Михаил Попов - Колыбель
— Кротов?
Именно!
Его величеству не раз приходилось слышать, что эти слепые зверьки являются главными врагами убудских урожаев, и если бы не они, те были бы вдвое тучней.
— То есть…
Да, да, да — нерезкие местные ветры, попадая в пластиковые шевелюры, производят через гибкие прутья такое сотрясение почвы, что перепуганные кроты бегут с полей за Глиняным ручьем, переправляются по упавшим в ручей веткам и начинают терроризировать поля честных вавилонян.
Соответственно, растут урожаи на колхозных нивах и большее количество рабочих рук хватается за тупые каменные тесала и большее количество работяг тащится на нелюбимую стройку.
— Как там, кстати, дела?
Афраний честно признался: подойти вплотную к «верфи» не в его, а значит, и ни в чьих силах. Верфь называют «спецобъект», верные техники стерегут лодку и даже придумывают хитрые ловушки, способные навредить здоровью любопытствующего.
— А наши урожаи падают?
— Упадут, если ничего не предпринимать.
Его величество потер переносицу указательным пальцем. Неприятно не то, что слепые вредители перебегут сюда, а то, что убегут оттуда. Здесь падение урожаев, а там, значит, рост. А вот рост количества сытых в Колхозии опасен. Лишние руки тут же будут переброшены с полей на «спецобъект».
Его величество, кряхтя, переменил позу. А что страшного в том, что Председатель построит свою лодку?! Чего мы тут дергаемся? Уплывет или не уплывет — еще неизвестно. А вот наступление каких–то новых времен гарантировано после окончания работ на верфи. Ждут новых времен те, кто не удовлетворен нынешними.
Погоди, его величество успокаивающе погладил себя по голому колену, так ты что, свыкся с этой жизнью настолько, что не хочешь ее менять?
Не совсем так, хочется дождаться появления поискового вертолета или катера в режиме относительного благополучия. А непрерывная истерическая деятельность Председателя подтачивает статус–кво.
Пришлые кроты ярятся и бунтуют на полях Вавилонии, продолжал рассказывать Афраний. Таранят своими норами подкорку почвы. Пользуются тем, что даже в пойманном виде рискуют всего лишь быть выброшенными за пограничный ручей. То есть ненадолго и с возможностью въехать обратно.
— Таджики! — усмехнулся его величество.
Хорошо было бы издать звучное повеление: смерть нечестивым расхитителям святого урожая! Так ведь сердобольная толпа не кинется исполнять его, а станет отлынивать от исполнения. Достаточно вспомнить того первого петуха. После его безголовой беготни по столичным площадям сильнейшая прострация подавила нервы народа, и густая тихая паника два дня царила на холмах вдоль Холодного ручья. До сих пор, чтобы зарезать курицу, необходимо заранее готовить общественное мнение и подпаивать колой специальную палачку Гильотину. С этим рано или поздно придется что–то делать, но не прямо сейчас. Еще придет время забивания теленка, и не ради вырезки. Надо привести подданных от их извращенного ангелизма к общечеловеческой норме. Нам в пользование даны не только злаки и бананы, но и животная часть земного царства, так что же кочевряжиться? Проливать кровь — нормально.
— Послушай, а ты не мог бы узнать, Председатель режет курей? Для употребления в пищу.
Афраний кивнул:
— Узнаю.
— У тебя все?
— Есть еще новость.
— ?
— Петроний обнаружился.
— Где? Стой, угадаю. Он на «спецобъекте»? Там же, где… — Только сейчас пришло в голову. — Там же, где наши краденые детки. Председатель ворует их, чтобы вырастить из них идеальных пионеров–комсомольцев. Бред, конечно. Сколько времени нужно, чтобы они выросли? Но ведь больше им скрываться негде. — Его величество нервно хмыкнул, его забавляла работа собственной мысли. — Так что там с Петронием?
Выяснилось, что его величество прав лишь отчасти. Означенного Петрония можно видеть в районе верфи, и ночует он, скорей всего, там, но нынешним утром он попался на глаза и на берегу, причем за преступным занятием. Напротив того места, где под тонким слоем воды покоится известный катер.
— Нырял, говоришь?
— Так точно.
— Так он откуда куда перебежчик? Отсюда туда или оттуда — сюда? Катер по–любому — на нашей части побережья.
— Именно так, ваше величество.
— И много нанырял?
— Несколько бутылок. Две с колой, больших, и одна бутылка виски.
— Это ему зачем? Хотя понимаю — для нового шефа. С колой все понятно — усиление системы башен на обитаемом кротами острове, да и фонд поощрения старательных техников, а вот вискарик… Да чего это я, горючая вода! Выжигать он будет нутро своего дерева, правильно?
— Не будет, — сказал Афраний. — Мы отобрали у него все.
— Да-а, хвалю. А кто это — «мы»?
К Афранию прибились двое добровольных помощников.
— Что, прямо так напали и вырвали из рук? — с надеждой поинтересовался его величество.
Оказалось, не совсем так. Новички проявили ограниченную боевитость. Дождались, пока Петроний оставит добычу на берегу и снова полезет в воду, и стащили эту добычу.
— Жаль, хотя и это немало. Надо их наградить. Позвать, назвать и наградить.
Они получили имена Фуше и Пинкертон и к ним по большому круизному лайнеру.
— Если бы вы еще и в драке себя показали, я бы вам еще по два «Михаила Светлова» выкатил. Председатель переходит к явно враждебным, пусть пока и ограниченным, действиям. Это он подослал перебежчика. Надо нам ставить на ноги свои вооруженные силы.
Он не успел продолжить тему, под ложечкой ёкнуло: то есть как нырял?
— Так он нырял, Афраний. Отплывал от берега и нырял?
— Так точно.
— Легко так с разбега и туда?
— Нет, он очень осторожно. Он долго стоял на берегу, он не решался. Потом зашел чуть–чуть, потом глубже…
— Понял. Кстати, а почему вы его самого сюда не притащили, ты ведь знал, как он мне нужен? Ладно, не вешай голову, знаю, что для таких дел ты не приспособлен. Высматривай дальше. Мне бы очень хотелось, чтобы на верфи у товарища Председателя нашлись наши детишки. А если бы тебе удалось заманить сюда Петрония… Я очень хочу перекинуться словечком с этим ныряльщиком. Держи постоянно человека на берегу или даже двух, пару зорких соколов, было бы неплохо схватить людишек Председателя или, как подарок судьбы, самого, при нарушении границы.
— У него есть друг.
— У дяди Саши? У Председателя?
— У Петрония.
— ?
— Маленький хутор у самого края ежевики, где Петроний жил раньше.
— Почему думаешь, что там его друг?
— Раньше они держались вместе.
— Это не обязательно дружба, как показывает практика. Но в любом случае тащи сюда. Один Штирлиц здесь, другой там.
2
— Вы откуда, дорогой мой? С лондонской биржи. У вас паника? У всех паника? Какой у вас смешной английский, я вас почти не понимаю. Что–что? Барон Ротшильд стоит посреди торгового зала и ждет известий с поля боя? Какого, извините, поля? Ах, Ватерлоо! И каких известий? Да–да, все хотят знать, чем все кончится. А почему барон Ротшильд в центре внимания? Ах, у него курьерская служба лучше королевской? И если начнет продавать, это будет значить… да-а? Нет–нет, я вам скажу все как есть. Я сейчас как раз парю над полем боя. Ну что я вам скажу — Блюхер не успел. А Груши, красавец, успел. Веллингтон бежит, Ней его преследует и рубит в капусту. А-а, вот видите, и барон… что он делает? Продает? Что я вам говорил!
Его величество сунул телефон на место. Поведение Ротшильда осталось ему непонятно, да и черт с ним, покупает, продает — что там творится в башках этих спиритических психов. Что это спириты, он уже не сомневался. Дети пропадают, спириты чокнутые прозваниваются, ой, как много придется тут выяснять, если все же какая–то цивилизация дотянется до этого островка. Денис почувствовал прилив патриотического чувства, как будто ласковая корова лизнула край души. Ему захотелось, чтобы Российская академия наук пришвартовалась тут с экспедицией на корабле «Мстислав Келдыш» или хотя бы на дизель–электроходе «Обь». Что вам эта вечная Антарктида? Льды полежат. А вдруг это все же инопланетяне? Перебарывая естественное для нормального человека отвращение к теме инопланетного вмешательства в земную жизнь, он позволил себе представить, что «пикник на обочине» закончился не кучей технического мусора, а стряхиванием на затерянное пятно суши того, что осталось после космического аборта.
Но вернемся к реальности.
— Почему такие постные рожи? Где дружок Петрония?
Афраний вздохнул:
— Не пошел.
— Что значит «не пошел»?! Вы сказали ему, кто зовет?
Его величество с трудом подавил приступ самой настоящей царской ярости. Надо разделить две вещи, попытался объяснить он себе. С одной стороны, это, конечно, бунт против власти, с другой стороны — это очередное проявление обычной убудской косности, против него, правителя Вавилона, вроде и не направленной. Если этот баран не знает, что царя надо слушаться, то какой смысл на него за это гневаться?
