KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Николай Псурцев - Тотальное превосходство

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Николай Псурцев, "Тотальное превосходство" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Я буду чувствовать себя обыкновенным, простым, то есть никаким, то есть исключительно и безоговорочно похожим на всех остальных, других, на всех тех, которые маленькие, серенькие, бледненькие, тоскливые, унылые, неумытые, неуклюжие, недобро пахнущие, вялые, тусклые, ничего не желающие и никуда не идущие, на всех тех, которых вокруг большинство, везде и повсюду, на любых континентах, в каждой стране, на всех тех, которые искренне не догадываются, зачем родились, и мучительно не понимают, почему умирают, если я не доберусь сегодня до моего Старика и не вытрясу из него всю доступную ему о нем же самом информацию — неполным буду себя ощущать, ущербным, несчастным, не способным к действию и движению, не обладающим Даром, не влияющим на события, не контролирующим собственные мысли и свои же решения, не отвечающим за свои поступки и за порождаемые ими последствия…


В растекающейся Москве людям неуютно. Хотя дождь и теплый. Дело в том, что дождь очень грустный и вовсе не любящий тот мир, в котором живет — в данный момент, например. Дождь безысходный. Совсем не загадочный. И он не таит в себе, за собой, перспективы.

В этом вашем долбаном городе ничего не меняется, будто бы говорит он каждому из нас. Когда бы я тут ни появился, я застаю всякий раз одну и тут же картинку. Снулые, угрюмые люди бредут не зная куда… Я затекал в этот город и при Долгоруком, и при Иване Четвертом, и при Павле, и при Петре, и при всех Александрах, и при всех Николаях, и при Советах, конечно. Я опускаюсь, случается, сюда и теперь, то есть в те самые времена, когда, представляется, жизнь вокруг должна была бы стать совершенно иной. Но все тем не менее остается по-прежнему. Люди все так же, как и десятки веков назад, отказываются драться за лучшую жизнь, не за чужую, а за свою, исключительно собственную. Она им не нужна — лучшая жизнь. Они отлично и комфортно чувствуют себя в жизни нелучшей. Они не получают, например, люди, никакого удовольствия от Успеха. И они без всякого энтузиазма и без какой-либо радости относятся к своим или чьим-то Победам…

Это печально, конечно, говорит в заключение дождь, но этот ваш обсосанный и обглоданный город на самом-то деле давно уже обречен… Он умирает. И никто и никогда его уже не спасет…

И не только сам город, думаю, мать его, но и все, что вокруг этого хренова города когда-то отстроилось, появилось, прибилось, прижилось… Страна, например.

…Люди слишком привязаны ко всякому и всяческому дерьму.

…Люди слишком не любят сами себя и оттого, разумеется, не любят других.

…Люди патологически недовольны тем, что имеют, но и вместе с тем ни за что не желают добиваться чего-нибудь большего.

…Люди всегда на что-то надеются, а значит, ни во что и никогда даже и не пробуют верить…

Но я не такой! Нет, нет! Я не желаю мириться! Ни с чем и ни при каких обстоятельствах!

Я теперь в отличие от всех остальных буду неистово требовать от себя Веры и буду беспощадно отгонять от себя Надежду!


Моя машина не ровня «хаммеру». «Хаммер» в другой категории. Он обладает классом. Я тыркаюсь во все дырки, которые вижу перед собой. Просачиваюсь, где получается, как техничный и бесстрашный гонщик на какой-нибудь «Формуле». Меня не терпят за это. Мне гудят. На меня матерятся. В меня кидаются огрызками, пустыми коробками из-под сока. Хорошо не гранатами. И слава богу, что не стреляют. «Хаммер» ловит спокойствие и удовольствие, уворачиваясь от меня. Я вижу это по его вздернутому, лоснящемуся заду…

Вот я выпрыгнул на тротуар. Тряхнуло болезненно, строго, не жалея и не щадя. (А кто это меня, интересно, будет щадить? Только я сам себя и буду, понятно, щадить…) Пристраивались прохожие на капот. Их вроде как в тот самый миг, когда я касался их бампером или крыльями, тотчас клонило ко сну. Бедные-несчастные, что они делают в этот час под дождем на городских тротуарах? Но все живы остались. Соскальзывали с капота, барахтались в лужах, выпрямлялись нехотя, с явным сопротивлением, корчили мне вслед ленивые и грубые одновременно гримасы.

Шептал себе, что усилия применял не напрасно. В шепот вкладывал всю злость и все буйство, что точили сейчас меня изнутри. Я «хаммера» не догнал, но и не отставал от него ни на метр. Он шел, не пользуясь никакими уловками. А я рвался за ним, изобретая все новые и новые трюки. Протыкал проходняки, вилял ошалело на встречной, клал аккуратно заборы в скверах и палисадниках…

Я его несколько раз терял. Потом находил. Высох от влаги дождя, пока сидел в кабине, пока гнал, пока соображал, пока матерился, пока желал «хаммеру» и этому хренову Старику страданий, мучений, смерти. Но стоило исчезнуть каким-то минутам, как влага снова вернулась ко мне. Только теперь в виде пота. Ощущение пота на теле, на коже мне очень нравилось. Пот меня возбуждал. Он показывал мне, что мой организм делает дело, что он работает — призванный моей волей и направленный моим умом. Стоящее, результативное действие, некая качественно, квалифицированно, остроумно, оригинально исполненная работа иногда возбуждает гораздо сильнее, чем секс…

«Хаммер» то и дело ворочался в переулках, счищал боками краску со стоявших у тротуара автомобилей, мял кому-то капоты и крылья, срывал у кого-то дверцы и бамперы, хохотал, я слышал, выпуская тяжелый, но ароматный дух из спаренных выхлопных труб. Вдруг умирал во дворах. И тогда я нервничал еще пуще. Молотил головой по рулю. Вынимал пистолет и грозил им своему отражению. Не боялся себя. Заряжался сам от себя — дерзостью, непочитанием страха, энергией, удовольствием.

Когда потерял «хаммер» в очередной раз, заволновался опять. Дышал порывисто, часто. Курил увлеченно. Озирался-оглядывался. Не останавливался. Совался во все ближайшие арки и переулки. Крушил беседки и песочницы во дворах. Плевал на возмущение встревоженно пламенеющих окон.

Нашел Большого Американца у тротуара в десятом или двадцатом по счету уже переулке. Предыдущие тупики и проезды обрыскивал, как таможенный пес багаж подозреваемых в ненадежности пассажиров. Гавкал и поскуливал самозабвенно…

Развеселился, после того как заприметил наконец «хаммера». Подпрыгивал на сиденье. Пел никем не написанные еще пока грозные и бравые песенки.

«Хаммер», сукин сын, зиял внутри пустотой. Я приварил глаз к лобовому стеклу и дотошно, и ревниво, ревностно даже, и особо пристрастно, получая наслаждение от своего звенящего рвения, подсвечивая себе карманным фонариком, рассмотрел весь салон «хаммера» — видимые, во всяком случае, от лобового стекла его части.

Если Старик пропал в каком-то подъезде, то я его скоро теперь не найду. Он может оставаться в этом подъезде, в квартире, которая находится в этом подъезде, сколько угодно долго, сутки, двое, трое, месяцы, годы. Но я буду ждать. Я никуда не уеду и не уйду — я начну Старика поджидать. Он появится же ведь на улице рано или поздно. Когда-нибудь… Но предварительно мне надо будет еще проверить близлежащие магазины, офисы, туалеты, кафе, рестораны, то есть те самые общедоступные, общественные организации и места, где мог какое-то время отдохнуть от меня мой нелюбезный Старик… Есть он, нет его? Он расплывается. Он течет…

Ночь. Никто и ничто не работает… Но фонарь накален. Запертая аптека. Двенадцать пьяных и обдолбанных кокаином или героином матросов не маршируют, вихляя бедрами и пятками, по переулку, и не матерятся соответственно, значит, и не блюют.

Я бегаю, бегаю… Дождь смыл с меня пот. Но прибавил азарта и нетерпения…

Можно уйти. Сесть в машину, забраться, кряхтя и отплевываясь, рассмеяться, откинуться на спинку сиденья, завести двигатель, закурить сигаретку, затянуться длинно и выдыхать затем долго и покинуть потом через какие-то мгновения — в тепле — поле боя, можно, можно, убить картины в завершение всего где-нибудь по дороге или найти все-таки место, где их серьезно и основательно получилось бы спрятать — в лесу, на дне Москвы-реки, в Кремлевской стене, в запутанных и мистических подземельях, договорившись заранее с диггерами, можно, можно, но делать этого я сейчас не стану ни за какие подарки мира; даже если я нынче и буду, допустим, точно знать, точно, точно, вот теперь, вот в данное, настоящее время, что в случае продолжения мною поисков коварного Старика я непременно буду убит или просто и обыкновенно скоропостижно скончаюсь, я все равно этого делать не стану, то есть я не сяду сейчас в машину, не затянусь сигареткой туго и с пониманием и не укачу — в уютном тепле — с места сражения… Я пытаюсь верить инстинктам, я желаю готовить Судьбу, я не надеюсь на неуправляемые обстоятельства… Трудно это, но исполнимо… Наверное…


Меня отказались пустить за толстую железную дверь. Мне сказали, что я пьян. И отвратительно грязен. Я дал людям денег, но, сколько, не помню, и меня тотчас пустили. Дал не много, не все, конечно, что было в кармане. Пистолет оставил в машине. С пистолетами в ночные клубы уже давно не приходят. Кому надо, понятно, приходят, а кто пообычней или кто поприличней, те нет, не приходят… Я нашел эту дверь и тот самый дом, на котором она висела и шевелилась (открывалась и закрывалась) в конце переулка. Возле нее — я увидел это издалека — стояло много интересных машин и несколько еще нервных мужчин. Мужчины притоптывали ногами и обеспокоенно то и дело выглядывали из-под зонтов. Мужчины потрогали меня взглядами и ничего не сказали.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*