Уинстон Черчилль - Саврола
Ему надо было просить прощения перед этими людьми за его собственные поступки, но его вина была ничтожной по сравнению с тем страшным преступлением, которое совершила безжалостная природа, повинная в самом существовании человеческого вида. Ну и что же, ведь его тоже могли бы убить. И когда эта мысль настигла Савролу, в его умонастроении произошла странная, непостижимая перемена, ставшая откровением для него. Эти размышления заставили его в какой-то мере примириться с ничтожными результатами человеческих амбиций. Когда ноты мелодии жизни фальшивят, люди должны корректировать их, обращаясь к камертону смерти. Именно тогда, когда в ней яснее слышатся зловещие ноты, любовь к жизни расцветает наиболее ярко в человеческой душе.
Все люди, предающиеся подобным настроениям и мыслям, возвращаются на землю к суровой, жестокой реальности. Саврола вспомнил о прокламации, которую он должен был написать. Тогда он встал и погрузился в простые будничные дела, забыв об убожестве жизни. Так он сидел и писал, в то время как бледное мерцание зари вдруг сменилось ярким рассветным светом и теплыми оттенками наступающего дня.
Глава XIII. Действия исполнительной власти
Личная комната для завтраков, расположенная в президентском дворце, представляла собой небольшое, но роскошно оформленное помещение. Стены были украшены гобеленами, над дверьми привлекали внимание образцы оружия, создававшие замысловатые узоры. Огромные французские окна были заключены глубоко в стене, и яркий утренний свет приглушали тяжелые шторы малинового цвета. Подобно остальной части здания, это помещение было украшено в формальном стиле. Окна раскрывались на каменную террасу, и гости, проходившие через них, испытывали чувство облегчения, когда суровое величие дворца сменяла элегантная беспорядочность сада, где между густо разросшимися деревьями и стройными пальмами торжественно сверкали воды бухты.
Стол, накрытый на двоих, был небольшим и удобно расположенным. Щедрое вознаграждение, дарованное первому лицу государства в соответствии с издавна сложившимся принципом республики Лаурании, позволяло президенту жить в стиле элегантности и роскоши. Он имел возможность наслаждаться прелестью великолепной серебряной посуды, свежесрезанных цветов и блюд, приготовленных отличным поваром. Однако утром за завтраком после только что отмеченных событий Молара встретил свою жену с недовольным видом.
— У нас опять неприятные новости, моя дорогая, — сказал он, усаживаясь и положив на стол кипу документов. Затем подал слугам знак, чтобы они покинули помещение.
Люсиль испытала чувство глубокого облегчения. В конце концов ей не придется раскрыть ему тайну, которую она узнала.
— Он уже начал продвигаться? — неосторожно спросила она.
— Да, вчера вечером; но его должны остановить.
— И слава Богу за это!
Молара посмотрел на нее с изумлением.
— Что ты имеешь в виду? И почему ты радуешься тому, что адмиралу и его флоту мешают выполнять мои приказы?
— Флоту!
— Боже мой! А как ты думаешь, что я подразумевал? — нетерпеливо спросил он.
Ей представилась возможность вывернуться. Она игнорировала его вопрос.
— Я рада, что флот приостановлен, поскольку я думаю, что он будет нужен здесь именно сейчас, когда в городе сложилась такая нестабильная обстановка.
— О! — отрывисто воскликнул президент.
Люсиль показалось, он проявлял подозрительность.
Чтобы скрыть свой побег, она спросила:
— Почему же они приостановлены?
Молара вытащил из кипы документов полоску бумаги, на которой была напечатана срочная телеграмма, и прочел следующее:
— «Порт-Саид, Сентябрь 9-е, 6 часов утра. Британский угольщик «Мод», водоизмещением 1400 тонн, сегодня утром сел на мель в канале, который впоследствии был заблокирован для транспорта. Принимаются все меры, чтобы очистить фарватер. Вероятно, несчастный случай произошел в результате засорения канала из-за осадки судна «Агрессор», которое проходило здесь прошлой ночью». Они знают свое дело, эти английские свиньи, — добавил он.
— Ты думаешь, что они сделали это преднамеренно?
— Конечно.
— Но флот еще не прибыл туда.
— Он прибудет на место завтра ночью.
— Но почему они намерены заблокировать канал именно сейчас? Почему нельзя подождать?
— Характерное для них отвращение к театральным эффектам, как мне кажется. Сейчас французы подождали бы нашего прибытия к входу в канал и тихо закрыли бы дверь перед нами. Но британская дипломатия не стремится к эффектам; кроме того, все это выглядит более естественно.
— Какой ужас!
— А теперь послушай это, — продолжил президент и, выплеснув свое негодование, выхватил из кипы бумаг другой документ. — От посла, — сообщил он и начал читать:
— Правительство ее величества приказало офицерам, командующим различными британскими угольными портами, расположенными к югу от Красного моря, оказывать всестороннюю помощь флоту Лаурании и снабжать его углем по местным рыночным ценам.
— Это оскорбление, — сказала она.
— Это скорее напоминает кошку, играющую с мышкой, — с горечью констатировал он.
— Что же ты будешь делать?
— Что делать? Выражать недовольство, протестовать… Но тем не менее мы вынуждены будем сдаться. А что еще нам остается? Их корабли находятся на месте, а наши — отрезаны.
Последовала пауза. Молара читал свои документы и продолжал завтракать. Люсиль снова обдумала свое решение. Она поговорит с ним, но поставит свои условия. Необходимо защитить Савролу любой ценой.
— Антонио, — порывисто сказала она.
Президент, который пребывал в отвратительном настроении, закончил читать очередную бумагу и лишь тогда недовольно взглянул на нее.
— Да?
— Я должна тебе что-то сказать.
— Ну, в чем дело?
— Нам угрожает страшная опасность.
— Я знаю об этом, — резко сказал он.
— Саврола… — в смятении она остановилась.
— Что с ним? — спросил Молара, внезапно проявляя интерес.
— Если бы ты имел основания обвинить его в конспирации и в революционном заговоре, что бы ты сделал?
— Я бы без колебаний расстрелял его и почувствовал бы себя самым счастливым человеком в мире.
— Что? Без всякого суда?
— О нет! Он должен предстать перед военным трибуналом, милости просим. А что известно о нем?
Это был тяжелый момент. Она оглянулась, стараясь снова вывернуться.
— Он… он произнес речь вчера вечером, — сказала она.
— Да, он выступил, — нетерпеливо сказал президент. — И что?
— Ну, мне кажется, что это была очень страстная речь. Ведь я слышала, как толпы людей радостно приветствовали его на улицах всю ночь.
Молара посмотрел на нее с глубоким отвращением.
— Моя дорогая, ты, наверное, не выспалась, если задаешь с утра такие глупые вопросы, — сказал он и принялся вновь просматривать документы.
Последовало долгое молчание, затем внезапно в комнату буквально ворвался Мигуэль с телеграммой. Он торопливо подошел к президенту и вручил ее ему, не говоря ни слова. Но Люсиль видела, что он дрожал от спешки, волнения, а может быть ужаса.
Молара неторопливо развернул листок бумаги, так же неспешно разгладил его на столе. Однако, прочитав телеграмму, он буквально подпрыгнул на стул:
— Бог мой! Когда же это произошло?
— Только что.
— Флот, — закричал он, — флот! Мигуэль, нельзя терять ни единой минуты! Вызовите адмирала обратно! Они должны вернуться немедленно. Я сам продиктую телеграмму.
Комкая послание в руке, он выскочил из комнаты. Мигуэль бежал за ним. У двери его ждал слуга.
— Срочно вызовите полковника Сорренто, он должен прибыть сюда немедленно. Отправляйтесь! Быстро! Бегом! — заорал он, видя, что слуга отбывает с церемонной медлительностью.
Люсиль слышала, как они бежали вниз по лестнице, затем по коридору и как хлопнула дальняя дверь. И тогда снова стало тихо. Она знала содержание телеграммы. На них всех обрушилась страшная трагедия. Трагедия, кульминация которой должна нанести ей почти смертельный удар. Но в то же время она испытывала радость от того, что готова была обо всем рассказать мужу. И ее еще больше радовало то, что она ничего ему не сказала. Циник мог бы заметить, что уверенность Савролы в том, что его тайна не будет раскрыта, была вполне обоснованной.
Она вернулась в гостиную. Неопределенность ближайшего будущего привела ее в ужас. Если восстание закончится победой, ей и ее мужу придется убежать из страны ради спасения их жизни. Если оно будет подавлено, последствия могут оказаться еще более ужасными. Было ясно одно: президент немедленно заставит ее уехать из столицы в какое-нибудь безопасное место. Но куда? Наряду со всеми этими сомнениями и противоречивыми чувствами преобладало одно желание: снова увидеть Савролу, попрощаться с ним и сказать ему, что она не предала его. Это было невозможно. Охваченная множеством дурных предчувствий, она бесцельно ходила по комнате, ожидая событий, которых она так боялась.
