Станислав Говорухин - Повести. Рассказы
Историк по образованию, Катя работала машинисткой-надомницей в Архиве древних актов. Она сутками тарахтела на пишущей машинке в комнате коммунальной квартиры, где проживала вместе с матерью, прикованной к постели инсультом. Веселенькая была жизнь. Во всяком случае, мать нуждалась в Катиной помощи и тем придавала смысл Катиной жизни. Со смертью матери как будто бы улетучился и смысл жизни дочери, тридцатилетней девушки, неловкой, нескладной, с кротким, доброжелательным, вечно виноватым выражением вполне милого, вполне заурядного лица. Таких обижать неловко и стыдно: и так судьбой обиженные.
Проснувшись утром в день своего тридцатилетия и осознав, что надо встать, умыться, причесаться, одеться и все такое прочее, именуемое глаголом «жить», Катя вдруг усомнилась: а зачем? И тут появился Митя. Очень вовремя. Он приехал к Кате домой по просьбе какого-то своего приятеля-коллеги — забрать рукопись, которую тот отдавал перепечатать. Что-то физико-математическое, недоступное Катиной гуманитарной головке. Пуговица небрежно выглаженной Митиной рубашки сиротливо болталась на ниточке. Катя пришила пуговицу. Тут же договорились, что Катя придет к Мите и поможет привести квартиру в божеский вид. Разумеется, не бесплатно. Три комнаты, а мама — в санатории, снижает давление и уменьшает печень, и пробудет там еще две недели, а через две недели это будет уже не квартира, а трехкомнатный сарай. Бедная мама! Митя страдал, и Катя отозвалась на его страдания. Охотничий инстинкт старой девы тоже сыграл не последнюю роль.
Это была трехкомнатная квартира генеральской вдовы. На шкафах серебристые модели самолетиков. В шкафах — военно-патриотическая литература и та, что приобретается на сданную макулатуру. В серванте — шикарная, с перламутром и позолотой посуда, неудобная в употреблении. И — ковры, ковры, ковры.
Катя привела квартиру в божеский вид. Заодно приготовила обед оголодавшему на столовской пище Мите. Она чувствовала себя нужной и за это была благодарна ему. Младше на пять лет, крепкий такой мальчонка, ведущий инженер в НИИ, с зарплатой в три раза больше Катиной, но — беспомощный, как ребенок. Очень трогательное сочетание. Катя умилялась. Она приходила к Мите по нечетным дням. У нее были запасные ключи от квартиры. Почти семейная идиллия царила в доме. Но до возвращения мамы оставалось уже только трое суток. Через трое суток Кате суждено было исчезнуть из Митиной жизни. Вероятно, навсегда. Недолго пометавшись между мальчишеским страхом перед мамой и мужской тоской по женщине, Митя выбрал женщину. Он уговорил Катю остаться. Митя, скажем мягко, не очень разбирался в том, что он собирался с Катей сделать. Но, к счастью для него, и Катины познания в этой области жизни ограничивались византийской любовной лирикой, современной латиноамериканской литературой и отвратительной брошюрой «Вопросы пола», читанной еще в подростковом возрасте. Они выпили коньяку для придания смелости душам и телам. А потом еще выпили, и еще, и еще. В общем они порядком надрались, но все-таки исхитрились проделать друг с другом нечто такое, что при большом желании можно было назвать актом, и уж, во всяком случае, достаточное, чтобы по возвращении Ирины Дмитриевны из санатория можно было представить ей Катю как фактическую жену.
Аферистка, шлюха, змея — мысленно окрестила новоявленную невестку оскорбленная свекровь. Ее наивный мальчик стал жертвой собственной доверчивости. Двадцать пять лет Ирина Дмитриевна лелеяла своего сына, чтобы какая-то случайная машинистка пробралась тайком в их дом и залезла в Митенькину постель, а ведь он мог бы защитить диссертацию! В голове Ирины Дмитриевны постель и диссертация почему-то были несовместимы.
По ночам бессонная Ирина Дмитриевна ломилась в комнату сына, чтобы уточнить погоду на завтра, взять последний номер «Октября», напомнить, что забыли забрать белье из прачечной, пожаловаться на боль в сердце (вариант: голова, печень, ноги). Катя плакала и предлагала врезать в дверь замок. Митя справедливо утверждал, что это обидит маму.
Но в конце концов женщины свыклись, сжились, даже по-своему привязались друг к другу. Они любили одного человека — это сближало. Кроме того, за годы болезни матери Катя стала специалистом по сердечно-сосудистым заболеваниям и к физическим мучениям свекрови относилась с пониманием и искренним участием.
Как договорились со старухой, так он и пришел — в обед. Собственно, обеда уже второй день не было, потому что второй день не было работы и второй день они всей бригадой развлекались, кто как умел. И вот теперь Сергей стоял у забора и смотрел на старухин дом, когда-то, очевидно, роскошный, а теперь разваливающийся на глазах. Хозяина бы сюда!
Сергею нравилось наблюдать здешнюю дачную жизнь. Дачники не вызывали у него ни зависти, ни ненависти, как кое у кого из его бригады. Сергея привлекало не материальное благополучие, предполагавшееся за этими людьми, а сам образ их жизни, их взаимоотношения. Они редко когда кричали друг на друга, а тем более — на своих и чужих детей. Их пьянки обходились без мордобоя. Молодые женщины изящно матерились. Старые — ходили в шортах. Взрослые мужики резвились и хулиганили, как дети. А дети запоем читали толстые книжки, сидя в шезлонгах. В домах были камины, телефоны и котельное отопление. Сергей знал это, потому что бывал в домах — случалось, дачники нанимали его для мелкого домашнего ремонта.
И вот теперь он стоял у забора перед запертой калиткой и смотрел на дом.
В огородике копалась какая-то девчонка в коротком халатике, выгоревшем на солнце.
— Девочка.
Даже головы не повернула.
— Девочка, хозяйку позови!
Никакого внимания. Она не могла не слышать, и Сергей, было, подумал, что девчонка просто глухая. Можно, конечно, и через забор махнуть, но он все-таки рявкнул еще:
— Девочка!
Она вздрогнула и чуть не плюхнулась на грядки, а когда встала и повернулась, Сергей увидел — «девочке» минимум тридцать лет.
— Здрасьте, — глаза у нее посветлели от улыбки.
Сергей не улыбнулся в ответ, тогда и ее улыбка сначала стала застенчивой, а потом исчезла совсем.
— Привет. Бабка твоя где?
— Бабка? — она не поняла, растерялась.
Туповатая, однако, барышня.
— Хозяйку позови, — теряя терпение, попросил Сергей.
Она пошла в дом, оглядываясь.
Сергей машинально, без особого интереса рассмотрел ее всю — от ушей до пяток. Нормальная девочка, выше среднего уровня, хотя и не намного. Не молодая, но Сергея устраивали женщины старше его по возрасту: они не строили иллюзий и были благодарны тому, что получали. Эта, правда, уж очень зажата. Какие-то комплексы. Целка, что ли?
Катя ушла в дом, деревенея под мужским взглядом, стиснув в руке веничек укропа. И Сергей тут же забыл о ней.
Из крана в кухне не текла холодная вода, зато горячая — непрерывно, тоненькой струйкой.
— И еще унитаз, — сказала Ирина Дмитриевна.
— Грязное дело, — сказал Сергей.
— Я знаю. Я заплачу.
Кто-то в доме с невероятной скоростью стучал на пишущей машинке.
Старуха болталась в кухне. Вроде как по хозяйским делам. Хотя хозяйские дела она уже все закончила. От плиты хорошо пахло и шел жар. Сергей понял, что старуха задерживается в кухне, чтобы присмотреть за ним, как бы чего не украл.
Сергей занимался вентилями, прокладками, сальниками и прочей санитарно-технической лабудой, когда в кухню всунулся парень, которого Сергей мгновенно определил как хозяйского сынка.
— Пожрать бы, — сказал сынок.
— Что за выражения! — сказала мамаша. — Ты вещи собрал?
— В общем и целом.
— Она такси вызвала?.. Катюша! Катя, прервись!
Стук машинки оборвался.
— Не ходи босая, — сказала Ирина Дмитриевна, нарезая хлеб.
Сергей оглянулся на босые женские ноги, а потом еще увидел, что хозяйский сынок привычно прихватил Катю за талию. Сестренок так не лапают, стало быть — жена.
— Ты вызвала такси?.. Накрой там. Я покормлю Митю.
— А вы? — это Митя.
— Мы — потом. Что это?! — Ирина Дмитриевна с ужасом смотрела в кастрюлю.
— А что? — Катя тоже заглянула.
— Я же тебя просила — ломтиками резать! Ломтиками, Катюша! Чем занята твоя голова? Неси салат… Как я ненавижу эти командировки… Катюша, тарелку, пожалуйста, другую, Митину желтенькую.
— В ней рыба, — сказала Катя.
— Рыба?! В желтенькой?! Зачем?!
«Уж я бы знал, что тебе ответить», — подумал Сергей.
— Жрать хочу, — игриво-капризный голос сынка из комнаты.
— Подождешь, — мамаша перекладывала рыбу. — Я поеду с тобой. Переночую в городе и дождусь твоего звонка.
Сергей взглянул на милый Катюшин профиль и принял к сведению сообщение старухи.
