Михаил Елизаров - Нагант
Ирина Арнольдовна, вместо того чтобы проглотить кофе, сплюнула обратно в чашку.
Постучалась Вера Макаровна:
– Герман Тарасович, вас к телефону!
Герман Тарасович привстал, сдавленно благодаря, но, вовремя сообразив, что говорить с набитым ртом невежливо, вынул изо рта непрожеванное мясо и положил обратно в тарелку.
– Господи помилуй, – прошептала Ирина Арнольдовна и выбежала из комнаты первой. – «Сижу за решеткой в темнице сырой», – монотонно, как молитву, тянула Ирина Арнольдовна.
Шатаясь ото сна, в санузел прошел тихий сосед Андрюша. Запершись на крючок, он деликатно пустил душевую струю в таз, чтоб заглушить все иные звуки.
Ирина Арнольдовна симпатизировала Андрюше. Движимый чувством прекрасного, он оклеил дверь уборной журнальными репродукциями Рериха (до слез сокрушался, находя их в ведре со следами употребления), с юношеской самоотверженностью спас наколотую на крюк дремучей Верой Макаровной ксерокопию «Розы Мира».
«Интересно: срет или зубы чистит?» – с нервным смешком подумала Ирина Арнольдовна. «Раз закрылся – значит, срет», – логически вывела она, приготовившись услышать характерные аритмичные всплески в лунке унитаза или, на худой конец, звонкую дрель утреннего уринирования, но тщетно. Предусмотрительный Андрюша, видимо, застелил лунку бумагой. «Зубы чистит», – уговорила себя Ирина Арнольдовна и, склонившись над тарелкой, проворно заработала челюстями.
Пистолетно хлопнула крышка стульчака – Андрюша спросонья не захватил резиновые амортизаторы-заглушки.
Как сдохло что-то в желудке у Ирины Арнольдовны. Взбесившееся варево вскипело и устремилось наружу, рвотные спазмы скрутили ее пополам, и она с воплем облилась чем-то жарким и липким.
Проклиная судьбу, из уборной выполз полумертвый сосед Андрюша, переживавший подобные ляпсусы, как смерть детей. Когда он заглянул на кухню узнать, кого обеспокоил, глазам его предстали кашеобразная дорожка, ведущая к раковине, и клокочущая над ней Ирина Арнольдовна.
От прочих мужчин я отличаюсь
От прочих мужчин я отличаюсь тем, что перед совокуплением говорю женщине приятные слова и дарю шоколадку. Женщины платят мне глубокой привязанностью за такое понимание их уродливой психологии. Кто не удержался бы от оскорблений: вот, мол, сучье племя, за поганый какао-бобовый суррогат копыта раздвигаете! – и непременно обидел бы. Я же если и уколю: «Ну ты и дешевочка!» – то сделаю это мягко, потреплю ей волосики на лобке, и женщина повеселеет и усмехнется вместе со мной своей незамысловатой продажной природе.
Ни для кого не секрет, каких мужчин предпочитают наши женщины – мелкохуих! Они ласковые. Они полагаются на собственные руки, и женщины под ними пердят от удовольствия.
Чистый! Чистый! Пасха! Пасха!
– Ну что?! Ты готова?
О, сколько туману в моем вопросе.
Прободение девственницы.
Она кивнула:
– Я в календарике обвела сегодняшний день красным кружком, чтобы запомнить на всю жизнь!
Не влез, не влез! Тогда я еще не знал, каким концом запихивать. Чтобы не перекрашивать цифру, приложился куда надо пальцем.
– С тебя хватит, но как же быть со мной?
– Я стесняюсь.
– Новости! А ну давай, иначе расстанемся из-за несходства характеров!
Я схитрил и на оргазме не стонал, что вовсе не сложно, учитывая опыт пионерских лагерей. Она замычала и кинулась полоскать рот, я, довольный, прохаживался.
Возвращается, потупясь:
– Обними меня… Крепко-крепко!
Завела специальную минеточную манишку и в нее сплевывала сперму.
«Я всегда тебя боялась, прикипала жопой к стулу, научилась ровно ходить на каблуках, запломбировала зубы», – говорили ее глаза. На третьей эякуляции я засыпал без сил и видел во сне окаменевшие влагалища, как устрицы на блюде. Передо мной плыли душные городские пейзажи, женщины, старые и молодые, и каждая во рту держала.
Пасха, братцы, милые мои, Пасха!
Завистники насрали под дверью. Я знал об этом и делал вид, что никого нет дома. Она битый час трезвонила, растоптала ногами кучу, открыл, разнесла, лярва, по всей хате. Бегает, шаркая, по паркету, а за ней – дерьма лыжня.
– Я не стерва, я не дура, – набивала себе цену.
«Здравствуй, милая, хлеб-соль!»
– Моча-говно! – Я чуть не взорвался.
Стыдно: она маленькая, не кончает – не буду ее обижать.
Улеглись на зеленом одеяле, сказала, воркуя:
– Девки Ольки заработали воспаление придатков! Доигрались, кумушки!
– Не смей рассказывать мне эти дурацкие сплетни! Я не желаю их слушать! Мы физиологически не подходим друг другу!
Она заплакала:
– Между нами нет искренности, поэтому у меня там сушит…
Я плевался:
– Каракум! Карандаши точить твоей мандой!
Она отвратительно рыдала, показывая желтые, как сыр, зубы.
Вечная память! Вечная память!
Допрос
– Одумайся! Скажи правду – и мы оба почувствуем облегчение. Ты была с ним?
– Нет!
– Не увиливай. Мы взрослые интеллигентные люди…
– Да! Засовывал!
– Тебе было приятно?
– Нет!
– Умела лежать, умей и ответ держать…
– Да!
– Хорошо, верю. Не кричи, пожалуйста, мне самому противно вытягивать из тебя правду клещами. Он лизал тебе клитор?
– Нет!
– Предположим. Но почему ты все время косишься в сторону? Смотри прямо и отвечай. Он лизал тебе клитор?
– Да!
– Спасибо, верю. Ты кончила?
– Псих! Идиот чертов!
– Легче всего оскорблять. Я повторяю вопрос. Кончила?
– Нет!
– Грубая ложь помешает мне простить тебя…
– Да!
– Сколько раз?
– Один!
– Расскажи кому-нибудь другому!
– Два!
– Благодарю за этот правдивый порыв… Ты рукой возбуждала ему член?
– Нет!
– Обойдемся без бабских выкрутасов. Нашу семью губит отсутствие взаимопонимания. Неужели не лучше подойти первой к мужу и честно сказать: «Милый, я брала его член и возбуждала…»
– Да!
– Тебе было приятно?
– Нет!
– Не ври!
– Да!
– Пока достаточно, подведем первые итоги. Перескажи мне всю ту правду, что мы выяснили.
– Мы лежали рядом, целовались. Он засовывал язык, я не засовывала, я рукой стимулировала ему член, он лизал мне клитор, мне было неприятно…
– Стоп! Попалась. У меня отмечено, что приятно! В каком из двух вариантов ты сказала правду? Чему верить, может, ничему?! Он вставлял в тебя член?
– Нет!
– Перестань водить меня за нос!
– Да!
– Сколько раз? Не бойся вскрыть этот нарыв. Смело обнажай свою истрепанную, опустошенную душу…
– Он засунул в меня член, перевозбудился и сразу кончил!
– Очень хорошо. Куда?!
– Что?!
– Куда кончил? На живот, на простыню, в кулак?
– Не помню!
– Ты не страдала склерозом, когда считала свои оргазмы!
– Он кончил на простыню!
– Допустим. Но призовем на помощь логику…
– Не надо!
– Он, по твоим словам, кончил мгновенно, из чего я делаю вывод, что он кончил в тебя! Да?!
– Нет!
– Да! Нам трудно потому, что ты изворачиваешься на каждом шагу. Подведем итоги. Начинай по порядку.
– Я устала! Я спать хочу!
– Ах, ты устала, натрахалась до упаду и хочешь спать, а то, что у меня сердце разрывается, то, что ты меня убила! Отвечай, засовывала язык ему в рот?!
– Да!
– Стимулировала член?
– Да!
– Сколько раз?
– Один!
– Он вставил тебе?
– Да!
– Он кончил в тебя?
– Да!
– Сколько раз?
– Один!
– Тебе было приятно?
– Нет!
– Не ври!
– Да!
– Что «да»?
– Приятно!
– Ситуация мало-помалу проясняется. Конечно, этих разговоров могло бы и не быть, если бы ты сразу говорила правду. Ты брала у него в рот?
– Нет!
– Неужели ты думаешь, я поверю, что такая развращенная и похотливая особа удовлетворится, если он сразу кончил. Ты брала у него в рот, чтоб возбудить на второй акт?
– Нет!
– Как же ты удовлетворялась? Или он массировал тебе анус?! Массировал или нет?!
– Нет!
– Ты брала у него в рот?!
– Да!
– Сколько раз?
– Один!
– Я по горло сыт твоими одними разами!
– Два!
– Он кончал тебе в рот?!
– Нет!
– Обманывая, ты исполняешь волю злых людей!
– Да!
– Сколько раз?
– Сколько надо?!
– Мне нужны не рабская покорность и безразличие, а добровольное стремление начать новую жизнь без измен.
– Два раза!
– Предположим. Ты глотала или выплевывала сперму?
– Выплевывала!
– Неприлично уличать женщину во лжи, но поверь – это наболело…
– Глотала!
– Вот сейчас я вижу, что ты хочешь, чтоб у меня тоска прошла, чтоб я мог простить тебя. Какая она была на вкус?
– Что?
– Сперма. Горькая, кислая, соленая?
– Горькая…
– Ты хоть соображаешь, что ты наделала?! Ты же не просто сперму проглотила! Ты ее распробовала! Ты убила во мне радость жизни, труда… Что ты ему говорила после того, как распробовала сперму два раза?
– Ничего!
– Допустим. А он что говорил?
– Ничего!
