Михаил Попов - Колыбель
Расследование ничего не дало. Совсем все запутывал тот факт, что Мамаша, проводившая ночь в соседней камере, не воспользовалась тем способом, которым воспользовался Петроний. Храпела, корова, всю ночь.
— Афраний, ты обыскивал остров?
— Да.
— Где Петроний?
— Его нет нигде.
— Он у Председателя?
— Его там нет.
— Так где же он?
— Не знаю.
Дело пришлось сдать в архив, как и дело об исчезновении мальчика. До лучших времен. Оставалось надеяться, что само как–то всплывет объяснение, как уже не раз бывало с другими историями.
Жить на Убуди — значит терпеть удивительное и необъяснимое.
Хрен с ним, потерпим.
Было потом еще два случая со странными роженицами: сегодня детка есть, а завтра как будто и не было. Его величество равнодушно суммировал эти факты к другим в одну графу к другим таким же. Дети, надо полагать, были делом Петрония.
Теперь можно было перейти и к реальным делам.
— Давай, Афраний, что там у тебя на сегодня.
Тема у начальника тайной стражи была одна, но неисчерпаемая. Он держал под внимательным и неусыпным контролем деятельность сопредельного государства. Глиняная Колоссия, или Говняная Колхозия, так ее называли подданные вавилонского царства по требованию царя царей, была неутомимым поставщиком новостей с самого начала своего парадоксального существования. Если Вавилония тихо, сонно богатела, то «страна дураков» находилась в состоянии постоянных дурацких поисков и в производстве никому не нужных достижений.
Началось все с керамики.
Традиционный убудский уклад не предполагал никакой посуды, кроме древесной. Подносы из коры волосатого дерева применялись при всех хозяйственных процедурах, благо запасы коры были неограниченны. Вместительных тыкв в лесу имелось бессчетное количество. Товарищ инженер основал у себя гончарный круг и выпустил на Убудь значительно более привлекательную и, главное, обожженную продукцию.
И что?
И ничего!
Горшки у товарища инженера были отменные, а молока было больше — и намного больше — у господина аниматора.
Объяснение простое: идеология. В основе любой общественной формации лежит некая идеология, отцеженная из духовно–образного облака соответствующей религии. Так, капитализм, как известно, — материализованный результат духа протестантизма, а, скажем, российский социализм — земная проекция небесного православия.
Это если очень грубо. А на Убуди пока было не до тонкостей.
Так вот, пока товарищ Ефремов поражал микроскопические мозги своих камрадов частыми, но мелкими открытиями, господин Лагутин эксплуатировал коренную особенность найденного на острове народа — их фантастически прочную веру в то, что последующая жизнь неизбежна и к ней можно как следует подготовиться уже здесь. Делая взносы в валюте, имеющей хождение в сегодняшней реальности, — куры, коровы, зерно, — ты мог получить векселя, пусть всего лишь словесные, на активы, уже в огромном количестве заготовленные «там».
Мировоззрение, построенное на твердых идейных основаниях, одновременно и устойчиво, и благодушно.
Товарищ инженер с его мелкотехнической изворотливостью смешил вавилонского царя. Если твоя глобальная идея глупа, не спасет пошаговая ловкость.
Афраний с самого первого дня докладывал своему шефу, что происходит в особых районах идеального государства. Инженеру, как он и жаловался в свое время, не было позволено вырубить необходимое количество деревьев для сооружения плота. Экологические табу, кем–то (Денису давно уже было плевать, кем именно) ввинченные в бошки убудцев, не позволяли курочить физиономию острова. Даже выпотрошить рыбку было тяжелейшим переживанием для верноподданнейшего Бунши, а уж зарезание петуха — отдельный умопомрачительный рассказ.
Центральной идеей правления товарища инженера, понятно, стала идея побега с острова. Но обнародовать ее он не мог. А если и обнародовал, то не смог увлечь ею массы. Убудцы не желали лезть в воду ни под каким видом. И уплывать с Убуди не желали. У них была своя форма «ухода», пока науке неизвестная. Значит, только группа технических фанатиков могла очароваться идеей постройки корабля. Да и от них товарищ инженер скрывал истинную цель строительства, радуя разными попутными кунштюками. Остальных приходилось заставлять трудиться из–под палки.
Вокруг фигуры инженера сложилась парадоксальная атмосфера из смеси энтузиазма и саботажа. Команда профессионалов клубилась вокруг него, впитывая разные мелкие технические новости и забавляясь ими по своему усмотрению, остальная же масса все так же трудилась на полях и сборе фруктов, чтобы подношение в день шабаша не стало скуднее. При этом им еще приходилось отрабатывать на строительстве с кремневыми долбилами. Сами они на «верфь» не особо стремились — значит, пришлось выводить породу надсмотрщиков, которые получали пайку за то, что тащили крестьян на стройку, для полевых работ у надсмотрщиков не было ни времени, ни желания.
Почему же Председатель не отменял систему подношений? Ответ простой: нечего было дать взамен. Аборигенам нужна, как это ни забавно, вера во что–то. Лучше, если это конкретно — пару бензоколонок на МКАДе он им предложить не мог или там долю в Черкизоне, совесть, видите ли, не позволяет, поэтому разрешал отправлять привычный культ. Даже урезать его у него не получалось, даже это можно было устроить только с помощью рванья, а инженерная душа блистала чистотой.
Вавилонская идеология работала как часы. Его подданные, чтобы прикупить себе еще немного обеспеченного будущего, легко сокращали подношения в яму в день шабаша. При этом, надо заметить, ели от пуза и были благодушны. В торг шло только излишнее. Закрома вавилонского царя наполнялись запасами. И он не жадничал. Когда какой–нибудь «проторговавшийся» хуторянин являлся к нему с голодающим видом, ему отпускалось. И крупы, и молока, и любого прочего. Первый раз за просто так, потом наступал перерасчет — «тамошние» активы изрядно подрезались.
Астерикс в силу своей исчерпывающей памяти все досконально запоминал. Его величество довольно быстро сообразил, что в данной области должен быть порядок. Убудский капитализм — это учет и перерасчет. Урезание уже словесно выплаченного было очень важным моментом, укрепляющим доверие ко всему институту специфического товарообмена. Если только валить и валить в будущее со словесного самосвала, доверие к методу может исподволь подточиться.
Его величество любил послушать рассказы начальника своей тайной службы о метаниях правителя Колхозии.
Инженер вынужден был думать над новыми методами изготовления первобытных рубил, искал сорта более подходящего камня — но тот, что хорошо слоился, и крошился хорошо. Работа шла медленно. Выжигание тоже не давало решительного результата. Горючее на острове водилось годное лишь для фейерверков, а чтобы сделать уголь, пришлось бы пережигать другие деревья, что было изначально неприемлемо.
Его величество помнил, как Афраний доложил ему, что инженер в отчаянии сломал лезвие швейцарского ножа, нанося истерические удары по угрюмому убудскому бревну. На радостях была откупорена бутылка шампанского.
Откуда, кстати, шампанское? Давно пора сказать. Был шторм, и затонувший катер из прошлой жизни заметно переместило под водой к берегу. Его величество обнаружил это во время очередного купания, и его бар теперь был постоянно полон.
Да, так вот, почти круглосуточно рыскал инженер по острову, и даже ночью ему не было покоя, по словам Афрания. Ночью начальник стражи иногда все же спал, поэтому какие–то из передвижений инженера оставались неизвестны, но это мало волновало его величество, основная картина была слишком ясна.
— По твоим глазам вижу, Афраний: у нас неприятности?
— О, царь царей, теперь наконец стало ясно, для чего этот недостойный расставляет на полях разрезанные бутылки на шестах.
— И?
Давно уже было известно, что идет тихая, скрытая, но упорная охота людей инженера за пустыми бутылками из–под колы. Особенно ценятся двухлитровки. За них, как стало известно, председателем обещана солидная пищевая премия. Такое поощрение лишний раз доказывало, что колхозники недоедают.
Так вот — тайна бутылок раскрылась. Разрезанные тем самым швейцарским ножичком в толстой части, распотрошенные на мелкие полоски и насаженные на длинные ветки (его величество однажды видел такое устройство, прогуливаясь вдоль пограничного ручья), они предназначались не для украшения полей, а выполняли роль пугал, но не для птиц (что понятно, редкие местные птицы сидели в рощах и бездумно щебетали от вечной сытости), а для кротов.
— Кротов?
Именно!
Его величеству не раз приходилось слышать, что эти слепые зверьки являются главными врагами убудских урожаев, и если бы не они, те были бы вдвое тучней.
