Роман Парисов - Стулик
– Если б ты знал, как я это всё не люблю, как это всё неудо-обно, – наезжает раскрасневшийся Светик на мои восторги. (Когда она садилась, её нога – живой изломанный стебелёк! – оголилась до белых трусиков, и теперь она изо всех сил оттягивает платьице на бёдра.)
…да-да, та самая небрежная и трогательно нехолёная ножка нимфетки с золотым пушком, которую я толком ещё не видел, хоть много раз воображал под мальчиковой джинсой – хрупкая, длиннющая, чуть ещё нескладная, но уже женская, да ещё увенчанная острой волнующей шпилькой!
(Простим дяде Роме невольное слюнепускание?)
– Глупыш, ты же у меня дух захватываешь.
– …
– Куда едем?.. – («Скажи, скажи это сама, ведь я с того разговора так тебе ни разу и не намекал, и готов везти тебя, куда захочешь, и готов ждать, сколько… но… ну!»)
Светик улыбнулась, сверкнула зубами, как на плакатах, покраснела ещё больше и выпалила решительно, глядя прямо:
– Поехали к тебе, водку пить!
Бойка. Ну, я-то знаю, что это немножко от стеснения, – и разлилось по душе тепло, и непринуждённая беседа сладким таким тюльпаном раскрылась между нами, и заводная моя улыбка просится ей в глаза, и белый треугольник трусиков маячит то и дело в боковом зрении, и рука её левая (в новом маникюре с цветочками!) влажно греется на моей правой – учится переключению скоростей…
А что там мама?.. – да, оказывается, я ей очень понравился, очень-очень, она так и сказала – «мне тоже, говорит, такие мужчины нравятся»… Как, почему, за что такое счастье?! – Светик загадочно вымалчивает. Женские секретики, значит.
И вот уже мы, длинноногие и счастливые, картинно выпархиваем из сияющей машинки. Подъездные бабульки одинаково пооткрывали замшелые рты, прибалдевши. (Удивительное зрелище, я вам скажу.) Мы хохочем, схватясь друг за дружку (чтоб не упасть). Целая батарея сглаза ведёт на Светины хулиганские ножульки прицельный огонь.
А нам хоть бы хны. Помнишь, Светик, подъезд? – Ой… да. Как забыть – точно-точно, он. Ну я и пьяная была-а-а… – И слава богу, а то бы ещё и не познакомились!..
Я ввожу принцессу в интимный полумрак моей берлоги. (Свершилось!) Наклонясь, расстёгиваю на ней туфельки. Нежная кожа икры обжигает пальцы.
– Господи, ты – Света, та самая Света – здесь?!! – вспомнилось окуджавское: «Ваше величество женщина, как вы решились – ко мне…»
– А вот и ванная, помню-помню… Здра-авствуй, зелёный тазик! (Господи, какой ужас.) А вот на этом кресле я спала! А на кухне мы с Фисой сидели, пока не приехало такси наутро, она мне ещё фотографии ваши показывала! – щебечет Светик, пока я мою руки и быстро соображаю – так, белорыбица, маслины, салатики готовы, водка в морозильнике… Что ещё?!
– Сейчас всё будет. Садись и смотри фотографии, это другие, художественные, у Фисы вообще полбука было моих снимков… А тебя будем снимать?
Она кивает, серьёзно насупившись, ножки поджала на уголке (трусики опять видны!), вся в моей папке. Я пчелою жужжу над столом. Иногда поглядываю на её внимательное личико, подсматриваю за её реакцией на эти такие знакомые, родные, выстраданные фото.
– Вот здесь ракурс шикарный… прямо как живая, да ещё это солнце сзади… Вот эта просто класс, у меня слов нет… Почему? – почему… а здесь всего три цвета – вода, такая голубая гладь, розовый матрац и голое тело, – тишь, ничего лишнего. Ой, а это ты сам придумал – чтобы Фису снять с этой чёрной лошадкой? – она же сзади совершенно её линию повторяет! Ген-ниально. Фиса – белая лошадка!.. А сколько ты, Ромик, плёнки извёл, признавайся, чтобы так близко поймать эту чайку?..
Девчонка поражает меня чёткостью видения сути. Откуда, откуда у неё это неожиданное образное чутьё! Наверно, возьмись я комментировать свои фотографии, ничего для неё нового и не сказал бы…
– Ромик, у меня же почти нет фотографий! Я хочу, чтоб ты мне сделал нормальный бук, только не фотографы эти, а именно ты!
Конечно, сделаем, я давно уже безмятежно об этом мечтаю, дай только добраться до природы. Достаю ледяную водку, мажу смачную икру на намасленные кругляши. Всё в моих руках кипит и спорится. Не успела девчонка сигарету выкурить – а стол уж ломится от яств, богатством красок поражая.
– Хозя-я-айственный! А скатерть эту… Фиса выбирала? – спрашивает Света с подтекстом.
Я смеюсь.
– Какое Фиса, она так мелко не плавала. Это я всё по рынкам бегал, по крупицам собирал уют… Ну, с нашей, наконец-то, встречей!
Она выпивает маленькими глотками, но залпом, почти по-мужски. Уф-уф-уф… Быстрей кока-колу, Ромик, сейчас внутренности все разъест… Кока-кола, оказывается, наш культовый напиток, можем выпить литр за день, – именно коку, не пепси… М-да-а. Ну ладно.
– Что-й-то тут тко-ое интере-есненькое.
Света с любопытством разглядывает застеклённый в смешную разноцветную рамку фотоколлаж у неё над головой: сердце – воздушный шарик с насосом (комментарий: «сердце моё переполняют чувства»), сердце – подушечка для иголок (комментарий: «не рань моё сердце колкостями»), сердце – розовая губка (комментарий: «чувства мои к тебе чисты»)… ещё несколько сердец.
– Это тоже не Фиса. Это я придумал на наш с ней последний её день рождения, такой вот артефакт наивного искусства, не возымевший должного действия… Кстати, день рожденья у неё через неделю, а мы с тобой как р-раз будем в доме отдыха! – И я потёр почему-то руки.
Она затянулась сигаретой, напустив на глазки выжидательную пелену:
– Бедный, бедный Роман. Ты её ещё любишь?
– Н-ну да. Как любят призраков давно умерших.
– Нет. Я вижу, что любишь… А если бы я была мужчиной, я бы, вообще-то, тоже в неё влюбилась! Я вообще боялась с тобой встречаться, думала – вас ещё что-то связывает.
– Связывают воспоминания. Объединяет – ничего. Нас с тобой больше объединяет, да, что же нас объединяет? – чувство света, чувство цвета, чувство такта, чувство слова, вера в любовь, английский, испанский опять же… – я вышучиваюсь, а у самого под темечком одна лишь мысль всё бьётся настороженно – вот тебе и Светик, милый сорванец, неужто она искренна сейчас?..
Беседа наша наливается особым – благостным и целеустремлённым теплом по мере того, как зажигаются внутри лампочки и пустеет бутылка… Беседа наша прозревает помаленьку тем гулким, осязаемым, давно известным, но всегда искомым и вдруг обретённым радостным смыслом, который щедро нисходит на нас лишь с непроизвольным расширением сознания. Как хорошо сидеть-то с ней, вот ведь интересная девчушка, думаю я и ещё думаю: никогда мы с ней вместе не выпивали вот так, всё-то я на машине. Мы говорим о верности в любви, о женской непредсказуемости, о Вагнере, о кока-коле и о целлюлите, о неизбывной красоте испанских условных периодов, о «Чёрном квадрате» Малевича и его отношении к Миро, [12] о холокосте, о непрерывной шампанизации и о мастях лошадок. (Бутылка-то у меня – литровая!) Задумчивым коромыслом стоит дым на кухне, уже открыто смотрит на меня снизу треугольник её трусиков, и темень тревожно заглядывает в окно: дурачок, пора, скоро передержишь её, ведь она – пришла – тебе – отда-а-а-а-а-а-а-а-аться!..
…да знаю я. Господи, а может быть, не надо? Вон глазки какие у неё сейчас хорошие светятся во тьме, немножко поехали, конечно, но душевные, о чём-то думают себе. Как же я её такую буду это. Она и маленькая ещё, господи! Может, подрастёт если?..
Не услышав ниоткуда ответа, я не очень уверенно встаю, чтобы зажечь свечи.
– Ой, как я люблю свечи! – оживилась она. – Всё равно какие, разные, лишь бы горели. Мне казалось в детстве, в них есть что-то такое… какая-то душа.
– Э-э, так ты не Светик, ты – Свечик!
Она вдруг ложится щекой на стол, гипнотизирует свечу. А глазки горят по-колдовски.
– Ну не-е-ет. Вообще-то я – Сту-у-улик … – отвечает Света, подумав немного, загадочно растягивая слова.
– Кто-о?
– Ну Стулик, Стулик. Сту-лик. Это Маринка ещё придумала, у меня потому что фамилия… прикольная – короче, мой прадед стулья делал.
…и какие стулья делал, дубовые, еловые, кондовые, узор-чаты-е, для основательных, поди, задниц…
– Тогда, значит, хотя бы как-нибудь «стульчик» должно быть, по правилам словообразования. А то что-то прочности не хватает… совсем уж маленький, э-э-э… ненадёжный, хлипкий предметец получается для родового назначения… – говорю я этак затуманенно, но тут же хлопаю по лбу себя: – Да как же я не сообразил, ещё Фиса какого-то всё Стульчика припоминала в связи с Мариной… А мне ещё тогда знамение сделалось, как дежа-вю какое или скорее… воспоминание о будущем, мгновенное затмение мозгов!
– Фиса твоя всё путает. Я – Стулик ! – произносит Света многозначительно и, в доказательство как бы, подносит свечку к низу лица, навевая жути. – Я могу быть разной – такой – (лицо овечки) и такой – («Ну, чего надо?!») … – Стулик, Стулик, Стулик!.. Стулик, Стулик, Стулик!.. – заклинает Светин негатив с насупленными бровками.
