Зельда Фицджеральд - Спаси меня, вальс
Из бара вышли Рене и Бобби.
— Привет, — коротко поздоровался Дэвид.
Они уселись рядом с таким видом, словно знали некий секрет, касавшийся семьи Найтов.
— Флаг видели? — спросил Рене.
Алабама повернулась в сторону авиационного поля.
Над металлическими кубистическими крышами реял приспущенный флаг, блестевший в разреженном воздухе.
— Кто-то погиб, — сказал Рене. — Солдат назвал Жака — зачем-то он полетел, несмотря на мистраль.
Алабаме показалось, что стало совсем тихо, словно земля остановилась, словно страшное столкновение астральных тел стало неминуемым.
Она кое-как сумела подняться.
— Мне нехорошо, — тихо проговорила Алабама. Ее знобило, у нее заболел живот. Дэвид пошел следом к автомобилю.
Он резко повернул ключ зажигания. Действовать быстрее было невозможно.
— Мы можем пройти? — спросил он у часового.
— Non, Monsieur.
— Произошел несчастный случай. Не могли бы вы сказать, кто пострадал?
— Не положено.
За спиной солдата сверкала белизной песчаная дорога, с одной стороны огороженная домами, с другой — кланяющимися по воле мистраля олеандрами.
— Нам бы хотелось знать, это не лейтенант Шевр-Фейль?
Часовой остановил взгляд на несчастном лице Алабамы.
В конце концов он не выдержал.
— Ладно, месье, я узнаю.
Они долго ждали под немилосердными порывами ветра.
Часовой вернулся. Храбрый и самоуверенный Жак, покачиваясь, шел за ним, символ солнца и французской авиации, голубого неба и белого песка, Прованса и смуглых мужчин, живущих по жестоким законам необходимости, символ реальной, а не вымышленной жизни.
— Бонжур, — сказал он и крепко пожал руку Алабамы, это выглядело так, словно он перевязал рану.
Алабама расплакалась.
— Мы хотели знать, — с напряжением в голосе произнес Дэвид и повернул ключ зажигания. — А жена плачет из-за меня.
И вдруг Дэвид сорвался.
— Черт подери! — крикнул он. — Может быть, подеремся?
Не сводя взгляда с Алабамы, Жак твердо и в то же время ласково проговорил:
— Я не могу драться, потому что он слабее меня.
Его руки, лежавшие на капоте «рено», были похожи на железные перчатки.
Алабама попыталась поднять взгляд на Жака. Из-за слез она не могла как следует разглядеть его. Золотистое лицо и белая рубашка на фоне золотистого свечения, исходящего от его тела, сливались в одно золотое пятно.
— Ты тоже не можешь, — в ярости крикнула она, — ты тоже не можешь побить его!
Плача, она привалилась к плечу Дэвида.
«Рено» громко выстрелил выхлопными газами, и Дэвид с грохотом промчался мимо изготовившегося к защите Жака. Алабама потянулась к запасному тормозу.
— Идиотка! — Дэвид злобно оттолкнул ее. — Не смей прикасаться к тормозам!
— Извини, что не позволила ему исколошматить тебя до полусмерти! — крикнула она в бешенстве.
— Я бы убил его, если бы захотел, — презрительно отозвался Дэвид.
— Мадам, случилось что-нибудь серьезное?
— Всего-навсего кого-то убили. Не понимаю, как они могут так жить!
Дэвид сразу же направился в ту комнату, которую приспособил под студию. Мягкий романский говор двух ребят, собиравших фиги в дальнем конце сада, сначала едва слышным бормотанием поднимался в воздухе, а потом становился то громче, то слабее по мере того, как усиливался или стихал ветер.
Прошло довольно много времени, прежде чем Алабама услыхала, как он кричит из окна:
— Эй там, на дереве, убирайтесь к черту! Да будет проклято все племя макаронников!
За обедом они не перемолвились ни словом.
— Такие ветры на самом деле полезны, — сказала няня. — Они отгоняют комаров, и воздух после них становится намного чище, вы согласны, мадам? Но знали бы вы, как они досаждали мистеру Хортереру-Коллинзу! Как только начинался мистраль, он превращался в разъяренного льва. А вы, мадам, как вы переносите мистраль? Нормально?
Дэвид решил уладить ссору миром и настоял на поездке в город сразу после обеда.
В кафе они нашли лишь Рене и Бобби, потягивавших чай из вербены. Из-за мистраля стулья были положены на столы. Дэвид заказал шампанское.
— Не стоит пить шампанское, когда такой ветер, — посоветовал Рене, но Дэвид выпил.
— Вы видели Шевр-Фейля?
— Да. Он сказал, что отправляется в Индокитай.
Испуганная Алабама сразу поняла, что Дэвид надумал подраться с Жаком, если найдет его.
— Когда?
— Через неделю, дней через десять. Как получится.
Роскошный променад под такими зелеными и полными жизни и летней неги деревьями, казалось, непоправимо преобразился. Жак прошелся по их жизни, как пылесос. Ничего не осталось, кроме дешевого кафе, листьев в канавах, рыскающего поблизости пса и негра по кличке Ни-гроша с рубцом от сабли на щеке, который хотел продать им газету. Вот и все, что осталось от июля и августа.
Дэвид не сказал, зачем ему понадобился Жак.
— Наверно, он на базе, — предположил Рене.
Дэвид перешел на другую сторону улицы.
— Рене, послушайте, — торопливо проговорила Алабама, — вы же обязательно увидите Жака, передайте ему, что я не смогу прийти. Больше ничего. Сделайте это ради меня.
Сонное, со следами пережитых страстей лицо Рене озарилось сочувствием, он поднес руку Алабамы к губам и поцеловал ее.
— Я вам очень сочувствую. Жак хороший парень.
— Вы тоже хороший парень, Рене.
На другое утро Жака на скамейке не оказалось.
— Ну как, мадам, — приветствовал их месье Жан, — понравилось вам наше лето?
— Было чудесно, — ответила няня, — однако думаю, что мадам и месье скоро тут надоест.
— Что ж, и сезон скоро закончится, — с философским спокойствием произнес месье Жан.
На ланч были голуби и подсохший сыр. Горничная суетливо кружила рядом, не выпуская из рук бухгалтерскую книгу. Няня слишком много говорила.
— Этим летом здесь, должна признаться, было восхитительно, — повторяла она.
— Отвратительно. Если вы сможете сегодня упаковать наши вещи, то завтра мы едем в Париж, — с раздражением произнес Дэвид.
— Во Франции, мистер Найт, есть закон, по которому вы должны за десять дней уведомить слуг об увольнении. Этот закон следует соблюдать, — возразила няня.
— Я дам им денег. За два франка вы, вшивые жиды, продадите президента!
Няня рассмеялась в ответ на неожиданную грубость Дэвида.
— Они в самом деле любят деньги.
— Вечером я все упакую. А сейчас пройдусь, — сказала Алабама.
— Ты же не пойдешь в город одна?
Два противодействия скрестились в тревожном ожидании, словно ища поддержки в стремительном танцевальном повороте.
— Нет, Дэвид, обещаю, что не пойду. Я возьму с собой няню.
Она шла по сосновым лесам и по шоссе обратно на виллу. Другие виллы были на лето забиты досками. Подъездные дорожки были устланы листьями платанов. Расположившиеся перед языческим кладбищем хрупкие нефритовые божки казались очень домашними и совсем не подходили для бокситовой террасы и потому выглядели тут неуместными. Дороги были ровные и явно обновленные, чтобы британцам было легче ходить по ним зимой. Песчаную тропинку между виноградниками, по которой они шагали, укатали повозки. Солнце словно исходило багровой кровью — темной артериальной кровью, перекрашивавшей зеленые виноградные листья в красный цвет. Под нависшими над ней черными тучами, земля, какая-то библейская, простиралась вдаль, словно озаренная светом откровения.
— Французы не целуют своих жен в губы, — доверительно произнесла няня. — Они их уважают.
Они зашли так далеко, что Алабама посадила дочь на закорки, чтобы ее ножки немного отдохнули.
— Быстрей, лошадка! Мамочка, почему ты не бежишь? — хныкала Бонни.
— Ш-ш-ш, дорогая. Я старая загнанная лошадь, и у меня ящур.
На опаленном зноем поле они увидели крестьянина, который похотливо помахал и поклонился, напугав не на шутку няню. Она запричитала:
— Подумать только, мадам, ведь мы с ребенком! Я непременно поговорю с мистером Найтом. После войны нигде и никому нельзя доверять. Сплошные опасности.
На закате из сенегальского лагеря послышались звуки тамтама — они совершали ритуал в честь мертвых, которые лежали в земле под охраной деревянного чудовища.
Одинокий пастух, загорелый и красивый, гнал огромное стадо овец по стерне, ведущей к вилле. Овцы окружили их, топоча копытцами и поднимая клубы пыли.
— J'ai peur[60], — сказал Алабама.
— Oui, — ласково отозвался пастух, — vous avez peur![61] Gi-o.
И погнал овец дальше по дороге.
Из Сен-Рафаэля невозможно было уехать до конца недели. Алабама оставалась на вилле и ходила гулять с Бонни и няней.
Позвонила мадам Полетт. Не заедет ли к ней Алабама? Дэвид разрешил ей поехать попрощаться.
