Дмитрий Быков - Списанные
Бодрова Светлана Викторовна предусмотрела на сайте три раздела: главный, новости и форум. На форуме обсуждались версии. Их разброс поразил Свиридова.
При первом веянии свободы — на форуме не обязательно было выступать под собственным именем, допускался ник, — все радостно попрятались за псевдонимы. Хлебом человека не корми, дай сбежать от себя. Он все надеется, что Карнаухов Игорь Владимирович умрет, a Pesik останется. Впрочем, под Песиком наверняка скрывался кто-нибудь помоложе. Под собственными именами выступали только те, кто придавал своим мнениям особое значение: это сказал именно Галантер, именно Стариков, никто иной. Форум был создан недавно, меньше недели назад, и высказаться успели немногие; завелись свои завсегдатаи, особо активные персонажи, неустанно извлекавшие из реальности новые подтверждения своих догадок. Было бы естественно предположить, что Лурье объявит все происками кровавой гебни, но эта концепция активней всего отстаивалась девушкой под ником Whiterat. Белая Крыса была убеждена, что каждый в списке как-нибудь досадил властям, только не признается. За собой она знала немало прегрешений — например, добровольное участие в первом марше несогласных. Она, по ее свидетельству, просто шла и вручала ОМОНу цветы. Здесь же размещалась фотография — невысокая Крыса в бежевом плаще, снятая со спины, раздает хризантемы типа «дубки». Неудивительно, что ее сразу поментили. В автобусе с другими задержанными распевала «От улыбки хмурый день светлей». Никто, правда, не подпевал. В том, что Белая Крыса выбрала такой ник, отразилась вся ее натура: ей нравилось любить то, чего все боятся, и всячески это демонстрировать. Кровавая гебня ей была необходима, как воздух. Она не мыслила жизни без кровавой гебни. Ей убедительно возражал Пахарь, он же Пахарев, 1969 года выпуска: Пахарь упрекал Крысу в трусости и поиске происков, в то время как список, думалось ему, не репрессивная мера, а попытка отобрать достойнейших, дабы в скором времени всех обеспечить деликатным заданием. Его идея была отчасти сродни заморочке шурина Юры, свято уверенного, что его не назначили в изгои, а избрали в спасители. «Мы здесь для того, чтобы действовать сообща», — уверял Пахарь. Цыганка Аза была почему-то уверена, что все участники списка виновны в сокрытии доходов, хотя лично за собой не знала такого греха; ее дискурс был наиболее показателен — она точно знала, что попала в список по ошибке, но знала и причину этой ошибки. Дело в том, что она позже, чем надо, подала налоговую декларацию, надо было до 30 апреля, а она из-за праздников подала только 10 мая; но, видимо, список неплательщиков был сформирован до праздников, и его не успели исправить, хотя теперь исправят обязательно. Ей советовали сходить в налоговую и проверить догадку, и она обещала в ближайший четверг — налоговая в их районе работала по сложному графику, да и сама она, малый предприниматель, была занята по суткам. Старый Мельник предположил, что главная цель списка — коль скоро большинство обнаружило себя в нем при пересечении границы, — заключалась в принудительном удержании дома наиболее талантливых людей, представляющих ценность для отечественной науки; объяснить пребывание в списке шестнадцатилетней балбески Матвеевой он не мог, но, может, она хорошо училась? Сама Бодрова, 1951, организатор и вдохновитель всех наших побед, предполагала, что в список внесены наиболее очевидные кандидаты на льготы, и теперь за ними наблюдают на предмет соответствия параметрам: действительно ли они так бедны или могут потерпеть? Бодровой было пятьдесят шесть, она страдала гипертонией и диабетом, работала бухгалтером, жила с дочерью и при ее помощи оборудовала сайт; непонятно было, почему она выбрала говенно-морковный фон, тревожный, как ноябрьская заря. Ей аргументированно возражали прочие списанты (кроме этого самоназвания, были еще «списанные», «списочники», «листеры» и один раз «контингент»): никто из них не нуждался в государственной помощи. Обеспеченные люди, ты что.
Свиридов листал форум и возвращался к списку на главной странице, ловя себя на стыдноватой радости: он не один, те же проблемы как минимум у пятидесяти семи сограждан, и число их росло ежедневно, ибо до ста восьмидесяти оставалось еще много. Правда, к радости примешивалась легкая брезгливость, будто высморкался в чужой платок или посидел в сортире, хранящем чужие газы. Свиридов был с детства болезненно щепетилен во всем, что касалось гигиены. Это не у листеров были его проблемы, это у него оказался их микроб, общая инфекция — и разделять с двумя сотнями сограждан их ужас и любопытство было так же противно, как соприкасаться с их шубами в метро. В его жизнь властно влезли сто восемьдесят человек, пятьдесят семь из которых уже обрели лица и имена. Свиридов был теперь уже не сам по себе, но один из них, — и это было самое противное; если ты умираешь в чумном бараке, под стоны сотни себе подобных, — ты не так прожил жизнь. Чем отдельнее от всех становишься, тем правильней вектор; лучшая смерть — та, которой вообще никто не увидел. Где-нибудь в горах, на леднике, среди снежной пустыни. Он с детства, с книг об освоении планеты представлял это так и завидовал. В некотором смысле и отцу повезло — его никто не видел мертвым, взял и избавил всех от себя, чего лучше?
— Мать, — сказал он, позвонив домой. — Оказывается, нас тут в списке сто восемьдесят человек, и уже есть свой сайт в интернете.
— Ну и что пишут? — кисло спросила мать.
— Пишут, что никто ничего не знает. Люди приличные, не зэки, не бомжи. Средний класс, типа меня.
— Очень утешительно. Ты связывался с этими из «Дня»?
— Они обещали перезвонить, очень извинялись.
— Я из их извинений шубу не сошью.
— Ладно, ладно. Я их разорю и не потерплю.
Из «Дня» никто не перезвонил, но во вторник вышло опровержение на четверть полосы: после проверки фактов наличие списка персон, не допущенных к работе на телевидении, не подтвердилось. Корреспондент Евгений Соломин наказан. Редакция приносит свои извинения Владимиру Кафельникову, традиционно начинающему свой день с просмотра газеты «День», и Сергею Свиридову, уволившемуся из компании «Экстра» по собственному желанию в связи с переходом в новый проект.
Ни о каком новом проекте Свиридов не слышал, но на сотрудничестве с «Родненькими» история с поводком никак не сказалась. Разработку по инцесту приняли благосклонно. Вечером во вторник позвонил Рома.
— Ну? — спросил он триумфально. — Читал?!
Рома был пьян, но еще вменяем.
— Читал, спасибо. Что ты с ними сделал?
— Я? Я ничего. Буду я делать со всякими. — Рома был в той стадии, когда эйфория переходит в злобу. Он их сделал, но они не стоили того, чтобы он их делал. — Они кто такие? Они говно. Роман Гаранин будет с ними разбираться? Шутишь! — Он свистнул. — Я сделал один звонок. И еще один человек сделал один звонок. И тот мент, который на тебя настучал, будет искать другую работу. А человек, который это поставил в номер, будет два месяца пахать бесплатно, на штрафы. Вот и все, и ничего не надо было делать.
