Джин Рис - Путешествие во тьме
Я увидела Этель, стоявшую на площадке лестницы. Она уставилась на меня с удивлением.
— Неужели это ты?
— Здравствуйте, — сказала я.
На ней был белый халат с закатанными рукавами. Волосы были уложены в прическу. Она выглядела гораздо симпатичнее, чем раньше.
— О чем это тебе нудил Денби?
— Он сказал, что я нажала не тот звонок.
— Вот засранец. Входи, я как раз пью чай.
Гостиная выходила окнами на Бёрд-стрит. В углу был газовый камин, перед которым стояла миска с водой. Два кресла в ситцевых чехлах с каемкой из маленьких бутонов роз, у стены — высокий диван, покрытый пледом, рядом пианино. Белые обои в полосочку.
— Сейчас принесу тебе чашку.
Мы выпили чаю.
— А он кто, этот господин внизу?
— Хозяин, — сказала она, — у него здесь контора. Вернее, так он это называет. Он говорит, что он агент по продаже марок. Я думаю, он просто приходит и сидит там. Но вообще-то большую часть времени там никого нет. Старый осел. У меня комнаты на третьем и четвертом этаже. Нет ничего лучше мебельного ситца, комната сразу становится веселой, не так ли?
Гостиная, конечно, маловата, но столовая рядом большая и просторная, и спальня тоже вполне нормальных размеров.
На стенах в столовой висели литографии из серии «Улицы Лондона»[46], на серванте стояло блюдо с фруктами.
Этель сказала:
— Ты думала, я все сочиняю? Ты не верила, что у меня такая миленькая квартирка? Пойдем посмотрим комнату, о которой я тебе говорила.
Мы поднялись этажом выше.
— Вот что я называю элегантным стилем, — сказала Этель, — еще я могу поставить сюда газовый камин.
Мебель была выкрашена в белый цвет. В комнате стоял полумрак от задернутых штор. За окном шарманка играла унылый мотив. «Лунный залив».
— Садись, — сказала она, указав на постель, — ты выглядишь усталой.
— Да, — согласилась я, — так и есть. Немного.
Она сказала:
— Я уже тебе говорила. Я хочу найти себе компаньонку. Чтобы она жила со мной в этой квартире и помогала мне с бизнесом. С той девушкой, про которую я тебе рассказывала, я не стала связываться. Она мне не понравилась. А с тобой, я думаю, мы бы поладили. Почему бы тебе не переехать? Здесь получше, чем в твоей комнате в Кэмден-Таун.
Я ответила:
— Да, комната хорошая. Очень миленькая комната. Но вы сказали, что нужно вложить двадцать пять фунтов в дело. У меня нет таких денег.
— Ах, двадцать пять фунтов? — она улыбнулась. — Ну и что тут особенного? Допустим, восемь фунтов в месяц. Это за комнату и еду. А я научу тебя делать маникюр, и ты будешь получать половину того, что заработаешь. Конечно, тебе придется помогать мне — прибирать здесь, принимать клиентов и прочее. Ну и что? Разве восемь фунтов много за такую прекрасную комнату? И вся квартира такая светлая и чистая. Где ты еще найдешь такую?
— Да, — сказала я, — это очень дешево.
— Вот и подумай. Время от времени полезно слушаться внезапного побуждения, иногда это приносит счастье. С тобой такого разве не случалось? Сможешь платить восемь фунтов?
— Ну да, наверное.
— Тогда решено, — сказала Этель, — только мне придется взять у тебя аванс. У меня были большие расходы из-за ремонта. На одну эту комнату пришлось выложить шесть фунтов. Но зато теперь она как конфетка. И ванная рядом, и все так удобно. Если бы ты видела, в каком состоянии все было, когда я сюда въехала.
— Хорошо, — сказала я, — правда, у меня тогда почти ничего не останется.
— Об этом не беспокойся, — сказала Этель, — трудно будет только первые недели. В следующем месяце тебе не придется платить заранее. Когда мы встанем на ноги, с деньгами не будет проблем. Ты сможешь прилично зарабатывать.
Мы спустились вниз. Я взяла из сумочки две банкноты по пять фунтов и отдала ей одну и еще три соверена и положила оставшуюся банкноту обратно. Она сказала:
— Конечно, восемь фунтов маловато, я готова уступить тебе комнату почти даром, можно сказать. Посмотрим, как дальше пойдут дела.
— Мне надо привезти с Кэмден-Таун свои вещи, — сказала я.
Вернувшись назад, я сказала Этель, что хочу лечь. У меня болела спина.
— Я принесу тебе что-нибудь поесть, — сказала она.
Я лежала и думала о том, что у меня осталось только три фунта, когда она вошла, неся хлеб, сыр и бутылку пива. Она села около кровати и, пока я ела, стала говорить о том, какая она респектабельная леди.
— Заявляю тебе прямо, честно и откровенно, — сказала она, — я лучшая массажистка в Лондоне. Никто не делает массаж лучше меня. Так что не упускай свой шанс. А если ты сама будешь находить клиентов, дела пойдут еще лучше.
— Не знаю, — сказала я, — сейчас я не могу вспомнить ни одного.
— Ты устала, бедняжка, — сказала она, — я сразу это поняла. Тебе надо хорошо отдохнуть, Я поставлю будильник на восемь часов. Если захочешь позавтракать, кухня на этом же этаже, так что все очень удобно. Ты ведь захочешь позавтракать?
— Да, — сказала я, — все нормально.
Она вышла. А я лежала и думала.
…Она улыбается и ставит поднос а я говорю Франсина я видела такой ужасный сон — но ведь это только сон говорит она — а на подносе синяя чашка и соусник и серебряный чайник значит опять началась моя замечательная жизнь — и гаммы очень медленно сыгранные на пианино и сад с высокой стеной вокруг и постоянная мысль о том что это только снилось мне, и что этого всего никогда не было…
Часть третья
1
В столовой висели литографии «Улицы Лондона». Я помню, в каком порядке они были развешаны, и мисочку с водой перед газовым камином, и неизменное блюдо с апельсинами посреди стола, и два кресла в чехлах из ситца (рисунок на них был совсем не такой, как на креслах в гостиной), и Этель, рассуждающую о своей респектабельности. «Если бы я могла рассказать тебе все, что знаю о некоторых заведениях, которые значатся в рекламах как кабинеты массажа. Например, есть одна мадам Фернанда — я такое слышала о ней самой и о девушках, которые у нее работают! Как только она ухитряется не вляпаться в разные неприятности — ума не приложу. Думаю, это обходится ей в кругленькую сумму».
Ноябрь выдался теплый, и приходилось держать окно открытым, но штора оставалась наполовину опущенной. Когда раздавался звонок, я спускалась вниз, провожала клиента наверх и сообщала Этель:
— Клиент в кабинете.
Через полчаса она поднималась ко мне и продолжала наш прерванный разговор:
— Я не говорила тебе, что случилось на прошлой неделе? На следующий день после того, как я поместила объявление, явились полицейские ищейки и потребовали у меня рекомендации и дипломы. Пришлось показать им некоторые бумаги. Я была просто в бешенстве. Как они смеют так со мной! Будто я какая-то грязная иностранка.
Она как правило ходила в белом халате, с которым контрастировало красное лицо со вздернутым носом и широкими ноздрями.
Кажется, в первый же день она сказала:
— Учти: главное в нашем деле — это красивый набор маникюрных принадлежностей. Я могу тебе одолжить один из своих. Ты красиво выкладываешь на белой салфетке все ножнички и щипчики, рядом — мисочка с горячей мыльной водой. Ты пододвигаешь клиенту кресло и с улыбкой предлагаешь: «Пожалуйста, присядьте». А потом говоришь: «Вы не против?» — и опускаешь его руку в мисочку с горячей водой. Это так просто. Любая дура может научиться. Если хочешь, можешь попрактиковаться на мне. Ты можешь попросить у клиента за работу пять шиллингов, можешь дойти даже до десяти. Смотря какой клиент. Только, разумеется, ты должна быть с ними любезна.
— Почему бы и не десять шиллингов? — продолжала она. — Это нормально. Каждому нужно заработать на жизнь, и если люди этого не понимают, или понимают не совсем правильно, ты здесь ни при чем. Говорить пусть говорят. Поверь мне, что все они жутко боятся неприятных сцен, так что исчезают быстрее молнии при малейшем…
Сильнее всего мне в память врезались бубнящий голос Этель и тиканье часов. Ее разговоры о мадам Фернанде и о своем отце, у которого была аптека, и о том, что она настоящая леди. Леди — некоторые слова имеют длинную тонкую шею, которую хочется сдавить пальцами. И совсем другие интонации появлялись в ее голосе, когда она говорила: «Маникюр, извольте, мадам».
…Никаких ссор не было. Ругаться было не из-за чего. Я просто перестала выходить на улицу, не хотелось. Это происходит очень просто. Как будто так было всегда — ты всегда жила в нескольких комнатах и слонялась из одной в другую. Только свет становился немного другим каждый час, и тени то удлинялись, то укорачивались. Ты вроде бы спокойна, но когда начинаешь думать, то словно бы натыкаешься на высокую темную стену. Больше всего ты хочешь, чтобы настала ночь, и можно будет лечь, спрятать голову под одеяло и заснуть. И ночь незаметно подкрадывается — хотя бы это радует. И вот ты натягиваешь на голову одеяло, а в голове только это: «Я ему надоела» и «Нет, еще не совсем, совсем нет». А потом ты засыпаешь. Ты спишь без снов, и это похоже на смерть…
