекупкой легально, у них были нужные бумаги на скупку и продажу скота. А кому захочется лезть в загаженный кузов машины и пересчитывать, соответствует ли количество скота в кузове документам, особенно если там скота полным-полно? Такая педантичность не устраивала никого, особенно ночью, когда вместе со скотом братьев Шушков Волент перевозил из деревень свою скотину, как раз ту, что перегоняли ему через реку, то есть из-за границы.
Сам Волент редко ездил вместе с ними, обычно он отправлялся загодя поездом, предпочитая подождать свой товар, по большей части мясные изделия и бидон со смальцем. Обратно тоже возвращался поездом, если ему позволяла ситуация, или попутной машиной, чтобы не бросить тень подозрения на своих компаньонов, хотя и они, как его прилежные ученики, вели дела не в белых перчатках.
Коммерческая хватка Ланчарича, его целеустремленность особенно проявились в этих поездках. Он подготавливал их уже с весны. Постепенно, с помощью железнодорожников и разных перекупщиков, съехавшихся за продовольствием, кормами и прочими товарами, он организовал целую сеть торговых пунктов.
