Розамунда Пилчер - Сентябрь
«Приехал, бродяга, и у тебя новая машина! Я видела из окна. Прокати меня, Арчи, чтоб ветер свистел в ушах! Сто миль она выжимает?»
Пандора… Арчи улыбался. С детских лет жизнь била в ней ключом, она заражала всех своей жизнерадостностью, кипучей энергией, весельем, с ней никогда не было скучно. Откуда она взялась такая? Наверное, ее подкинули эльфы — она совсем не похожа на своих родных.
Он помнил ее еще малюткой, потом девчушкой, прелестной длинноногой девчонкой-подростком. Она всегда была тоненькой и прелестной, уверенной в себе. В шестнадцать лет ей можно было дать все двадцать. Все его друзья влюблялись в нее, а если и не влюблялись, то все равно подпадали под ее обаяние и подчинялись ей беспрекословно.
Юные Блэры наслаждались жизнью. Вечеринки, охота, летом теннис. Августовские пикники на поросших вереском лиловых холмах. Он вспомнил, как однажды Пандора заявила, что умирает от жары, и, сбросив с себя всю одежду, нырнула в озеро. На застывших от изумления зрителей она и не взглянула. И танцы чуть ли не каждый вечер. Пандора в белом шифоновом платье, с загорелыми голыми плечами, порхает от одного кавалера к другому…
Она уехала. Вот уже двадцать лет, как не была дома. В восемнадцать лет она сбежала с женатым американцем, с которым познакомилась летом — он зачем-то приехал в Шотландию. Это случилось вскоре после свадьбы Арчи. Пандора уехала с этим американцем в Калифорнию и спустя какое-то время стала его законной женой. Событие неприятно поразило все графство, но семейство Балмерино любили и уважали. «Может быть, она вернется», — с надеждой говорили знакомые. Пандора не вернулась. Не приехала даже на похороны родителей. Она словно закружилась в бурном водовороте — одно увлечение сменялось другим, и все они быстро затухали. Разведясь со своим первым мужем, американцем, она переехала в Нью-Йорк, потом во Францию и несколько лет жила в Париже. Время от времени, отнюдь не часто, Арчи получал от нее открытку с наскоро начерканным адресом; размашистый крест внизу означал поцелуй. Теперь она живет на Майорке, у нее там вилла, и, похоже, ее наконец прибило к берегу. Бог знает, кто теперь ее очередной спутник.
Они с Изабел давно уже перестали сокрушаться и давать Пандоре советы, однако случалось, на Арчи находила хандра, и он отчаянно тосковал по сестре. Молодость кончилась, от отцовского поместья остался, в общем-то, один только дом. Дворецкий Харрис и миссис Харрис давно уже удалились на покой, из прислуги лишь одна Агнес Купер два раза в неделю поднималась к ним из деревни помогать Изабел с обедом и уборкой.
С охотничьими угодьями дело обстояло не лучше. Егерь Гордон Гиллок все еще жил в своем каменном домике, сохранилась и псарня, но угодья были отданы в пользование синдикату, и жалованье егерю платил Эдмунд Эрд. Ферма тоже уплыла, а луга были распаханы под посевы зерновых и овощей. Милый старый садовник — часть детства Арчи — в конце концов умер, и нового уже не нанимали. Любимый сад старика зарос травой, кусты не обрезались, рододендроны образовали мощные заросли, а теннисный корт порос мхом. Теперь Арчи сам был садовником, иногда ему помогал Вилли Снодди, который жил в неказистом домике на конце деревни, ловил кроликов, браконьерствовал и рад был хоть изредка подзаработать деньжонок на выпивку.
А он сам? Что сталось с ним? Бывший подполковник, демобилизованный по инвалидности. Шестидесятипроцентная надбавка к пенсии, алюминиевый протез и кошмары по ночам. Но Крой все еще принадлежит ему. Спасибо Изабел, это она помогла ему выстоять. И, дай Бог, дом и поместье унаследует его сын Хэмиш. Да, сам он инвалид, еле сводящий концы с концами, но Крой принадлежит ему — Арчи Балмерино!
Арчи усмехнулся. Балмерино из Кроя! Так красиво звучит, и так все нелепо на самом деле. Что толку вспоминать прошлое, снова и снова искать причины своих неудач? Прошлое не вернешь. Леди Балмерино ждет его, у него есть обязанности, и он должен их исполнять.
Странно, но Арчи почему-то почувствовал себя бодрее. Он включил мотор и поехал к дому.
5
День и вправду разгулялся, и после чая Генри отправился с Эди в сад. Между двумя яблонями была натянута веревка для белья. Генри помог Эди снять белье и сложить его в корзину, они вместе встряхивали и аккуратно, чтобы не было складок, свертывали простыни. Покончив с этим делом, вернулись в дом, Эди установила гладильную доску и принялась за работу. Генри нравилось смотреть, какими гладкими и блестящими становятся под утюгом чуть влажные наволочки и скатерть, он с удовольствием вдыхал аромат свежести.
— Ты так замечательно гладишь, Эди! — сказал Генри.
— Еще бы не замечательно — я ведь столько лет этим занимаюсь.
— А сколько лет, Эди?
— Дай посчитать… — Она поставила утюг на подставку и отложила наволочку. — Сейчас мне шестьдесят восемь, а было восемнадцать, когда я пришла работать к миссис Эрд. Вот и посчитай.
Это сосчитать Генри уже умел.
— Пятьдесят лет.
— Пятьдесят лет, если загадывать наперед — это очень долго, а вот когда оглядываешься назад — пролетели в один миг. Только диву даешься, что это такое — жизнь!
— Расскажи мне про Алексу и про Лондон.
В Лондоне Генри никогда не был, а Эди там какое-то время жила.
— Господи, Генри, я тебе уже тысячу раз рассказывала.
— А мне хочется еще раз послушать. Пожалуйста, Эди!
— Ну ладно… — Эди туго загладила острую, как лезвие ножа, складку. — Когда твой папа был совсем молодой, он женился на девушке, которую звали Каролина. Свадьбу решили сыграть в Лондоне, в церкви Святой Маргариты в Вестминстере, и вот мы все поехали в Лондон и остановились в отеле под названием «Баркли». Шикарный отель, я тебе скажу. А уж свадьба какая была красивая! Десять подружек невесты, одна другой краше, все в белых платьях, точно стая лебедей. После венчания мы все поехали в другой шикарный отель, называется «Ритц», все официанты там были во фраках и такие важные, что и не разберешь, кто они — гости или официанты. И шампанское там было, и столько всяких кушаний, что я и не знала, с чего начать.
— А желе было?
— Всех цветов. Желтое, красное, зеленое. И копченая семга, и маленькие сандвичи, такие вкусные, прямо пальчики оближешь, и замороженный виноград, обсыпанный сахаром. А платье на Каролине было из такого тонкого шелка, что казалось, она вот-вот улетит. С длиннющим шлейфом, а на голове бриллиантовая диадема, это ей отец подарил на свадьбу. Она была, как королева.
— А она была красивая?
— Ах, Генри, все невесты прекрасны.
— Она была такая же красивая, как моя мамочка?
