Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа
Теперь настала полная тишина. Наблюдатели на гребне, ужиная из своих оловянных тарелок, слышали воркование голубя, находившегося гораздо ниже промоины. Они слышали уханье совы, крики небольших птиц, устраивающихся на ночлег в пыльных кронах тополей. Огромное золотое сияние заходящего солнца разливалось по небу, пламенея на облаках и склонах гор. Почти все видимое пространство было бездорожной, необитаемой, дикой местностью. Они хотели сохранить ее такой же. Они непременно хотели попробовать. Сохранить все, как раньше.
Солнце село.
Тактика, материалы, инструменты, приспособления.
Хейдьюк зачитывал свой контрольный список.
— Перчатки! У всех есть перчатки? Ну-ка, надевайте их. Кто будет там внизу шляться без перчаток — руки отрублю!
— Вы еще посуду не помыли, — сказала Бонни.
— Защитные каски! У всех есть защитные каски?
Он осмотрел команду.
— Ты — одень эту штуку на голову!
— Она не налазит, — сказала Бонни.
— Подгони ее. Кто-нибудь, покажите ей, как подогнать ремешок. Господи Иисусе! — снова заглянув в свой список: — Кусачки!
Хейдьюк размахивал своими собственными 24-дюймовыми крестовыми кусачками — парой стальных челюстей для перекусывания болтов, прутов, проводов, чего угодно диаметром больше полудюйма. Остальные были вооружены плоскогубцами, более или менее пригодными для большинства целей.
— Теперь вы, наблюдатели, — продолжал он, обращаясь к Бонни и Доку. — Сигналы знаете?
— Один короткий и один длинный — предупреждение: прячьтесь, — сказал Док, держа свой металлический свисток. — Один короткий и два длинных — все чисто, возвращайтесь к работе. Три длинных — бедствие, помогите. Четыре длинных…, что ж такое четыре длинных?
— Четыре длинных означают — работа закончена, возвращаюсь в лагерь, — сказала Бонни. — И один длинный означает подтверждение, — сообщение получено.
— Не больно-то мне нравятся эти жестяные свистки, — сказал Смит. — Надо что-нибудь поближе к природе. Более естественное. Более эко — логическое. Скажем, совиное уханье? Кто услышит эти жестяные свистки, сразу сообразит, что тут двуногие животные крадутся. Давайте-ка покажу вам, как ухать по-совиному.
Время обучения. Ладони сложите чашеобразно, с одним маленьким отверстием между большими пальцами, соберите губы, дуньте. Дуйте от живота, из самой глубины; звук поплывет через каньоны, по склонам гор, вниз до самой долины. Хейдьюк показывал доктору Сарвису; Смит — Абцуг, лично, держа ее ладони в нужном положении, дуя в них, а она дула в его сложенные ладони. Она наловчилась сразу, доктор — не так быстро. Они прорепетировали сигналы. Некоторое время сумерки казались наполненными большими рогатыми совами, их разговором. Наконец, все были готовы. Хейдьюк вернулся к своему контрольному списку.
— Так, хорошо. Перчатки, каски, кусачки, сигналы, Теперь: сироп Karo, по четыре кварты каждому. Спички. Фонари — поосторожнее с ними: держите свет поближе к месту работы, не размахивайте ими, выключайте, когда будете перемещаться. Может, нам разработать легкие сигналы? Нет, позже. Вода. Немножко. Молоток, отвертка, зубило — так, у меня есть. Что еще?
— Мы готовы, — сказал Смит. — Давайте двигать.
Они взвалили на плечи рюкзаки. Рюкзак Хейдьюка с большей частью инструментов весил вдвое больше, чем чей-либо другой. Его это не беспокоило. Смит шел первым сквозь сгущающиеся закатные сумерки. Остальные двигались вслед за ним гуськом, Хейдьюк замыкал шествие. Ни следов, ни тропинки. Смит выбрал наиболее экономичный маршрут среди низкорослых деревьев, вокруг штыковидных листьев юкки и очень волосатой колючей груши, через небольшие песчаные наносы пониже гребня горного хребта. Он старался, насколько возможно, вести их по камням, чтобы не оставлять следов.
На юг вели их звезды, на юг вел вечерний бриз, к восходящему Скорпиону, раскинувшему четырнадцать галактических миров через все южное небо. Совы ухали в карликовом лесу. Саботажники им отвечали.
Смит обошел муравейник, огромный симметричный песчаный город, окруженный зоной, лишенной какой бы то ни было растительности. Купольный дом муравьев-жнецов. Смит двигался вокруг него, Бонни за ним, но Док наткнулся прямо на муравейник, разворошив его. Большие красные муравьи засуетились, выясняя причину неприятности; один из них укусил Дока за икру. Он остановился, повернулся и снес верхушку муравейника несколькими сильными пинками.
— Вот так я опровергаю Р. Бакминстера Фуллера, — прорычал он. — Так я опровергаю Паоло Солери, Б. Ф. Скиннера и покойного Уолтера Гропиуса.
— Насколько спокойным он был? — спросил Смит.
— Док ненавидит муравьев, — объяснила Бонни. — И они ненавидят его.
— Муравейник, — сказал Док, — это знак, символ и симптом того, из-за чего мы все здесь ковыляем в сумерках, подобно многим другим недотепам. Я хочу сказать, что это — модель того микрокосма, против которого мы должны найти способ противостояния и предотвращения. Муравейник, подобно пенному грибу Фуллера, является признаком социальной болезни. Муравейники изобилуют там, где преобладает перевыпас скота. Пластмассовый купол следует за чумой безудержного индустриализма, воплощает технологическую тиранию и обнажает реальное качество наших жизней, которое тонет в глубинах обратной пропорциональной зависимости от Валового Национального Продукта. Конец мини-лекции доктора Сарвиса.
— Вот и хорошо, — сказала Бонни.
— Аминь, — сказал Смит.
Вечер уступил место ночи — плотному фиолетовому раствору темноты и звездного света, смешанных с энергией, — каждый камень, и куст, и обрыв, и каждое дерево окутывала аура безмолвного излучения. Смит вел заговорщиков по контуру террасы, пока они не подошли к краю чего-то, кромке, пределу, за которым не было ничего ощутимого. Однако это не было гребнем моноклинали, — это был край прорези сквозь моноклиналь, сделанной человеком. Те, кто способны достаточно хорошо видеть в темноте, могли бы увидеть внизу во мраке, футов на двести пониже, широкую новую автостраду и темные очертания машин.
Смит с друзьями пошли по этому новому понижению, пока не достигли места, где можно было с трудом спуститься на гравий и тяжелую пыль дорожного полотна. Глядя на северо-восток, в сторону Блендинга, они видели эту светлую полосу еще неоконченной автострады, ведущей прямо через пустыню, через кустарник, и исчезающей в темноте. Не было видно никаких огней, только слабое сияние города в пятнадцати милях отсюда. В противоположном направлении полотно дороги вилось вниз между стенами прорези, снижаясь к каньону и скрываясь из поля зрения. Они вошли в прорезь.
Первое, с чем они столкнулись на кромке полотна дороги, были геодезические вешки.
Хейдьюк выдернул их и забросил в кусты.
— Всегда выдергивайте геодезические вешки, — сказал он. — Где бы вы их ни находили. Всегда. Это — первый чертов общий приказ по банде гаечного ключа в нашем обезьяньем деле. Всегда выдергивайте вешки.
Они спустились как можно глубже в прорезь, глядя вниз и на запад, чтобы разглядеть, хотя бы смутно, дно Ком Уош, зону насыпи, разбросанную там и сям землеройную технику. Здесь они остановились, чтобы посоветоваться.
— Нам нужен здесь первый караульный, — сказал Хейдьюк. — Док или Бонни?
— Я хочу что-нибудь сломать, — сказала Бонни. — Я не хочу сидеть здесь в потемках и ухать по-совиному.
— Я останусь здесь, — сказал Док.
Еще раз они прорепетировали сигналы. Все в порядке. Док удобно устроился на водительском сиденье огромного катка. Поиграл рычагами. — Жесткие, — сказал он, — но это — перевозка.
— Почему бы нам не начать с этого гада прямо тут вот? — спросил Хейдьюк, имея в виду машину Дока. — Просто чтоб попробовать.
Почему бы и нет? Открыли рюкзаки, вытащили инструменты и фонарики. Док стоял на карауле, а три его товарища под ним развлекались, перекусывая провода, топливопроводы, тяги управления, гидравлические шланги машины. Прекрасный новый 27-тонный двухбарабанный желтый Hyster C-450A, с дизельным двигателем фирмы Катерпиллер в 330 лошадиных сил, — кулачковый каток, розничная цена изготовителя всего 29 500 долларов ФОБ Сейджино, Мичиган. Один из лучших. Голубая мечта.
Они весело работали. Каски звякали и клацали о сталь. Маслопроводы и штанги разлетались, издавая звучные спэнг! и плотные кланк! с трудом отрубаемого металла. Док осветил другую махину. Смит вытер с века каплю масла. В воздухе плавал резкий запах гидравлической жидкости, смешиваясь с ароматным дымом сигар Дока. Запах смеси был тяжелым. Вытекающее масло капало в пыль. Послышался другой звук, далеко, — шум двигателя. Они остановились. Док вглядывался в темноту. Ничего. Шум затих.
