Розамунда Пилчер - Сентябрь
Вайолет пришла в голову еще одна страшная мысль.
— А они там не бьют маленьких мальчиков?
— Упаси Боже! Самое тяжелое наказание — это когда сажают на деревянный стул в холле. Почему-то самые непокорные сорванцы начинают страшиться гнева Божьего.
— Рада слышать. Это чудовищно, когда маленьких детей бьют. И глупо. Дети начинают ненавидеть и бояться тех, кто их бьет. Куда разумнее наказывать их сидением на жестком стуле, тем более, если они уважают, а может, и любят учителя, который назначил им такое наказание.
— Хэмиш и провел чуть ли не весь первый свой год, сидя на этом стуле.
— Ну и озорник же он! Ах, просто невозможно обо всем этом думать! А история с Лотти… Я беспокоюсь за Эди, как она будет жить с этой сумасшедшей? Мы так привыкли к Эди, что и не думаем о ее возрасте, но она ведь уже не молодая. Выдержит ли она такую нагрузку?
— Пока еще Лотти к ней не въехала. Может быть, этого и вообще не случится.
— Но не пожелаем же мы бедняге Лотти поскорее умереть, хоть это и единственный выход.
Вайолет бросила взгляд на Арчи и, к немалому своему удивлению, увидела, что он вот-вот рассмеется.
— Знаете что, Ви? Вы нагоняете на меня ужасную тоску, так я могу впасть в депрессию.
— Ах, прости меня, пожалуйста, — Вайолет дружески шлепнула его по колену. — Я ужасная паникерша, не обращай на меня внимания. Скажи, что слышно от Люсиллы?
— В последнем письме она сообщила, что приютилась на какой-то парижской мансарде.
— Говорят, дети это радость, но частенько они — головная боль. Ну ладно, пора мне отпустить тебя домой. Изабел уж точно ждет-не дождется тебя.
— А может, поедете со мной в Крой? Еще раз попьете чайку и заодно поможете нам развлекать американцев? — В голосе Арчи сквозило уныние.
От такой перспективы у Вайолет кольнуло сердце.
— Пожалуй, я на это не гожусь, Арчи, очень устала. Или я поступаю как последняя эгоистка?
— Да нет, что вы! Просто мне вдруг пришло в голову. В иные дни совсем нет сил ублажать их разговорами да шуточками. Но это ерунда по сравнению с тем, какая забота легла на Изабел.
— Можно представить, как это тяжело! Возить их туда-сюда, готовить, кормить, стелить постели. Да еще занимать разговорами. Хоть это и всего две ночи в неделю, но, может быть, вам бросить этим заниматься и подумать о чем-нибудь другом?
— А вы можете что-нибудь придумать?
— Ну, не сразу. Но так хочется изменить вашу жизнь. Конечно, прошлого не вернешь, но иногда я думаю, как было бы хорошо, если бы в Крое было все по-прежнему. Если бы живы были твои милые родители, а вы все снова стали бы юными. Учились бы в школе, приезжали на каникулы, гоняли на машинах. И в доме голоса, смех…
Она повернулась к Арчи, но он смотрел в сторону, на лужайку, где сушились полотенца, наволочки, лифчики и шелковые панталоны Вайолет. Как будто вдруг заинтересовался этим зрелищем.
«А вы с Эдмундом по-прежнему были бы неразлучны», — мысленно добавила Вайолет, но вслух не сказала.
— И Пандора была бы здесь. Озорная чаровница Пандора. Вместе с ней дом покинул смех, у меня всегда было такое чувство…
Арчи молчал. Потом проговорил:
— Так оно и есть, — и больше не сказал ничего.
Замолчала и Вайолет. Потом, чтобы заполнить неловкую паузу, начала собирать свои вещички.
— Не буду тебя больше держать, Арчи. — Она распахнула дверцу и выбралась из машины. — Спасибо, что подвез.
— Рад был услужить, Ви.
— Передавай привет Изабел.
— Передам. До скорого.
Вайолет подождала, пока он не развернулся, и проводила взглядом его старый «лендровер». Она чувствовала себя виноватой. Надо было поехать с ним и помочь им развлекать американцев. Но теперь уже поздно сожалеть — он уехал. Вайолет пошарила в сумочке, извлекла оттуда ключ и вошла в дом.
Арчи продолжал свой путь. Подъем пошел круче. Впереди показалась купа деревьев: шотландские сосны, высокие буки. За ней и над ней поднимался в небо крутой склон с каменистыми обрывами и насыпями, поросшими утесником и папоротником. Арчи доехал до буков и сосен, это была высшая точка дороги, отсюда она, повернув налево, пошла вниз и скоро выровнялась. Еще немного, и он въедет в буковую аллею, ведущую к дому. С холма начинал свой путь ручеек, то разливаясь маленькими озерцами, то обрушиваясь вниз водопадом, становясь все многоводнее, и вот уже не ручеек, а речка течет под горбатым каменным мостом и дальше по склону холма, а еще дальше — через сад Вайолет Эрд. Речка Пенниберн.
Под буками лежала тень. Лучи солнца зелеными зайчиками с трудом прорывались сквозь кроны деревьев. Арчи ехал под сводом густых ветвей, точно по центральному проходу грандиозного собора. Но вот проход оборвался, и впереди, на гребне холма, открылся квадратный дом; перед ним, словно припав к его стопам, расстилалась лесистая долина. Ветер сделал свое дело — порвал в клочья и рассеял облака, прогнал туман. Мирные поля и дальние холмы заливал золотистый солнечный свет.
Арчи вдруг захотелось остановить машину, побыть одному, подумать. Он эгоист, конечно. Он и так опоздал, Изабел ждет его, ей нужна его помощь. Но Арчи подавил угрызения совести и остановил машину, благо, он был еще достаточно далеко от дома и оттуда не могли услышать шум мотора.
Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветерка в ветвях деревьев да посвистом кроншнепов. Арчи вслушался в тишину и услышал слабое блеяние овец на дальнем лугу. И голос Вайолет: «…А вы все снова стали бы юными… приезжали бы на каникулы… И Пандора была бы здесь…»
Зря она это сказала. Лучше не тревожить память — воспоминания порой заставляют страдать.
«А вы все снова стали бы юными».
Он вспомнил Крой, каким тот был когда-то. Вспомнил, как приезжал школьником на каникулы, а потом в отпуск солдатом. Как он в открытой спортивной машине на полной скорости взлетал на холм — ветер сек ему лицо, щеки горели огнем — и с уверенностью знал, как знают только в юности, что дома все по-прежнему и все будет так, как бывало всегда, что ничего не изменилось. Он лихо подкатывал к крыльцу, скрипели тормоза, из открытой парадной двери с лаем выскакивали собаки и приветствовали его радостным визгом. А когда он входил в прихожую, навстречу ему, заслышав весь этот шум и гам, уже спешили обитатели дома: мать, отец, дворецкий Харрис и повариха миссис Харрис, горничная и приходящая прислуга.
— Арчи, дорогой, добро пожаловать!
И Пандора, его младшая сестра — в ту пору ей было тринадцать или около того, но она уже была красавицей, — слетала вниз по лестнице и бросалась к нему в объятия. Ее лицо всплыло у него перед глазами: красиво изогнутые сочные губы, чуть косящий взгляд, в котором уже таилось женское коварство. Он подхватывал ее и кружил вокруг себя. И сейчас он словно ощутил легкость ее тела, услыхал ее голос.
