Наталья Ключарева - Деревня дураков (сборник)
Для этого и существуют книги. Где-то есть люди, которые тоже живут против течения, предпочитая отдавать, а не брать, прощать, а не лелеять обиду, любить, а не ждать любви… Это как перестук в тюремную стену: «Ты жив еще? Я тоже, кажется, да».
Надежда есть. Свет есть. Смысл есть. Это главное, что я должна рассказать.
Наталья КлючарёваБезымянное
Этот вопрос торчит в сознании, как заноза. Колышек в чистом поле, о который все время спотыкается взгляд и от которого разбегаются все дороги души, все линии жизни. Не вопрос даже, а неутолимое и неутомимое вопрошание, заставляющее бесконечно двигаться в поисках ответа. Ответа, которого просто не может быть. Ведь поиски идут не в области точных формулировок, а там, где всё уловимо лишь краем глаза, исподволь, между строк. Что же это? Безымянное чувство России, требующее постоянного отклика, каждую минуту нового и живого. Настоятельная потребность что-то решить (на что-то решиться?), сориентироваться в том, что происходит вокруг. И тщетные попытки пускай не вынуть из сознания эту щемящую занозу, но как-то выразить ее, как-то на нее отозваться. Прозреть за образами реальности, очевидными и безотрадными, какую-то невыдуманную надежду, которую невозможно увидеть, а только всем существом угадать. Угадать и поверить.
Энциклопедист Шустов
На стене старинного особняка в центре Нижнего Новгорода висит мемориальная доска, сообщающая, что некогда здесь состоялось первое в отечественной истории собрание общества астрономов. А в соседнем здании, где находится Педагогический университет, работает мой знакомый энциклопедист.
Сергей Борисович Шустов – художник, музыкант, поэт, орнитолог, изобретатель и джентльмен. Список далеко не полный, хотя для одного человека и так избыточный.
Под крышей университета находится крошечный учебный планетарий, в котором Шустов показывает студентам галактики, временами прерывая пламенный научный монолог, чтобы при свете электрических звезд сыграть на синтезаторе фугу Баха. О Бахе, кстати, он написал обширный философско-музыковедческий трактат.
– Вчера мы тут с друзьями отмечали, – рассказывает Шустов, вращая звездное небо в поисках южных широт. – Во-первых, День астрономии. Во-вторых, 323 года назад родился наш Иоганн Себастьян. Пили красное вино, жгли свечи, играли на органе в четыре руки. Потом полезли на крышу, расчехлили телескопы в обсерватории и смотрели Марс! И Сириус! А вот Сатурн нам не показался.
Установив небо, Шустов мчится в соседнюю аудиторию. Поднятый энциклопедистом сквозняк шевелит листы реферата с кратким названием «Вселенная». А Шустов уже взывает к сонным студентам философско-теологического факультета:
– Спорьте со мной, философы! Возражайте, богословы! Земля – это конечная материальная система, поэтому и нам надо себя ограничивать. Бесконтрольное потребление – современный способ самоубийства. Человеку не нужны три машины.
– А мы бы не отказались, – вяло возражают философы, ездящие на учебу в переполненных троллейбусах.
– В России проблема исчерпанности ресурсов еще никому не понятна, – восклицает Шустов в сторону, то есть в открытую дверь, за которой стоим мы с аспирантом Алешей. – У нас люди еще не наелись!
Несколько студенток придирчиво прослеживают траекторию преподавательского взгляда.
– В Шустова все девчонки влюблены, – шепчет аспирант Алеша. – Прошлым летом повадились носить ему букеты. А он посмотрит: ага, Campanula rapunculus, очень рад! добро пожаловать! Они краснеют, хихикают: о чем это он? На что намекает? А это всего лишь латинские названия цветов.
Шустов, иллюстрировавший Красную книгу Нижегородской области, знает в лицо каждую травинку. Для него это и не иллюстрации вовсе, а портреты. Рисунки бабочек, сделанные с микроскопической точностью Эрнста Геккеля, – тоже портреты. А портрет птички каменки пера нижегородского энциклопедиста Шустова висит в Европейской комиссии в Страсбурге.
– Людей я не рисую, – смеется Шустов. – Они ведь обижаются. Да и птиц я знаю гораздо лучше, чем людей.
Шустов людей обижать не любит. Он любит их радовать. Возьмет и посвятит какой-нибудь барышне портрет редкой птицы. Или стих напишет. Или просто одарит улыбкой, проносясь мимо, по пути с лекции на выставку, из частной гимназии в изостудию для детей-инвалидов.
Шустов успевает быть везде. И делать всё. Появится в небесах комета – с отрядом школьников он карабкается по перевалам в горную обсерваторию на Кавказе. Случится затмение – и Шустов с охапкой детей уже на Алтае.
Поедет на летнюю практику – и в Интернете появляется летопись деревни Старая Пустынь, где находится университетская биостанция. «Пустынские рассказы» Шустов пишет взапуски со школьниками.
«На тропе мы поймали хрущака и козявку, – пишут школьники. – Оказалось, козявка – родственник колорадского жука». «Мне кажется, что туманы есть только у нас, в России, – пишет Сергей Борисович. – Нет, конечно, я отдаю себе отчет в том, что влага, испаряясь, должна давать “воздушно-паровые образования” везде, в любой точке Земли. На то она и влага. Но одно дело – “образования” и физические процессы, и совсем другое – русские туманы!»
А на полях «Пустынских рассказов» Шустов со школьниками балуются лимериками. Вот, например, про одного жителя Старой Пустыни:
Житель Пустыни Коля Корова
Цвет лица имел нездоровый.
Все ему говорят:
Самогон – это яд!
Но не внемлет им Коля Корова!
А это о самом Шустове:
Сергея Борисыча Шустова
Положили на ложе Прокрустово.
Но, однако, он лег,
Как всегда, поперек —
Не действует ложе на Шустова!
Этот образ из шуточного стишка почему-то накрепко засел в памяти. И всякий раз, вспоминая нижегородского энциклопедиста и автора ста двадцати научных трудов Сергея Шустова, я вижу его именно таким: лежащим поперек страшного Прокрустова ложа, хулигански поблескивающим очками и дрыгающим худыми ногами в закатанных джинсах.
Но разлеживаться ему особо некогда. Сергей Борисович вскакивает и летит дальше. Навстречу спрятанным в русских туманах звездам, каменкам и хрущакам. Вовлекая в свою орбиту все новых и новых разинувших рты детей.
– Откуда в пяти граммах желудя берутся вещества, чтобы сотворить две тонны дуба? – доносится из тумана задорный голос энциклопедиста. – Думайте! Думайте, я вас умоляю!
Космонавт Олег
Космонавту Олегу всего тридцать пять. У него двое детей – Алиска и Алешка, близнецы. В садике им никто не верит, что папа космонавт. И тем более, что он сейчас в космосе. Алешка – плачет. Алиска – дерется.
Чтобы недоверчивые дети поверили близнецам, космонавт Олег однажды позвонил в садик. Прямо из космоса. Сейчас это легко осуществимо. И говорит:
– Включите громкую связь, я скажу всей группе, что звоню с орбиты.
Но заведующая сухо ответила, что группа гуляет, и положила трубку. Затем перезвонила Олегу домой и попросила его к телефону.
– Так он же в космосе, – удивилась жена.
Жене заведующая тоже не поверила. Решила, что они сговорились. И недолго думая набрала Центр управления полетами. Когда и там ей ответили, что Олег сейчас на борту МКС, она несколько растерялась.
Иногда космонавтам устраивают сеансы прямой связи с журналистами. Как-то раз дама из газеты «Космос» долго допытывалась, чего им сейчас хочется. Они вежливо отвечали:
– А как вы думаете? Мы трое молодых здоровых мужчин. Полгода уже тут болтаемся. Чего нам может хотеться?
– Вы мечтаете увидеть березки? – с напором подсказывала дама, которой жаль было расставаться с заготовленным началом репортажа.
– Какие еще березки? – Олег даже кувыркнулся от возмущения.
– Ну, а с чем же у вас ассоциируется Родина? – поинтересовалась дама тоном следователя.
– Родина! – прорвало Олега. – С бетонными коробками, в которых мы все живем! С унылыми дворами без единого кустика, по которым я каждое утро волочу сонных близнецов в садик! С переполненным троллейбусом, в который я пытаюсь их впихнуть. С темным перекопанным пустырем перед садиком, где я сажаю близнецов на плечи, чтобы они не утонули, и на ощупь лезу через грязь, потому что там нет ни одного фонаря! Сказать еще?
– Нет, достаточно, – сдержанно ответила дама и черкнула в блокноте яростную запятую на полстраницы.
Репортаж пошел на первую полосу. Жирный заголовок был виден уже на подходе к киоску: «Я мечтаю увидеть березы…»
Но больше всего Олег веселится, когда журналисты спрашивают, кем он хотел стать в детстве.
– Вы не поверите! – смеется он. – Космонавтом!
Олег хорошо рисует и берет с собой на МКС специальные карандаши, приспособленные к невесомости. Но дел в космосе так много, что до рисования руки не доходят. В свободные минуты Олег просто смотрит в иллюминатор.
