Сгинь! - Реньжина Настасья
Сел Игорь за стол, левым мизинцем дырку на клеенке ковырнул. Ольга неторопливо пересекла комнату и плюхнулась напротив. Между ними высились «Роллтоны», делили стол на его и ее половину.
Мужчина с женщиной уставились друг на друга. Безмолвно. Выжидающе. Кто кого? Сколько всего хотелось друг другу сказать. И ровно столько же оставить при себе.
В печи тихонько потрескивали поленья, напоминая о былом уюте, покое, мирных днях, проведенных в лесной избушке. Неужели это все закончилось?
– Надо что-то с этим делать, – начал Игорь.
– С чем? – спросила Ольга и закинула ногу на ногу.
– С ситуацией нашей.
– А что за ситуация?
Ольга принялась шепотом пересчитывать пачки с вермишелью, будто сейчас нет ничего важнее: «Раз, два, три, четыре…»
– У нас труп, вообще-то, во дворе, – нахмурился Игорь.
– Заметила.
«Пять, шесть, семь, восемь…»
– Надо от него избавиться.
«Тьфу, сбилась!»
Игорь одним махом скинул все пачки с «Роллтонами» на пол.
Ольга подняла на него глаза, уставилась и почти не моргала. Ответила ему громче привычного, чуть ли не срываясь на крик:
– Ты убил, ты и убирай. Ты убил, ты и решай! По твою душу мертвец каждую ночь приходит, спать не дает!
– Что ты несешь? Какой мертвец? Куда приходит? – растерялся Игорь.
– Тот самый мертвец, что лежит у нас во дворе. Приходит под окно и стоит. Тебя высматривает.
«И впрямь совсем с ума сошла», – подумал Игорь.
– Я не убивал, – опомнился вдруг.
Ольга зыркнула на него и усмехнулась. Не верит.
И просидели до самой ночи.
Утонули в темноте сугробы. Пропали в сумраке сосны – одна чернота осталась.
По избе побежали длинные тени. Ночные страхи, что днем прятались по углам, теперь таращились оттуда, выжидая, жертву себе высматривая. А жертвы сегодня две. Друг на друга глядят исподлобья, глазами сверкают, зубами скрипят, того и гляди – зарычат и глотки друг другу перегрызут.
Хап! Хам! И не оставили ничего ночным страхам.
По избе рокот прошел: животы разворчались от голода. Не наготовила Ольга, не накормила их.
– Может, по «Роллтону»? – предложил Игорь.
Зубами сверкнул, намекнул: или «Роллтон», или тебя, Ольга, съем, так что давай на «Роллтон» соглашайся, дели с врагом своим трапезу.
– Давай, – согласилась Ольга. – Зря, что ли, за ними бегал!
А сама скривилась, чтобы понятно стало: зря.
Вскипятили воду, поставили тарелки: Игорь себе, Ольга себе. Торопливо раскрыли по пакету лапши. Игорь предварительно разломал внутри всю, Ольга же оставила длинной. Насыпали специй. Залили кипятком. Сели ждать, пока приготовится.
Минуты через две взяла Ольга тарелку и слила воду в ведро с отходами. Не любит она воду из-под лапши, а саму лапшу предпочитает чуть жесткую, не размякшую.
– Мне бы оставила бульон, – сказал Игорь, с грустью глядя на помойное ведро. Оттуда уже лакать не будешь.
– Еще чего! – ответила Ольга.
Ничем с Игорем она делиться не будет! Даже химозным бульоном, который ей даром не нужен.
Были бы часы, пробили бы двенадцать.
Игорь встал из-за стола, бросил взгляд на пустую тарелку, задумался – помоет ее Ольга или самому придется. Так ничего и не решил, на столе оставил.
– Спать пора, – сказал, не глядя на соседку.
Та пожала плечами.
Долгая-долгая пауза растянулась до самого леса и в сугробе увязла.
– Умываться идем, – почти приказал Игорь.
Ольга не выполнила этот приказ.
– Ладно, – выдохнул Игорь.
– Ладно, – повторила.
Прошел в уборную, зажег там свет и заверещал:
– Твою ж мать! Ты зачем его сюда притащила?
Ольга устало поднялась, пробрела к уборной, глянула внутрь.
Рядом с туалетной дырой, прислонившись к заиндевелой стене, сидел мертвец. Сидел ровно, руки вдоль тела, лишь голову опустил, будто уснул ненадолго. Казалось, что мертвец влез сквозь туалетную дыру.
И устал.
И присел отдохнуть.
Но дыра не столь велика. Можно ли через нее втащиться? А больше лазеек нет.
Игорь продолжал орать:
– Как он здесь оказался?
Вроде бы обвинял Ольгу, но понимал, что она здесь ни при чем, она сидела весь вечер напротив него, пила чай, ела «Роллтон».
Чертовщина какая-то!
Ольга обмерла. Про такое говорят «потеряла дар речи», но и все остальные дары – дышать, смотреть, думать, слышать – она тоже утратила. Ольга на себе почувствовала, как легкие отказываются работать, воздух в них поступает урывками, ничтожными дозами, иногда и вовсе задерживается, как при удушье. В глазах стояла пелена, то ли от слез, то ли от нежелания видеть труп. Голова перестала соображать, из всех возможных мыслей сплошное «ааааааааааааааааааааааааааааааааааа».
Игорь что-то говорил, говорил, говорил, кричал, кричал, кричал, но не разобрать ни слова.
Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
Мертвец у них в доме.
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
Ольга думала, что мертвец приходит по Игореву душу, но мысль эта забылась, едва женщина увидела труп в уборной. Какая теперь, к черту, разница, за кем пришел мертвец?
Он в избе.
Он рядом.
Только от этого дрожат ноги, проступает венка на лбу, по спине течет холодный пот.
– Как он тут оказался? – не успокаивался Игорь.
Ему тоже страшно. Мертвец тут. Мертвец у них в доме. Мертвец пришел за ними. Мертвец утащит их за собой.
Были люди.
Жили люди.
Не стало людей.
Мысль о смерти, не о чужой, а о своей, пришла так неожиданно, что Игорь аж вздрогнул, прокрутив ее до конца. Он обретет в этом лесу покой, но не тот, на который рассчитывал. А покой вечный.
Никто и не спохватится. Не вспомнит о несчастных Игоре с Ольгой. Они отказались от большого мира. Мир вычеркнул их в ответ. Сами живите, сами крутитесь, сами со всем справляйтесь.
Так ужасно не хотелось умирать. Раньше Игорь об этом не думал, к смерти относился равнодушно: рано или поздно все равно настанет. Теперь же понял, что охотно оттянул бы встречу с ней.
Заморгал свет. Истерично. Угрожающе.
Заморгал.
И погас.
Игорь и Ольга одновременно почувствовали себя словно во сне. Глухом. Беспробудном. Том самом, в котором ноги становятся тяжелыми, ватными, такими непослушными, что не можешь бежать.
И враг тебя настигает.
И убийца тебя настигает.
И страх тебя настигает.
И мертвец тебя настигает.
И тут бы проснуться, но никак.
Свет вновь зажегся.
Мертвец уже лежал возле раковины, в паре сантиметров от Игоря. Мужчина взвизгнул. «Как баба», – подумала Ольга. А сама тоже завизжала. Тоже как баба. Впрочем, она и есть баба. Ей, получается, можно визжать.
От совместного визга им стало еще страшнее.
Игорь медленно попятился к выходу. Подальше от трупа. Шаги давались с трудом, будто мертвец привязал ноги Игоря к холодному телу своему невидимыми веревками, чтобы не сбежал.
Мой! Ты теперь навеки мой! Напрягайся, рви эти веревки, рви.
Рви или умрешь!
Рви давай!
РВИ!
И так жутко оттого, что не почувствовал движения в темноте, а мертвец оказался совсем рядом. Ни звука, ни шороха, ни колебания морозного туалетного воздуха – ничего, не считая сбивчивого Ольгиного дыхания. Та вбирала в себя воздух шумно, со странным присвистом, словно кислород вот-вот закончится. Между тяжелыми ее вздохами стояла мертвая тишина.
Мертвая тишина – это та, в которой бесшумно движутся мертвецы?
Игорь допятился до Ольги, втолкнул ее спиной в избу. Свет в уборной снова заморгал. Игорь втащился в дом и быстро захлопнул дверь.
Свет погас.
В избе – тоже.
Игорь ухватился за ручку двери, ведущей в уборную, согнутой ногой уперся в стену. Едва он принял эту позу, дверь задергалась, загромыхала. Ольга вновь принялась визжать.
– Молчи! – рявкнул на нее Игорь.
