Константин Смелый - Это даже не умрёшь
Жук неуверенно повёл головой.
- Возможно, – сказал он. – С другой стороны, нельзя исключить, что этот побочный эффект имеет место только в раннем возрасте... Когда формирование коры больших полушарий не завершено... Историю Маркова можно интерпретировать в этом свете. Но, опять же, не совсем ясно, какая интеллектуальная деградация может иметь место у... Нет, в идеале, конечно, необходимы испытания – пересадить агент нескольким взрослым пациентам с достаточным уровнем интеллекта – при соответствующей контрольной группе – тогда можно быть более-менее уверенным – но так мы окончательно скатимся за грань всякой этики...
- Неужели? А мы ещё не скатились? – Егор Дмитриевич резко поднялся. – Ладно, шучу. Шучу. Ещё раз спасибо. Остальное завтра, – он протянул руку для прощального рукопожатия. Жук, застигнутый врасплох, поспешно захлопнул ноутбук, выдернул из него провода, засунул его под мышку и неуклюже вскочил навстречу протянутой руке.
-
До свиданья, – сказал он виноватым голосом.
Минуту спустя он услышал, как захлопнулась входная дверь.
Стало очень тихо. Было слышно, как черепаха ползёт из одного угла террариума в другой. Егор Дмитриевич посмотрел на свои руки. Мизинцы обеих рук дрожали. Безымянные пальцы подёргивались за компанию. Вены на запястьях казались особенно чёрными и неприятными.
Егор Дмитриевич прошёл в гостиную. Он не стал включать свет. В баре была тёмно
Он торопился опьянеть прежде, чем станет совсем страшно.
Реальность была слишком однозначной и навязчивой.
Слишком настоящей.
Женя
Женя находила реальность совсем другой.
С её точки зрения, ближе всего к настоящей реальности располагались некоторые минувшие дни в марте и апреле, когда смотреть на всё приходилось сквозь узенькие щёлки между веками, ноги неминуемо промокали, голова кружилась от сырой свежести, а на штукатурке домов, подлежавших расселению и сносу, медленно просыхали тёмные разводы. Дом, в котором выросла Женя, расселили и снесли через семнадцать лет после соответствующего решения, за два месяца до её выпускного бала. Прямо в конце последнего апреля, максимально приближенного к реальности.
Дальнейшие марты и апрели начали удаляться от оригинала, число настоящих дней неуклонно сокращалось, плотность весны падала, но всё это происходило не слишком быстро, и кроме того, ей оставались другие просветы и проблески, и даже находились новые. Летом, например, можно было всю ночь просидеть в гостях, чтобы рано утром, добираясь до дома в предвкушении сна, смотреть, как наполняются улицы и станции метро. Осенью, когда дул дождливый ветер и пахло октябрьскими листьями, реальность казалась более зыбкой, но при этом сильно прибавляла в пронзительности, и Жене хотелось думать самые глубокие мысли на свете, сбежать из Москвы в романтическую провинцию и написать ещё одну такую повесть, где прекрасная героиня сдержанно умирает в конце, и герой едет в машине по дождливому городу, мужественно кусая губы, и дворники едва справляются с водой, и электрические кляксы за лобовым стеклом пляшут перед глазами, на которых вовсе нет дворников – только бесполезно моргающие веки. А друзья героя, немногословные мужчины с простым чувством юмора и трезвым взглядом на вещи, уже знают, что эту ночь он должен пережить самостоятельно, они сидят в прокуренном баре и лаконично кивают друг другу, понимая, как далёк завтрашний день. И над всем этим висит время и страна, но только не Веймарская республика, а побольше и поближе к настоящему, без прямого упоминания лоснящейся гнилой головы, но с красочными коричневыми метастазами по всему полотну, с уверенными ублюдками в скрипучих креслах и нарастающим единомыслием в газетах, и не только девушка, но кто-то ещё должен был успеть погибнуть до последней страницы, чтобы кто-то совсем другой, читающий из уютного иностранного будущего, мог захлопнуть книгу и молча смотреть на абажур своей настольной лампы, с неуместными порывами в груди и невыносимой уверенностью в завтрашнем дне.
Но такую повесть подмывало написать только в мокрые дни середины октября. В остальное время Жене хотелось отвлечься от времени и страны и писать фэнтэзи.
Жук не любил фэнтэзи. Точнее, он не любил беллетристику в целом. Ещё точнее, он просто не мог её читать.
- Как можно не мочь читать книги, я не понимаю, – среди прочего, сказала Женя в то утро. – Что ты мои тексты не можешь читать, это я могу понять. Готическое фэнтэзи – жанр не для всех. Тем более в компьютерных распечатках. Но ведь есть же столько других жанров разных. Есть куча замечательных писателей. Я вчера заходила днём на Профсоюзной в Дом книги, даже там столько хорошей литературы – и нашей, и переводной, издания все новые, оформление конфетка. Просто расцеловать всё хочется и полмагазина сразу купить. Потом, есть же классика. В твоём возрасте как раз многие открывают для себя классику. Я недавно интервью читала с Рязановым. Он говорит, что открыл для себя Достоевского в третий раз...
Жук разразился кашлем, переходящим в смех.
- Я помоложе всё-таки буду, – сказал он. – Лет на тридцать пять.
- ... Всем известно, что искусство помогает в научной работе. Наука – это же тоже творческий процесс, согласись. В ней же важно, чтобы мышление не было закапсулированным, чтобы мысль не катилась по утрамбованной дорожке. Именно здесь искусство приходит на помощь. Искусство помогает смотреть на повседневность свежим взглядом, видеть мир по-новому... Великие учёные это понимали. Дарвин постоянно просил жену, чтобы она для него играла на фортепьяно. Эйнштейн сам на скрипке играл. Ломоносов писал оды...
- А я тебя слушаю, – Жук перевернулся на спину и сложил руки на животе. – Зачем мне ещё искусство, когда ты есть. Литература... Это ты ведь мне рассказывала, как ты в театр не можешь ходить?
- Ну да, я не люблю театр, ну и что, это совсем другое дело. В театре мне просто смешно, мне скучно, потому что там степень условности – там такая – это такая художественная форма нафталиновая, её невозможно воспринимать всерьёз – такая степень условности не вызывает никакого эмоционального отклика, не создаёт...
- А у меня литература, – перебил её Жук. – Никакого эмоционального отклика. Открою книгу и мне кажется: пусто там. Плоско. Истории выдуманные. Персонажи выдуманные. Диалоги ненатуральные. Это, как его – авторское эго за каждым предложением. Много страниц. Всё какое-то случайное. Необязательное. Напрашивается мысль: почему я должен это читать. Зачем мне это. Зачем в третий раз открывать классику. Мне первого хватило.
- «Открою книииигу»! – передразнила его Женя. – Да ты помнишь, когда ты открывал книгу-то в последний раз? Художественную?
- А как же. Могу даже... – Жук зевнул, – дату назвать. Двадцать третьего января. «Войти в закулисье» книга называлась. На обложке было написано, что триллер о подвиге современного разведчика. И первое предложение помню... «Величайшая геополитическая трагедия двадцатого века, каковой, безусловно, стал развал СССР, оставила Сергея без работы и средств к достойному существованию.»
- Ну ты тоже нашёл, что открывать.
- Так ведь элементарная вежливость... Мне сам писатель её подарил. Юрий Дзержинский. Полковник ФСБ под псевдонимом... «Роману Романовичу от автора, с глубокой признательностью за высокий профессионализм»... Липосакцию мы ему сделали на Газгольдерной. Как же тут было не открыть.
- Ладно, понятно всё с тобой, – Женя перелезла через Жука и встала с расстеленного дивана. – Завтракать будешь?
Они позавтракали в тесной кухне, c декабрьским рассветом за немытым окном. Съели по два тоста с сыром и выпили по кружке кофе с молоком. После завтрака Жук закурил. Женя вздохнула и приоткрыла незаклеенную часть окна. С улицы в кухню потекли холодный воздух, собачье тявканье и отдалённый гул машин.
- Слушай, Жук Романович, – Женя поплотнее запахнула халат и прислонилась спиной к стареющему холодильнику. – Я ловлю себя часто на том, что думаю о твоём прошлом загадочном. Про которое ты никогда мне не рассказываешь. Я так думаю, у тебя в прошлом есть большая гадкая тайна. У тебя есть гадкая тайна?
Жук выпустил дым и нехотя усмехнулся.
- Конечно... Я граф Калиостро Мценского уезда. Постигаю тайну бессмертия на даче мелкого олигарха. Морю свиней. Мучаю белорусских шимпанзе. Ставлю опыты на последователях Георгия Грибового. Нарушаю российское законодательство, – Жук затянулся. – Рутинно.
- Это не гадкая тайна в прошлом. Это страшный секрет из настоящего. Тем более, я и так всё это знаю. Гадкая тайна должна быть личного характера.
- ... Ты и так всё знаешь?
Жук посмотрел на Женю. Насмешливо прищурился. Пальцы его левой руки увлечённо крутили зажигалкой.
Конечно, в тот момент Женя не догадывалась, что начинается первый по-настоящему страшный день её жизни. Она смаковала рыхлое нерабочее утро и говорила бесцельно и невнимательно – ради того, чтобы говорить. Она прищурилась в ответ и наклонила голову, как будто ожидая разъяснений. Но Жук ничего не разъяснил. Он стал дальше смотреть в окно. Его молчание не разочаровало её: у неё не было настроения говорить о клинике, ей хотелось поговорить о чём-нибудь незамысловатом и личном. Она спросила Жука, кем работала его первая и последняя жена, на что Жук ответил, трудно сказать, она ходила в свой НИИ гигиены труда и профзаболеваний и, возможно, чего-то там делала, что-то связанное с гигиеной труда, но потом началась рыночная экономика, она стала распространять косметику, и тут мы развелись. Ты не выдержал позора? стала подтрунивать Женя. Не смог жить с дистрибьютором косметической продукции? Нет, сказал Жук, источником позора был я, она не могла больше жить с недоделанным профессором и хирургом на полставки. Подала на развод. Я остался под сильным впечатлением. Ушёл с кафедры на полную ставку. Даже деньги стал брать – нормальные деньги, то есть. Не символические. Ступил на эту – как ты там сегодня сказала? – на утрамбованную дорожку. И вуаля, я на Газгольдерной. И режу девочек в лесу. Жук затушил сигарету о блюдце, в котором уже лежали несколько окурков. Женя отклеилась от холодильника, встала за спиной Жука и положила руки ему на плечи. Я у буржуев жир сосу и режу девочек в лесу, произнесла она нараспев. Потом наклонилась и обняла его. Уй ты бедный мой Фауст. Предал клятву Гиппократа, продал душу олигарху. Всё из-за противной жены. Хотя, если так подумать, надо ей сказать спасибо. Мы ведь с тобой встретились тоже благодаря ей. Тоже из-за неё, поправил Жук. Не за что благодарить тут. Встречаться нужно с этими – с нормальными молодыми парнями. Уууу, сказала Женя и поцеловала его в ухо, побритое ею накануне. Как я могу встречаться с нормальными парнями. Они мне не пара. Я же тоже продала душу за тайну бессмертия. После этих слов она выпрямилась, обошла стол и взялась за ручку окна, собираясь его закрыть. Её босые ноги уже начинали неметь от сквозника.
