Виктория Токарева - Кругом один обман (сборник)
Вероника работала много и плодотворно. Ее картины множились, уже некуда было складировать. Но в денежном выражении – нуль. Их не покупали.
Вероника ждала перемен: сейчас не покупают, но со временем все изменится, как у Пиросмани. Был нищий, умер под лестницей, а сейчас его имя на слуху у каждого, картины стоят бешеных денег, и даже песню сочинили: «Миллион алых роз».
Ребенок – это счастье и расходы. Нужна дача. Не сидеть же ангелу летом в городе, дыша асфальтом?
Дачу под Москвой осилить нереально. Купили дом в Калужской области, в деревне.
Природа – рай, но деревня есть деревня, со своим набором. По улице шпана гоняла на мотоциклах. Вечером, на ночь глядя, вопили блатные песни под гитару.
Вероника терпеть не стала. Вышла за забор и сделала замечание в привычной ей хамской манере.
Шпана выслушала и дала Веронике в морду. Сломали нос. Вероника вернулась в дом, обливаясь кровью. Гоша помчался защищать, бить и убивать хулиганов. Он махал руками, выкрикивал угрозы, но шпана не обратила на него внимания. Даже не поняла: кто это нарисовался – маленький, сутулый, недоделанный? Такого и бить неудобно.
Шпана продолжала орать песни, как будто ничего не произошло. Для них это было привычно – подумаешь, дали бабе в морду…
Вероника приняла решение – продать дом, но никто не купил. Глушь. Никаких дорог. Деревня была неперспективная. Многие дома стояли брошенные, с заколоченными ставнями.
Надо сказать, что деньги на дачу в свое время дала Майка. И немалые. Потратила все свои накопления, или, как тогда говорили, моржу. Моржа сказала «до свидания».
Дом в деревне – неграмотное вложение. Вернуть деньги обратно оказалось невозможным. Пришлось бросить дом. Его тут же разграбили до последнего гвоздя. Вынесли все и напоследок навалили кучу. Куча лежала на обеденном столе, как заключительная точка. Финал.
Картины копились. Вероника не могла остановиться и писала, писала. Потом складывала, складывала.
Пришлось снимать мастерскую. Это было просторное помещение с пятиметровым потолком. Картины стояли на полу и на антресолях под потолком.
Краски и холсты стоили денег.
Все упиралось в деньги, которых не было. Вероника озверела. Хоть бери и грабь банк. Но кто ограбит? Гоша? Или кот?
Гоша работал по специальности: инженер. В Америке эта профессия высоко ценится и оплачивается. А в нашей стране не ценится и не оплачивается. Гоша не мог прыгнуть выше головы.
Вероника попробовала работать: расписывала потолки в богатых коттеджах. Но ей платили не за качество, а за количество. Оплачивался каждый квадратный метр. Сколько квадратных метров, столько и денег. Да еще и надсмотрщик в виде хозяйки коттеджа, богатой суки, которая ничего не понимает в живописи.
Микеланджело расписывал Сикстинскую капеллу, ему тоже платили за квадратный метр? Ему тоже указывали, как надо рисовать? Вероника ощущала себя не меньше чем Микеланджело, и ей невыносим был этот рабский труд за копейки. Она довольно скоро ставила всех на свое место, собирала кисти, краски и уходила, хлопнув дверью так, что вылетало стекло.
Вероника попробовала вести кружок в Доме культуры. Учила недорослей живописи. Но разве этому научишь? Надо родиться художником. Надо, чтобы эта божественная программа была записана в твой генетический код. А если у ребенка нет такой программы, то ничего и не получится. Это все равно что зайца научить стучать на барабане. Главное – зачем?
Вероника посещала свои занятия с четким ощущением, что ее жизнь перечеркнута. Она просто теряет время, переливает из пустого в порожнее. Любви – нет, женская реализация – нуль, творческая реализация – нуль. Что остается? Ребенок. Ради него и жить.
Вероника стеснялась внешности Гоши, ей было стыдно выводить его на люди. Рядом с Вероникой Гоша смотрелся как тень за горой: молчаливый, невзрачный, никакой.
Майка видела, что ее сына не любят, унижают. Она страдала. Но Гоша терпел и готов был терпеть всегда. Что угодно, но только рядом. Для него не было ничего дороже, чем эта женщина и эта жизнь. Он жил как в аду, но при этом был счастлив. Такие вот превратности судьбы.
Однажды утром Вероника строго произнесла:
– Гоша, нам надо поговорить.
Гоша напрягся: что за прелюдия? Надо говорить – говори. Зачем предупреждать?
– Я слушаю, – насторожился Гоша.
– Ты хочешь, чтобы мы с тобой прожили всю жизнь?
– Хочу.
– Пропиши меня в своей квартире. Сделай сособственницей.
Вероника была прописана в квартире своих родителей в тихом центре Москвы, и было не совсем понятно, зачем ей нужна прописка в скромной полуторке? Но если она хочет…
– Я согласен, – сказал Гоша.
Он прописал Веронику на своей площади. Это произошло во вторник. А в пятницу она забрала ребенка и ушла к родителям. При этом сказала:
– Квартиру продадим и поделим деньги пополам.
– Но я не хочу продавать, – возразил Гоша.
– Значит, ты должен выплатить мне половину стоимости. Пять миллионов.
– А где я возьму?
– Где хочешь. Иначе я не покажу тебе сына.
– Ты же обещала… – удивился Гоша. Он сам никогда не врал и не предполагал, что это делают другие. Каждый меряет по себе.
Вероника усмехнулась. Она его просто развела на бабки. И кинула. И ничего ей за это не будет, поскольку сделка – по обоюдному согласию.
У Вероники были свои резоны: картины не покупают, потому что не видят. Надо активно выставляться. Выставки требуют немалых денег: аренда помещения, развешивание картин, привезти-увезти.
Денег нет. Единственный источник – Гоша. Но и у Гоши нет. Остается Майка.
Гоша отправился к матери. Свободных денег в наличии не было. Майка продала свою долю Грише Новикову. Гриша стал единственным хозяином фирмы и не верил своему счастью. Бизнес – перспективный. Надо быть последней дурой, чтобы его продать. Но Майка оказалась недальновидная. Вся в мамашу. Продала бизнес, и деньги уплыли к Веронике.
Я сказала Майке:
– Старость не за горами. На что ты собираешься жить? На пенсию?
– Как все люди, – ответила Майка.
– У людей огород, куры. А что у тебя? Кот?
Майка задумалась.
– Гоша попросил, – сказала она, помолчав.
– А что ты его слушаешь? Он же подкаблучник. Под каблуком у Вероники, а Вероника бессовестная.
– Он ее любит, – угрюмо сказала Майка.
– Ну и пусть любит, если хочет. А ты при чем?
– Это я его таким родила, – глухо сказала Майка.
Она чувствовала себя виноватой и шла на поводу у своей больной совести.
Деньги Веронике были выплачены. Я полагала, что Вероника использует эти деньги с умом: купит себе мастерскую, например. Освободит себя от дорогой аренды. Но нет. Она стала устраивать выставки одну за другой, и через два года деньги кончились. У денег есть способность протекать как песок сквозь пальцы. Только что были – и пустота. А где взять новые вливания?
Вероника с сыном жила у своих родителей-пенсионеров. На родителей легла дополнительная финансовая нагрузка. Отец – бывший подводник, ездил по Москве на своей машине, подсаживал пассажиров. Зарабатывал, или, как тогда говорили, «бомбил».
Работали все, кроме Вероники. Хотя Вероника тоже работала. Каждый день уходила в свою мастерскую и трудилась в поте лица. Просто ей за это не давали денег. Она работала, но не зарабатывала. Так будет точнее.
Гоша остался без семьи. Одинок и свободен, что одно и то же.
Майка страдала. Но что она могла сделать?
– Заведи подругу, – приказала я Гоше.
– Кому я нужен? – отмахнулся Гоша.
– Одиноких женщин сколько угодно. Только свистни…
Гоша свистнул, и действительно образовалась подруга Рая, бухгалтер. Она была Гошина ровесница. Жила с шестнадцатилетним сыном Робертом. Хотела замуж. Мечтала о семье.
Рая стала наезжать к Гоше и готовить ему еду на несколько дней вперед. Особенно ей удавались голубцы, которые она называла «го́лубцы», с ударением на «о». Блюдо – сложнопостановочное, требовало много времени, но это стоило того. В постели Рая тоже старалась добросовестно. Демонстрировала все, что умела. А к сорока годам можно многому научиться, если начать с двадцати. Но вообще-то наука невелика. Чего там уметь? Надо просто любить и желать. Вот и вся наука.
Гоша устраивал Раю по принципу: плохонькое, да мое. Он был не красавец, конечно, зато скромный и надежный. Такого из рук не выхватят. Прошлый муж Раи был красивый. И что с того? Красивый муж – чужой муж.
Рая предложила Гоше не тянуть, а съехаться. Объединить две квартиры – ее двушку и Гошину полуторку, и выменять на трехкомнатную, и жить втроем, вместе с Робертом.
Гоша промолчал. Нужен ему этот Роберт. Всю жизнь мечтал. У него собственный сын, своя кровь. А тут чей-то Роберт, не пойми чей.
Гоша тосковал. Свою семью он видел только в прежнем составе: Вероника, Толик. Ради них он был готов взойти на костер и гореть заживо.
Рае казалось, что счастье близко, стоит руку протянуть. Но протянутая рука провалилась в пустоту. Гоша испарился. Рассосался. Нет его…
