Майкл Корда - Богатство
Роберт вспомнил, как однажды в детстве, до отъезда в Гротон, его наказали, за то что он не записывал свои ежедневные расходы в маленькую записную книжечку в черном кожаном переплете, – это входило в семейную традицию ( в конце каждой недели расходы должны были совпадать с определенным счетом, составлявшим по меньшей мере 10 процентов от карманных денег, прибавляемым к "сбережениям"), и он набрался храбрости спросить отца, записывает ли он в книжечку свои ежедневные расходы, прекрасно зная, что это не так. "Я делал это, когда был в твоем возрасте", – сказал отец со столь вызывающей резкостью, что Роберт угадал за этим стыд, возможно, даже вину. Ибо оба они знали, что это не приемлемый или правдивый ответ. Кир и Патнэм вели учет своих ежедневных расходов в черных записных книжечках до самой своей смерти, словно это был некий религиозный долг, да, по их понятиям, так оно и было.
Отец, ясно понимал Роберт, хотел от своих сыновей того, чего не желал делать сам, но никогда не мог заставить себя это сказать.. Роберт хотел бы, чтобы у них было время прояснить все окончательно, и вдруг увидел лицо отца так четко, словно тот был в комнате, услышал знакомый, нетерпеливый голос…
– Я говорю, не думаю, чтобы времена изменились к лучшему, – бабушка возвысила голос. – Ты о г л о х? -Нет, нет, я просто задумался. -Нет смысла беседовать со мной, если ты где-то витаешь. Это крайне невежливо. Скажи мне, если я, наконец, сумела вернуть твое внимание – что ты думаешь о девушке? -О девушке? Она выглядит вполне хорошенькой. -Я не это имела в виду. -Конечно, нет. Ну, честно говоря, я думаю, что она выказала храбрость. -Храбрость? Разумеется, явиться сюда без приглашения – редкостная наглость, но она вовсе не такова, какой я ожидала ее увидеть. Я хотела бы узнать о ней побольше. -Я тоже. -Я попросила Кортланда разузнать, что возможно. -Бабушка, де Витт в делах подобного рода бесполезен. Это может сделать Букер – хотя я заметил, что он не сумел выставить ее с Пирога. -Мистер Букер – юрист. Вряд ли от него можно ожидать, что он будет заталкивать молодую женщину в машину. Очевидно, она это сообразила. Кроме того, твоя позиция тоже не безупречна. Я заметила, что в церкви ты из кожи лез, чтобы очаровать ее. -Ну, не совсем. -Я не слепая. -Я думал, что так будет умнее предотвратить скандал. -Мне не показалось, что она хочет скандала. В целом, она держалась удивительно хорошо. Непонятно, зачем она решила приехать. Это явно далось ей не легко. -Думаю, ее толкнул на это тот малый, Вольф. Я его немного знаю. Возможно, он стоит за этим с самого начала. -Ты так считаешь? Я бы не была настолько уверена. -Ну, скажем, заявление о браке…это как раз в точности то, что способен выдумать Вольф. -Да? И ты не находишь, что там может быть нечто большее?
Он изумленно уставился на нее.
– Господи Боже! Ты же не думаешь, что она говорит п р а в д у? Совершенно очевидно, что она лжет. -Надеюсь, что ты прав – но умение судить о молодых женщинах, Роберт, никогда не принадлежало к числу твоих достоинств.
Он почувствовал, как румянец заливает его щеки. Бабушка никогда не забывала – и не прощала, – его брака и последующего скандального развода, сыгравшего не малую роль в его поражении как кандидата от Республиканской (Консервативной) партии в борьбе за кресло сенатора Соединенных Штатов от Нью-Йорка.
До него впервые дошло, что бабушка действительно допускает возможность, будто девица Уолден говорит правду. Конечно, он и сам на миг согласился с этим, но затем твердо отогнал эту мысль, убедив себя в ее нелепости. Но, если Элинор способна спокойно сидеть здесь на своей музейной софе и спокойно рассуждать об этом, тогда к такой возможности следует относиться серьезно.
Ее замечание, как скрипение тряпки по классной доске, поставило его нервы на край срыва. Он чувствовал, как пробуждаются инстинкты, как всегда, когда его планы в опасности. Если она была замужем за отцом – мысль, конечно, смехотворная, не подлежит обсуждению – тогда что? Можно ли доказать, что брак незаконный? По какой причине? Он уже знал, что от де Витта помощи не дождешься. Нужно обратиться к другим, у которых меньше сомнений и больше отваги. Он вспомнил Роя Кона и мысленно отметил, что надо ему с утра позвонить. Рой – крутой тип, Бог видит, что бы еще люди о нем не думали. Или взять этого парня, Грутмана, судебного чародея…
Боец – вот кто ему был нужен, и чем скорее, тем лучше. А если тебе нужен боец – настоящий, изощренный боец – значит, тебе нужен еврей, которому постоянно приходится доказывать, что он ничем не хуже других, а даже лучше.
Образ Роя Кона – сломанный нос, неизменный загар, шрамы, глаза, столь же холодные и жесткие, как прибрежная галька, возник в его сознании, и внезапно померк, сменившись другим, под палящим солнцем Майами: смуглое лицо, щегольские черные усы, золотые цепи, сахарной белизны зубы, глаза, как озера мрака. Рамирес и его друзья… Черт побери, почему он не подумал о них раньше? Теряет хватку, стареет? Кубинцы ему задолжали, и задолжали н е р а з, будь они прокляты!
Девица была любовницей отца, Христос свидетель! С кем е щ е она трахалась, с кем еще она трахается, какова ее подлинная история? Вот вопросы, на которые нужно ответить, когда у тебя трудности. Первое правило политика: смешай противника с грязью, даже если в этом нет необходимости. Тайные банковские счета на Багамах, небольшая квартирка в тихом респектабельном отеле, о которой даже жена – о с о б е н н о жена не имеет понятия, любовницы или любовники, маленькие неприятности с наркотиками в колледже, или с неким молодым человеком в мужском туалете на автобусной станции, рапорты о которых всегда можно выкопать из каких-нибудь забытых полицейских досье… истории болезней, телефонные разговоры, чековые книжки, любовные письма, неосторожно написанные или сохраненные. Если хочешь найти уязвимое место, начинай с мягкого подбрюшья человеческой слабости, жадности и страсти. Каждому есть что скрывать, если поискать как следует, твердил себе Роберт, как заклинание. Рамирес – вот с кем нужно поговорить. Ему следует позвонить сегодня же…
Бабушка вздохнула. Внезапно она показалась измученной, словно ее потрясающая энергия истощилась.
– Девушка мне кого -то напоминает, – сказала она. – Но никак не могу уловить, кого. Ну, неважно. Старею. У ж е состарилась. Так же, как Кортланд, кстати. Скажи Букеру, чтобы разузнал все, что сможет. Осторожно. Он справится, по-твоему? -Мне так кажется, – ответил Роберт без энтузиазма.
– Он тебе никогда не нравился, потому что влюблен в Сесилию. Я бы не сочла его для нее наилучшей партией, ты это знаешь, но она могла выбрать и похуже. -Не согласен. -Она не может до конца жизни сидеть в старых девах только для того, чтобы угодить тебе, Роберт. Ты всегда был самым эгоистичным из моих внуков. И самым своевольным. Скажи ему, чтобы разузнал все, что может. -Я позабочусь об этом.
Она пристально посмотрела на него.
– Держись в стороне, Роберт. Пусть Букер справляется сам. -У меня есть друзья, которые могут раскопать нужные факты быстрее, чем Букер. И это вполне просто сделать…ну, неважно, как. Лучше н е з н а т ь, как делаются такие вещи.
– Это, разумеется, точка зрения твоего отца. Если помнишь, он считал, что она стоила ему президентства.
Роберт прикусил язык. Бабушка, со своей обычной изощренностью, коснулась нерва, все еще обнаженного, с тех пор, как больше десяти лет назад он попал в заголовки газет во время избирательной компании отца, с новостями о том, что он насажал "жучков" в номерах делегатов Никсона на конвенции в Майами. Мало кто считал, что скандал в национальной прессе из-за действий Роберта был е д и н с т в е н н о й причиной, по которой отец проиграл уже при первой баллотировке, но, конечно, добра ему это не принесло.
– Если тебе угодно, – произнес он. -Я знаю, что говорю, Роберт. Не вздумай, что сможешь одурачить меня, как дурачил отца. – Она с трудом встала. Мгновение он был почти готов броситься ей на помощь. Что же его остановило – уважение к ее гордости, сознание, что она ненавидит слабость, и больше всего ненавидит ее в себе самой? Или он просто подумал – ну и черт с ней? Роберт не знал. Он никогда не мог разобраться в своих чувствах к бабушке, ни в детстве, ни, признал он, даже сейчас.
Она медленно подошла к двери, открыла ее, затем на миг задержалась, оглядев комнату.
– Были новости от Ванессы? – неожиданно спросила она. -Телеграмма. -Ей лучше бы вернуть драгоценности.
Роберт пожал плечами. Ни одна беседа с бабушкой не обходилась без упоминаний о драгоценностях, которые Элинор с большой неохотой презентовала жене внука.
Во время одной из поездок в Европу Кир Баннермэн как-то сумел приобрести бриллиантовый гарнитур – ожерелье, тиару, браслет, и серьги, подаренные Наполеоном императрице Марии-Луизе к рождению сына, и вывезти их в Америку, несмотря на шум, поднятый французским правительством и парижской прессой, и на какой-то срок отравившей франко-американские отношения.
