Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года
— Да я лучше умру, чем выйду из дома без лака для ногтей, — сказала одна.
— Ты права, — сказала другая.
До посадки оставалось три мили, и я не мог разглядеть крыла, что черным шоссе вело к моему талисману. Казалось, мы будем садиться без крыла — с одним талисманом.
Ах — крыло, как по волшебству, возникло снова, едва мы коснулись земли.
Повсюду в терминале были солдаты. Будто здесь встала на постой целая армия. Увидев Вайду, они посходили с ума. За то время, пока мы шли по аэропорту к оставленному на стоянке фургону, армия Соединенных Штатов выработала три тонны спермы.
Гражданское население тоже не осталось в стороне — похожий на банкира человек столкнулся с женщиной восточной наружности и уронил ее на пол. Та довольно сильно удивилась — она только что прилетела из Сайгона и никак не ожидала в Америке таких приключений.
Увы, еще одна жертва Вайды.
— Переживешь? — спросила Вайда.
— Надо загнать твои чары в бутылку, — сказал я.
— Шипучка Вайды, — сказала она.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, обняв ее.
— Хорошо, что уже дома, — ответила она.
Международный аэропорт Сан-Франциско изображал автоматизированный дворец "Плэйбоя", которому хотелось делать для нас то, к чему мы еще были не совсем готовы, в тот момент я почувствовал, что международный аэропорт — наш первый дом после Тихуаны.
Кроме того, я рвался в библиотеку, к Фостеру.
Статуя Буфано мирно ждала нас, но мы все равно не могли понять, зачем к огромной пуле, как боеголовки, прицепили таких странных людей.
Когда мы сели в фургон, я подумал, что хорошо бы поставить статую Покроовителю Абортов, кем бы он ни был, — где-нибудь на автостоянке, чтобы ее видели тысячи женщин, отправляющихся в то же путешествие, из которого только что вернулись мы с Вайдой: в Царство Огня и Воды, в расчетливые руки доктора Гарсии и его мексиканских помощников.
Слава богу, фургон отнесся к нам очень лично и по-человечески. Запахами и привычками фургон копировал Фостера. После путешествия по истории Калифорнии вновь оказаться в фургоне — очень здорово.
Я положил руку Вайде на колено — там она и оставалась все время, пока ехала за красными огоньками машин, розами сиявших нам по дороге в Сан-Франциско.
Новая жизнь
Мы доехали до библиотеки и первым, кого увидели, оказался Фостер — он сидел на ступеньках в своей традиционной майке несмотря на холод и темноту.
В библиотеке горел свет, и я не понял, чего ради Фостер сидит на ступеньках. Мне показалось, что это неправильный способ присматривать за библиотекой.
Фостер встал и помахал нам своей большой дружелюбной лапой.
— Привет вам, странники, — сказал он. — Как дела?
— Прекрасно, — ответил я, выбираясь из фургона. — Что ты здесь делаешь?
— Как моя малышка? — спросил Фостер у Вайды.
— Здорово, — ответила та.
— Почему ты не в библиотеке? — спросил я.
— Устала, милая? — спросил Фостер у Вайды. Он нежно обхватил ее рукой.
— Немного, — ответила она.
— Ну, так и должно быть, это ненадолго.
— Библиотека? — спросил я.
— Хорошая девочка, — сказал Фостер Вайде. — Как же я рад тебя видеть! Ты выглядишь на миллион долларов мелкой монетой. Какое зрелище! — И он чмокнул ее в щеку.
— Библиотека? — сказал я.
Фостер повернулся ко мне.
— Извини, — сказал он и повернулся к Вайде. — О, какая девочка!
— За что ты извиняешься? — спросил я.
— Не беспокойся, — сказал Фостер. — Все к лучшему. Тебе нужно отдохнуть, поменять обстановку. Так будет даже лучше.
— При чем здесь лучше? Что происходит?
— Н-ну, — сказал Фостер. Он обнимал Вайду, а та смотрела снизу вверх, пока он пытался объяснить, что происходит.
На его лице появилась легкая улыбка и, пока Фостер рассказывал, становилась все шире и шире:
— Ну, стало быть, так. Сижу я, присматриваю за твоим дурдомом, и тут с книжкой заходит эта дама, и она…
Я перевел взгляд с Фостера на библиотеку, откуда светил дружелюбный свет, и через стеклянную дверь увидел, что за столом сидит женщина.
Лица я не разглядел, но понял, что и сама женщина, и силуэт ее выглядят совсем как дома. Сердце и живот начали творить у меня в теле какие-то странные штуки.
— Ты хочешь сказать?.. — спросил я, не в состоянии подобрать слова.
— Вот именно, — ответил Фостер. — Она сказала, что то, как я обращаюсь с библиотекой, — стыд и позор, что я неряха, и отныне она берет дело в свои руки: большое спасибо.
Я рассказал ей про тебя, что ты провел здесь много лет, что ты с библиотекой обращался замечательно, а я за ней просто присматриваю, потому что возник непредвиденный случай. Она ответила, что нет никакой разницы: если ты доверил мне библиотеку даже на день, то ты не имеешь права больше ею управлять.
Я рассказал ей, что сам работаю в пещерах, а она сказала, что я там больше не работаю, отныне пещерами будет заниматься ее брат, а мне следует подумать и заняться чем-нибудь другим — например, поискать себе работу.
Потом она спросила, где квартира библиотекаря, я ей показал, она зашла и упаковала все твои вещи. А когда нашла там вещи Вайды, то сказала: "Я вовремя!" Она заставила меня все вынести на улицу, и вот с тех пор я здесь и сижу.
Я посмотрел на свои скудные пожитки, сваленные на ступеньках. Сначала я их даже не заметил.
— Я не могу в это поверить, — сказал я. — Я объясню ей, что все это — ошибка, что…
И тут женщина встала из-за стола, очень агрессивно прошагала к двери, открыла ее и заорала на меня, не выходя наружу:
— Забирай свое проклятое барахло отсюда немедленно и больше не возвращайся, если у тебя подмышкой не будет книги!
— Это ошибка, — сказал я.
— Да, — ответила она. — И эта ошибка — ты сам. Прощай, урод!
Она повернулась, и дверь закрылась сама, точно выполнила ее приказ.
Я стоял, как жена Лота в не самый удачный для нее день.
Вайда хохотала, как ненормальная, Фостер — тоже. Они танцевали вокруг меня на тротуаре.
— Это, должно быть, ошибка, — возопил я в пустоту.
— Ты слышал, что дама сказала, — сказал Фостер. — Черт! Черт! Черт! как я рад, что выбрался из этих пещер. Я уже думал, что подхвачу там туберкулез.
— Ох, миленький, — сказала Вайда, прекратив танцевать и обнимая меня, а Фостер тем временем начал грузить наши пожитки в фургон. — Тебя только что уволили. Теперь ты начнешь жить, как нормальный человек.
— Я не могу поверить, — вздохнул я. После чего они погрузили в фургон и меня.
— Ну, что будем делать? — спросил Фостер.
— Поехали ко мне, — сказала Вайда. — Это всего через квартал отсюда, на Лайон-стрит.
— Я всегда могу спать в фургоне, — сказал Фостер.
— Не нужно, у меня на всех места хватит, — сказала Вайда.
Почему-то оказалось, что фургон ведет Вайда, а потом она остановилась перед большим домом под красной черепицей, окруженным древней чугунной оградой. Ограда выглядела довольно безобидно. Время сточило с нее свирепость, а Вайда жила в мансарде.
Квартира у нее была простой и славной. Там практически не было мебели, а стены выкрашены белым, и на них ничего не висело.
Мы сидели на полу, на толстом белом ковре, посередине которого стоял мраморный столик.
— Хотите выпить? — спросила Вайда. — Кажется, нам всем не помешает выпить.
Фостер улыбнулся.
Она сделала нам очень сухие водки-мартини в полных льда стаканах. Без вермута. Стаканы украшали спиральки лимонной кожуры. Они лежали там, как цветы на льду.
— Я поставлю какую-нибудь музыку, — сказала Вайда. — А потом начну готовить ужин.
Меня потрясло, что я потерял свою библиотеку, и удивило, что я снова оказался в настоящем доме. Чувства расходились во мне бортами, как корабли в ночном море.
— Черт, а какая водка хорошая! — сказал Фостер.
— Нет, милая, — сказал я. — Пожалуй, тебе лучше отдохнуть. Я сам что-нибудь приготовлю.
— Нет, — сказала Фостер. — Маленький завтрак лесоруба — вот что нам нужно. Жареная картошка с луком и яйцами — все жарится вместе, а сверху — галлон кетчупа. У тебя есть компоненты?
— Нету, — сказала Вайда. — Но на углу Калифорнии и Дивизадеро круглые сутки открыт магазин.
— Ладно, — сказал Фостер.
И влил себе в рот еще немного водки.
— Ах… У вас, ребятишки, деньги остались? Я без гроша.
Я дал Фостеру пару долларов, что оставались у меня, и он отправился в магазин.
Вайда поставила на проигрыватель пластинку. "Резиновую душу" "Битлз". Я никогда раньше не слышал "Битлз". Вот как долго я просидел в библиотеке.
— Послушай сначала вот эту, — сказала Вайда.
Мы тихо слушали пластинку.
— Кто это? — спросил я.
— Джон Леннон.
