Алексей Слаповский - Пыльная зима (сборник)
Неделин спел на бис – то же самое. Он никак не думал, что после концерта разразится скандал. Музыканты пошли ужинать в ресторан, а Субтееву ужин был заказан в номер. На ужине присутствовали Лена и конферансье.
– Ну и что это значит? – спросил конферансье.
– Это феноменальный успех! – враждебно по отношению к конферансье сказала Лена.
– Я тебя штрафую, – сказал конферансье Неделину, – за то, что ты шлепнулся на сцене. Не хватало еще, чтобы подумали, что ты пьяница или наркоман. Штрафую на двести рублей.
– Ты жлоб, Барзевский, – сказала Лена.
– Попрошу молчать.
– Попрошу на нее не кричать! – крикнул Неделин, ничего не понимая. Кто он, этот Барзевский? Значит, не просто конферансье?
Барзевский усмехнулся и начал загибать пальцы:
– Я тебя нашел (первый палец), я тебя обул (второй палец), одел (третий палец), от пьянства спас (четвертый палец), я тебе репертуар делаю – музыку (пятый палец), тексты (шестой палец), которые якобы сочиняешь ты, я тебе делаю рекламу (седьмой палец), устраиваю концерты в самых больших залах (восьмой палец) самых крупных городов (девятый палец), я тебе бабу, наконец, уступил (десятый палец и кивок в сторону Лены). – Все пальцы оказались сжаты в кулаки. Потрясая ими, как закованный в цепи невольник, Барзевский продолжал: – А ты мне свинью решил подложить? Заигрался? Что ты мне за самодеятельность устроил? Откуда у тебя это? Кто сочинил?
– Но ведь всем понравилось, – сказала Лена.
– Договор дороже денег, а мы условились, что он поет только мое. Конечно, пока он Субтеев, будет нравиться все, хоть он коровой мычи. Но! – одна, две, три таких песенки – и он уже не Субтеев, а самопальщик. По первому разу съедят, но потом зрителей будет все меньше и меньше.
– Ну и что? – сказала Лена. – Останутся настоящие любители.
– И он будет выступать в актовых залах учреждений? И подо что будет петь? Под брень-брень? Кстати, ты что, играть разучился? Я тебе, скотина, сделал имидж, ты понимаешь это? Утратишь имидж – потеряешь все!
– Он создаст новый, – сказала Лена.
– Это еще никому не удавалось. Нет, хамство какое! Я в него столько сил вложил, столько средств!
Чем продолжительней молчание, тем удивительнее речь, поэтому Неделин и молчал, давая возможность Барзевскому наговорить как можно больше дерзостей. А удивительная его речь была такова:
– Пошел вон!
– Что? – не поверил Барзевский.
– Пошел вон! – повторил Неделин.
– Ладно. – Барзевский посмотрел на часы. – Через двадцать минут у тебя второй концерт. После поговорим.
– Я в ваших услугах больше не нуждаюсь! – четко произнес Неделин.
– Ну-ну. Посмотрим.
Посмотреть Неделину пришлось очень скоро.
Запущена была фонограмма, но на этот раз без голоса. Неделин долго впустую пританцовывал у микрофона, пока не сообразил, что произошло.
Пришлось запеть живьем.
Мало этого, в середине песни фонограмма оборвалась, публика шумно возмутилась. Музыкантам срочно пришлось подключать инструменты. Подключили, заиграли, но вразнобой, мимо ритма, а часто и мимо нот, зал хохотал, негодуя. Но мало этого; взяв микрофон в руку, Неделин хотел пройтись вдоль сцены, и вдруг под ним обломились доски, он провалился, едва успев зацепиться руками, уронив микрофон. Он вылез, исцарапанный, в разорванной одежде. Зал весь был свистом, но это, пожалуй, уже был не свист гнева, а свист травли, многие зрители получали удовольствие от незапланированного зрелища не меньше, чем от концерта.
Конферансье вынес гитару.
– Скотина, – сказал ему Неделин.
– А я при чем? – удивился Барзевский. – Технические накладки! Давай спасай положение. То же самое спой. Они наслышаны, они ждут.
Публика, видимо, действительно была наслышана – все умолкли, приготовились, готовые простить.
Неделин ударил по струнам – в усилителях задребезжало что-то несуразное. Гитара была расстроена, а настраивать Неделин, понятное дело, не умел.
Выбежал Барзевский с другой гитарой.
– Шутки кончились! – объявил он в микрофон. – Прошу!
Неделин взял гитару, осторожно провел по струнам, глянул на мстительное лицо Барзевского и запел:
Я сегодня немного,
немного совсем,
очень мало…
– Это подло, Барзевский! – сказала Лена после концерта. – Это свинство!
– Я прекращаю концерты, – сказал Неделин. – Я заболел. Могу я заболеть?
– А неустойка?
– Кому?
– Мне.
– Обойдешься, – сказала Лена. – И пошел вон, тебе сказали!
– Ладно, – сказал Барзевский. – Посмотрим.
Лена после его ухода долго и красиво стояла у окна, потом произнесла не оборачиваясь:
– Знаешь, если честно? Я впервые пожалела, что ты такой… Ты – человек, Владик. Ты талантливый. Почему ты скрывал, что сочиняешь такие песни?
– Да я, собственно…
– Больше ты не споешь ни одной попсятины. Я тебя уверяю: тебя назовут родоначальником русского интеллектуального рока. А на Барзевского плюй.
И она увезла Неделина из Саратова, Барзевский же в качестве неустойки выговорил себе право еще полгода использовать имя Субтеева, для этого случая он давно уже держал в группе музыкального сопровождения парня, очень похожего на Субтеева. Парень, слегка для сцены подгримированный, успешно провел оставшиеся гастроли в Саратове, а потом концерты в Волгограде, Астрахани, Ставрополе, Тбилиси, Баку, Ереване, Батуми, Сухуми, Сочи, Ялте, Донецке, Кривом Роге, Кишиневе, Киеве, Курске, Минске, Вильнюсе, Риге, Таллине, Ленинграде, Петрозаводске, Мурманске, Архангельске, Ярославле, Нарьян-Маре, Свердловске, Магнитогорске, Ашхабаде, Душанбе, Ташкенте, Алма-Ате, Караганде, Омске, Томске, Новосибирске, Новокузнецке, Красноярске, Иркутске, Чите, Бодайбо, Якутске, Оймяконе, Магадане, Верхоянске, Анадыре, Хабаровске, Владивостоке, Петропавловске-Камчатском…
А Неделин, уезжая из Саратова, купил в поезде у проводницы местную газету «Коммунист», где прочел обличительную заметку: «ТОРЖЕСТВО ПОШЛОСТИ». «Многим залетным гастролерам, – говорилось в заметке, – видимо, невтерпеж показать “провинциалам”, насколько они их презирают. В Саратове продолжаются гастроли Субтеева, и эстрадное диво от концерта к концерту демонстрирует пошлые трюки на потребу той незрелой части зрителей, которая эти трюки радостно приветствует. Больно становится за певца, когда он демонстрирует неизвестно зачем мастерство клоуна-эксцентрика. И это тем более обидно, что В. Субтеев продемонстрировал, что может писать и исполнять неплохие песни, что, однако, тем более обязывает его более ответственно относиться к своему дарованию». Подписано было: А. Слаповский. «Шустрый парень, работает на всех фронтах, – подумал Неделин. – Колотильщик тот еще!»
Ему было любопытно: где он живет в Москве? Оказалось, вовсе и не в Москве, а в Люберцах, на улице Гоголя, в пятиэтажном панельном доме номер двадцать два, вокруг которого много деревьев и благоустроенных кустов. (Эти подробности для тех, кто до сих пор сомневается в подлинности описываемых событий; можете специально съездить в Люберцы и убедиться, что там есть и улица Гоголя, и дом двадцать два, и деревья вокруг него.) Постепенно Неделин выяснил, что родом он (Субтеев) из небольшого южного города, что там у него мама-учительница и папа, отставной военный, который приказал ему не появляться на глаза с тех пор, как случился скандал: Владик соблазнил дочь хороших родителей, она нечувствительно забеременела, хорошие родители ударили в набат, Владик все отрицал, дочь хороших родителей вдруг объявила, что она не в претензии, заманила как-то Владика к себе домой, говорила, что ее любовь к нему – ошибка, что у нее есть курсант военного училища, готовый взять ее с ребенком, Владику же нужно делать карьеру (он уже тогда начал петь в одной из городских популярных групп), и, усыпив таким образом его бдительность, предложила на прощание в знак примирения полюбить друг друга. Тогда-то это и случилось: она, осатанев от злой девичьей обиды, отгрызла все начисто в один миг! Субтеев дико орал, на крик вошел с улыбкой папа девушки, врач, быстренько обезболил, наложил швы и сказал, что если он вздумает жаловаться, то тут же будет подан встречный иск об изнасиловании – защищаясь от которого, бедная девочка и приняла необходимые меры обороны. К тому же охота ли Субтееву, чтобы об его комическом позоре узнал весь город? Субтеев плакал, просил прощения, требовал пришить.
– Поздно! – сказал папа. – Что ж теперь поделаешь, за все, голубок, надо платить!
Потом, когда Субтеев стал знаменитым, девушка из южного города рассказала своим подругам об увечье, те рассказали прочим, слухи расходились, трансформируясь, и в окончательном варианте выглядели так: Субтеев гермафродит, он и мужчина, и женщина, поэтому одну неделю он живет с женой, дочерью посла какого-то арабского государства, а другую неделю живет с мужем, солистом Большого театра.[5]
