Ирина Степановская - Как хочется счастья! (сборник)
– Ты банджо принес вместо балалайки? Меняем программу на ходу? – съязвил я, увидев его, гордо стоящего посреди дороги. Прохожие косились на Леху и обходили его, как волны разбиваются о волнорез.
– Сегодня выступать не будем. – Он рассеянно окидывал взглядом спешащую по делам толпу.
– Что же ты мне не позвонил? – удивился я. – Зачем тогда я пер аккордеон?
– Ну, назад унесешь. Чего ты, развалишься?
Раньше я бы стерпел такое пренебрежение, но сейчас оно меня возмутило. А Леха не замечал ничего. Он явно был чем-то озабочен.
– А Таня где?
– Таня, Таня… – Он с раздражением поморщился. – Она попозже придет.
Значит, Таня все-таки придет. Я даже обрадовался, что у Лехи нет с собой инструмента. Может, он действительно свалит, а мы вдвоем с Таней споем, как раньше? Интересно, не забыла ли она французские слова?
Меня немного знобило, я, видно, опять простудился – ветер, несмотря на май, дул еще холодный. Весна была затяжная, у нас дома в лесу вообще еще лежал снег… Я встал возле Лехи. Мне почему-то очень захотелось домой. Атласный ворот моей синей косоворотки холодил шею. У Лехи для наших выступлений косоворотка была красная. Все у нас получалось по классике – балалаечник – в красном, аккордеонист – в синем, Таня – солистка – в голубом…
Я высматривал в толпе Таню. Ее все не было. Леха грыз заусеницу на пальце. Потом закурил.
Я посмотрел на часы. Таня никогда не опаздывала. Сейчас она задержалась уже больше чем на полчаса.
– Что-то случилось, Леха? – спросил я.
– Случилось, случилось… – Он смачно сплюнул на тротуар. – Аборт она пошла делать, вот и опаздывает. Может, там что-то не срослось.
Я сначала не понял.
– Что делать?
Он заорал.
– А что ты думал, я с ребенком сейчас должен возиться?
Я онемел. Меня сразила и сама новость, и то, что после такого Таня как ни в чем не бывало собиралась придти сюда, на площадь, к Лехе…
– Как же так? Ведь ей, наверное, нужно лежать, все такое… Она что, прямо сейчас?..
– Да ладно тебе! Тетки по двадцать раз это делают. Как кошки. И ничего.
И в этот момент подошла Таня. Она была бледной, как и всегда в последнее время, и какой-то испуганной.
– Все в порядке? – спросил ее Леха и дежурно чмокнул в щеку.
– Угу. – Она только кивнула.
– Сделала? – Это был как бы проходной вопрос. Леха не сомневался, что все делают то, что он скажет. Он уже даже повернулся, чтобы куда-то идти. – Мы сейчас в кино, Вадик, – бросил он мне. – Фильм идет, – он сказал название фильма, но я его не запомнил, – я его давно хотел посмотреть. Танюха, пошли… – Он взял ее за руку.
Она стояла и испуганно смотрела на него. Обожание и ужас светились на ее лице, как когда-то светились в сумраке мои нарциссы. Как я мог не замечать это раньше?
– Леша… – Она подняла к подбородку руку, и пальцы ее беспорядочно перебирались от кончика носа по губам.
– Леша, я ничего не сделала.
Он посмотрел на нее – не шутит ли, – и понял, что это правда.
– Ты что, одурела? Сейчас как раз срок еще маленький. Можно было таблетками…
Она посмотрела на меня, затем на Леху.
Он махнул.
– Да, он знает. Я сказал.
Тогда она сжала губы.
– Леша. Я ничего делать не буду. Ни сейчас, ни потом.
– Ты что, идиотка?… – заорал он.
Я даже не представлял себе, что когда-нибудь захочу с ним драться. Он был выше меня на полголовы, неудобно делать замах. Я поставил на землю аккордеон и ударил. Ударил сильно в челюсть, и увидел, как от неожиданности мотнулась Лехина голова.
– Вадик! – закричала вдруг Таня и схватила меня, удерживая, двумя руками. Это было ее единственное объятие…
– Ну-ка, отвали! Я его сейчас мочить буду! – Леха быстро пришел в себя и, оторвав ее от меня, оттолкнул. Мне показалась, она чуть не упала. Я снова кинулся на него, но он хорошо работал кулаками.
В толпе стали кричать. Кто-то звал милицию. От его ударов я еле стоял на ногах. Из носа текла кровь.
– Леша, не надо! Ты его убьешь! – кричала Таня.
– Сейчас еще р-р-азок, чтоб не лез, куда его не просят… – Леха напоследок сбил меня с ног.
Я упал и больше уже ничего не помнил. В больнице оказалось, что головой ударился об асфальт. К счастью для меня, не затылком и не виском, видимо, инстинктивно сумел все-таки сгруппироваться.
В больнице со мной сидела мама. Еще приходил следователь. Зачитывал мне Танины показания. Оказалось, она сказала, что в этот день она пришла ко мне на свидание, мы собирались с ней пойти в кино. Вдруг подошел незнакомый парень – в ковбойской шляпе, плаще и сапогах – и попросил закурить. Между нами завязалась ссора. Когда я упал, она и люди, собравшиеся вокруг, вызвали «Скорую». Своего знакомого Алексея, как было написано в протоколе, она в тот день после занятий вообще не видела.
Я подтвердил, что так и было. В больницу ко мне ни Таня, ни Леха так ни разу и не пришли.
Я пришел в себя оттого, что Алла вытирала мне салфеткой лицо.
– Вадик, Вадик… Ты можешь встать? – Она плакала и не знала, что делать. Должна ли она вызывать полицию? «Скорую помощь»?
– Да, могу.
Вокруг была тишина. Я лежал сантиметрах в десяти от бетонного края бордюра. Светлые стволы с отходящими от них ветвями устремлялись от меня ввысь, как в тоннель.
Я застонал и повернулся на бок. Она поддерживала меня. Я встал.
– Давай тихонько в подъезд.
– Где ключи?
– В кармане. Алла, нужно найти пистолет. Вымыть с него все следы и на всякий случай – выбросить.
– Ага. – Она исползала весь газон и облазала все кусты, пока искала пистолет. Я сидел на лавке у подъезда.
– Ты не куришь, Алла?
Она зажгла мне сигарету. Красный огонек на ее конце горел возле моего лица, как глазок видеокамеры.
– Вот пистолет. Пошли. – Она обняла меня, мы вошли в подъезд и вызвали лифт. Мы ехали вверх, и я точно знал, что там ждет меня мой пустой дом, который со временем будет обязательно кем-то заполнен. А еще выше, гораздо выше – и дома, и лифта и берез, – плыли надо мной лица тех, кого, как оказалось, я все это время ужасно любил: и Леху, и Таню, и Мелани-Нину, и Мелани-Аллу, и Валентину Петровну, и даже чертовку Присси, и композитора-американца, и свою маму, и умершую бабушку, и декана Клаву и все, и всех, что уже встало в моей жизни на верхнюю полку моего прошлого.
Апрель – май 2013 г.
Журналистка на гонораре
«Любой женщине, если она собирается писать, нужны собственные средства и собственная комната».
Вирджиния ВулфМужчине для того, чтобы стать писателем, нужен уютный кабинет, письменный стол размером с бегемота и полный покой для мыслительной деятельности. Женщина может довольствоваться крошечным столиком в кухне или уголком у детской кроватки. О покое, естественно, не идет и речи…
… Автобус уже катился с горки на горку между лесов Владимирской области, а я все никак не могла успокоиться, волновалась. Если бы не рань – из Москвы мы выехали первым рейсом, а сейчас только подходило к семи, я бы уже надорвала все Танькины уши своими звонками. Но сейчас Танька – моя соседка, конечно, еще спала. Я надеялась, что спали и наши дети. Перед моими глазами всплыла Танькина пышная постель с пуховым одеялом и сама хозяйка – розовая со сна, огнедышащая, а на другом краю широченного ложа под маленькими одеяльцами – двое спящих малышей – Танькина дочка и мой Вовка.
Дети у нас с соседкой – почти ровесники. Моему – полтора года, а Танькиной дочке скоро будет два. Танька вчера специально не положила дочку спать в детскую кроватку. Из солидарности со мной, чтобы я не чувствовала, что ее дочка вроде как дома, а мой сын – подкидыш. Вот за это я и люблю Таньку – за понимание. И вообще мы с ней друзья по несчастью. Хотя какое у нас несчастье? Что дети без отцов? Это еще как сказать… Я вздохнула, вспомнив Вовку. Господи, какой он еще беспомощный, мой ясноглазый! Ведь я сегодня в первый раз в жизни оставила его ночевать в чужой квартире. Иначе было нельзя…
Я вспомнила еще и Александра, Вовкиного отца. Недобрым словом вспомнила. Вот ведь человек… Отказаться побыть с сыном всего один день и одну ночь! Он, видите ли, работает…
Откинув голову на спинку сиденья, я отодвинула полосатую занавеску, закрывавшую окно. Солнце поднималось из-за синего леса. Дорога впереди – видно было через стекло водителя – расстилалась перед автобусом шелковой гимнастической лентой. Есть такое упражнение в гимнастике – змейка. Так же и дорога бежала – то вверх, то вниз. Серая плоская змея, по которой мы катимся вперед и вперед.