Эрик Сигал - История Оливера
— О, да мы знакомы, — сказала Марси.
— Я собираюсь доказать это, как только попаду в квартиру, — ответил я.
— Зачем тогда ждать?
Я и не стал ждать. Мои руки побежали почти по всем анатомическим деталям, покрытым шелком. Затем я вручил ей цветы.
— Это все, что мне удалось раздобыть, — сказал я. — Какой-то сумасшедший скупил все цветы в городе.
Марси взяла меня за руку и повела в глубь квартиры.
Все дальше вглубь.
Квартира была огромная, и это приводило в замешательство. Мебель отличалась безупречным вкусом, просто всего было слишком много.
На стенах — те же произведения живописи, которые украшали мою комнату в общежитии в Гарварде. Только, конечно, не репродукции, а оригиналы.
— У тебя интересный музей, — заметил я. — Он мне нравится.
— А мне понравился твой замечательный телефонный звонок, — парировала она, ловко уклоняясь от причастности к этому показному богатству.
Внезапно мы оказались внутри Колизея. Думаю, это помещение считалось гостиной, но оно поистине было колоссальных размеров. Потолки высотой метров шесть. Огромные окна, выходящие на Центральный парк. Вид из окна отвлек меня от соответствующей реакции на картины. Хоть я и отметил, что некоторые из них были сюрреалистическими. Как и их воздействие на меня.
Марси забавляло то, как я был ошеломлен.
— Все очень маленькое, но это дом, — шутливо заметила она.
— Боже, Марси, ты бы могла устроить прямо теннисный корт.
— Я и устрою, если ты согласишься со мной играть.
Потребовалось какое-то время, чтобы пройти это пространство. На паркетном полу наши шаги создавали стереоэффект.
— Куда мы идем? — спросил я. — В Пенсильванию?
— В более уютное место, — сказала она. И сжала мне руку.
Через несколько минут мы оказались в библиотеке. Горел камин. Нас ждали напитки.
— Тост? — спросила она.
— За Марсину жопку, — сказал я, подняв бокал.
— Нет, — возразила она.
Тогда я предложил:
— За Марсины сиськи.
— Фу, какая гадость, — запретила она.
— Ну хорошо, за Марсин ум…
— Это лучше.
— Столь же полный очарования, как ее грудь и попка!
— Как ты груб, — сказала она.
— Прости, — всерьез извинился я. — На будущее зарекаюсь.
— Пожалуйста не надо, Оливер, — сказала она, — мне это нравится.
И мы выпили.
Выпив еще несколько бокалов, я почувствовал себя достаточно раскованным, чтобы пуститься в комментарии по поводу ее жилья.
— Слушай, Марси, как ты, такая живая, можешь жить в этом мавзолее? У моих родителей дом тоже большой, но там хоть есть лужайки, где я играл. А у тебя только комнаты. Древние заплесневелые комнаты.
Она пожала плечами.
— А где вы жили с Майклом? — спросил я.
— В двухэтажной квартире на Парк-авеню.
— Которая теперь принадлежит ему?
Она кивнула и добавила:
— Но я забрала оттуда свои кроссовки.
— Щедро, — сказал я. — И тогда ты переехала обратно к папочке?
— Простите, доктор, я не настолько ненормальна. После развода отец очень мудро сделал, послав меня в служебную поездку в отдаленные филиалы. И я работала с остервенением. Это было вроде трудотерапии. Внезапно он умер. Я вернулась на похороны и осталась здесь. Временно, сказала я себе. Я знаю, надо было закрыть дом. Но каждое утро я садилась за письменный стол отца, и какой-то рефлекс заставлял меня возвращаться сюда.
— Пусть этот рефлекс всегда будет таким же сильным, — добавил я. Затем я встал, подошел к ее стулу, протянул руку, но не успел перейти к любовным действиям, как появилось привидение! Или, во всяком случае, древняя сморщенная старуха, вся в черном, за исключением белого кружевного воротника и передника.
Привидение заговорило.
— Я стучала, — сказало оно.
— Да, Милдред? — небрежно сказала Марси, пока я пытался спрятать руки.
— Обед готов, — сказала старая карга и исчезла.
Марси улыбнулась мне.
Я улыбнулся в ответ.
Несмотря на странное окружение, я был удивительно счастлив. Хотя бы по той простой причине, что близко от меня находился другой человек. Я уже забыл, какие чувства может пробудить простая близость к биению чьего-то сердца.
— Ты голоден, Оливер?
— Уверен, что буду, когда мы дойдем до кафетерия.
— И мы отправились. По еще одной галерее через будущий теннисный корт, в столовую, наполненную красным деревом и хрусталем.
— Чтобы не вводить тебя в заблуждение, — сказала Марси, когда мы сели за огромный стол, — обед придумала я, а приготовил мой заместитель.
— Ты хочешь сказать повар?
— Да. Я плохая хозяйка, Оливер.
— Марси, не бойся. В последнее время моя еда мало отличалась от собачьего корма.
Всем, чем только можно, нынешний обед отличался от того, что мы вкушали вчера.
Еда была, конечно, лучше. Но разговор — хуже.
— Прекрасно! Восхитительное вишисуар… Мясо по-веллингтонски бесподобно… А какое Шато Марго 59 года… Суфле потрясающее.
Таковы были мои словесные излияния. В паузах я просто ел.
— Оливер, ты что-то замолк.
— Я просто потерял дар речи от этих гастрономических чудес, — ответил я.
Она уловила мою иронию.
— Я переборщила, да? — спросила она.
— Марси, не надо было устраивать такую показуху. Мне все равно, что мы едим. Важно, что мы едим вместе.
— Да, — сказала она.
Но я понимал: она думает, что я ее критикую. Наверно, так оно и было. Но я не хотел ее огорчать. И надеялся, что не очень расстроил.
Во всяком случае я пытался ее утешить.
— Ну, ладно, это же не значит, что мне не нравится, Марси. Правда. Это напоминает мне родительский дом.
— Который ты презирал.
— Кто это сказал?
— Ты. Вчера.
— А, да.
Наверно, за трапезой у Говарда Джонсона. (Неужели это было только вчера?)
— Послушай, — сказал я. — Прости, если я тебя обидел. Так или иначе, когда мои родители едят подобным образом, мне это кажется безнадежно устаревшим. С другой стороны, с тобой это… изысканно.
— Ты правда так думаешь?
Ответ на этот вопрос требовал дипломатичности.
— Нет, — искренне сказал я.
— Я не обиделась, — сказала она, хотя на самом деле обиделась. — Мне хотелось произвести на тебя впечатление. Я не часто ужинаю таким образом.
От этого мне стало легче.
— И как часто?
— Два раза, — сказала она.
— В неделю?
— Два раза с тех пор, как умер отец. (Что случилось шесть лет назад.)
Я почувствовал себя настоящей скотиной.
— Кофе будем пить где-нибудь в другом месте? — спросила хозяйка.
