Хантер Томпсон - Ромовый дневник
Я пожал плечами.
— Годится.
Затем я вошел в дом еще выпить. Когда я был на кухне, то услышал шум подъезжающей машины. Это оказался Сегарра, одетый как какой-нибудь жиголо на итальянской Ривьере. Проходя в дверь, он сдержанно мне кивнул.
— Добрый день, Пол. Что там ночью была за проблема?
— Не помню, — буркнул я, выливая спиртное в раковину. — Пусть тебе Хел расскажет. А мне пора.
Он неодобрительно на меня глянул, затем прошел прямо через дом в сад. Я подошел к двери сказать Сандерсону, что ухожу.
— Загляни завтра ко мне в контору, — сказал он. — Поговорим о твоей новой работе.
Сегарра был явно озадачен. Сандерсон ему улыбнулся.
— Вот, Ник, еще одного из твоих парней похищаю, — пояснил он.
Сегарра нахмурился и сел.
— Замечательно. Бери хоть всех оптом, — отозвался он.
Я вышел и побрел по Калле-Модесто, задумываясь, как бы убить остаток дня. Это всегда становилось проблемой. Воскресенье неизменно бывало выходным, и суббота обычно тоже. Но мне осточертело раскатывать по городу с Салой или торчать у Эла, а больше делать было нечего. Я хотел выбраться дальше по острову, посмотреть на какие-нибудь другие города, но для этого требовалась машина.
Машины мало, подумал я. Требовалась также и квартира. Денек был жаркий, а я устал, и все тело ныло. Я хотел поспать или просто отдохнуть, но деваться было некуда. Я миновал несколько кварталов, легкой походкой прохаживаясь в тени больших и раскидистых деревьев, думая обо всем том, что я мог бы предпринять в Нью-Йорке или Лондоне, проклиная тот извращенный импульс, что привел меня на этот тусклый и потный кусок скалы, и в конце концов остановился у аборигенского бара купить пива. Заплатив за бутылку, я взял ее с собой и стал потягивать пиво на ходу. Я прикидывал, где бы мне поспать. Квартира Салы железно отпадала. Она была жаркой, шумной и гнетущей, как склеп. Быть может, у Йемона, подумал я — но это было далеко, и туда было никак не добраться. Когда я наконец оказался лицом к лицу с тем фактом, что мне ничего не остается, кроме как бродить по улицам, то решил начать подыскивать собственную квартиру — место, где у меня был бы свой холодильник, чтобы готовить выпивку, где я мог бы расслабляться наедине или куда я даже мог бы время от времени приводить девушек. Мысль обзавестись собственной постелью в собственной квартире вдохновила меня так, что я поторопился избавиться от этого дня и перейти к следующему. Тогда я начал поиски.
Я понял, что прямо сейчас не готов связать себя таким обязательством, как квартира и, возможно, машина — особенно когда меня могли в любой момент бросить в тюрьму. Кроме того, газета могла прикрыться — или я мог получить от какого-нибудь старого друга весточку насчет работы, скажем, в Буэнос-Айресе. Раз уж на то пошло, не далее как вчера я готов был в Мехико отправиться.
Но я определенно чувствовал, что подхожу к той точке, где мне следовало определиться насчет Пуэрто-Рико. Я был здесь три месяца, но мне они показались тремя неделями. До сих пор мне здесь не за что было держаться — отсутствовали какие-то реальные за и против, которые я находил в других местах. Все то время, что я жил в Сан-Хуане, я браковал его, не испытывая к нему реальной неприязни. Я чувствовал, что рано или поздно увижу некое третье измерение, некую глубину, которая делает город реальным и которую никогда не увидишь, пока там какое-то время не поживешь. Но чем больше я здесь жил, тем больше подозревал, что впервые попал в место, где это жизненно важное измерение попросту не существовало или было слишком призрачным. Вполне могло статься, это место было именно тем, чем казалось, жутким смешением деляг, воров и обалделой голытьбы.
Я прошел милю с лишним — думал, курил, потел, вглядывался поверх высоких изгородей и в низкие окна на улицу, прислушивался к реву автобусов и непрестанному лаю бродячих собак, не видя почти никого, кроме людей, что проезжали мимо в переполненных авто, направляясь бог знает куда, — целых семей, втиснутых в машины, просто с гулом и криком раскатывавших по городу, — они то и дело останавливались, чтобы купить пастилы или глоток «коко-фрио», затем снова забирались в машину и двигались дальше, вечно с недоумением выглядывая из окон и дивясь всему тому замечательному, что янки проделывали с городом: вот поднималось конторское здание десяти этажей в вышину, вот новое шоссе вело в никуда — и, конечно, повсюду были новые отели, чтобы поглазеть. Поглазеть можно было также на женщин-янки на пляжах или, если приехать достаточно рано, чтобы занять хорошее место, посмотреть «телевисьон».
Я гулял себе дальше, но с каждым шагом все больше разочаровывался. Наконец, в отчаянии, я поймал такси и отправился в «Карибе-Хилтон», где проводился международный теннисный турнир. Воспользовавшись пресскартой, я весь оставшийся день просидел на трибуне.
Там хоть солнце меня не раздражало. Оно казалось воедино слито с грунтовыми кортами, джином и летающим туда-сюда белым мячиком. Я вспомнил другие теннисные корты и давно ушедшие времена, полные солнца, джина и людей, с которыми я больше никогда не увижусь, ибо, встречаясь, разговаривать мы могли лишь в тоне мрачном и разочарованном. Я сидел на главной трибуне, прислушивался к ударам пушистого мячика и знал, что удары эти уже никогда не прозвучат для меня так, как в те дни, когда я знал, кто там играет, и когда меня это хоть сколько-нибудь заботило.
Соревнования закончились в сумерки, и я поймал такси до Эла. За угловым столиком в одиночестве сидел Сала. По пути в патио я заприметил Гуталина и велел ему принести два рома и три гамбургера. Когда я подошел, Сала поднял взгляд.
— У тебя вид беглеца, — сказал он. — Вид человека, за которым погоня.
— Я разговаривал с Сандерсоном, — перебил я. — Он считает, что дело может и не дойти до суда. А если дойдет, то годика через три.
Не успел я закончить фразу, как уже о ней пожалел. Мы снова упирались в тему моего залога. Прежде чем Сала успел заговорить, я поднял руки.
— Проехали, — сказал я. — Давай о чем-нибудь другом.
Сала пожал плечами.
— Черт, не могу припомнить ничего, что бы не угнетало и не пугало. Меня словно в какую-то яму затянуло.
— Где Йемон? — спросил я.
— Домой поехал, — ответил он. — Почти сразу, как ты ушел, он вспомнил, что Шено все еще заперта в хижине.
Гуталин прибыл с едой и выпивкой, и я снял всё с подноса.
— По-моему, он совсем спятил! — вдруг воскликнул Сала.
— Точно, — согласился я. — Бог знает, как он кончит. Нельзя идти по жизни, никогда не сдавая ни дюйма — нигде и никак.
Тут к нашему столику с радостными восклицаниями подвалил Билл Донован, завотделом спорта.
— Вот вы где! — заорал он. — Господа из прессы — тайные дебоширы и пьяницы. — Он залился счастливым смехом. — Что, мудозвоны, заварили ночью кашу? Ваше счастье, ребята, что Лоттерман в Понсе свалил! — Он сел за столик, — Как там все было? Я слышал, вы с полицейскими разобрались.
— Угу, — буркнул я. — Они у нас здорово просрались — вот смеху-то было.
— Эх, ч-черт, — посетовал Донован. — Жаль, я все это пропустил. Люблю хорошую драку — особенно если с полицией.
Мы немного поговорили. Мне нравился Донован — но он вечно болтал о том, чтобы вернуться в Сан-Франциско, где «много всего происходит». Он так сладкозвучно рассказывал про Побережье, что, зная, что он лжет, я никогда не мог понять, где кончается правда и начинается вранье. Если даже половина его рассказов была правдой, мне бы хотелось немедленно туда отправиться; но с Донованом я не мог положиться даже на эту необходимую половину, а потому всегда слушал его с определенным разочарованием.
Мы ушли от Эла около полуночи и спустились на пляж. Ночь была душная, и во всем окружающем я чувствовал то же давление, то же ощущение проносящегося времени, тогда как оно, казалось, стоит на месте. Всякий раз, как я задумывался о времени в Пуэрто-Рико, я вспоминал старые магнитные часы, что висели на стенах классных комнат в школе моего детства. То и дело стрелка могла несколько минут не двигаться — я достаточно долго за ней наблюдал, уже задумываясь, не сломалась ли она наконец, — а затем меня всегда поражал ее внезапный перескок на три-четыре деления.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Контора Сандерсона располагалась на верхнем этаже самого высокого здания в Старом городе. Сидя в кожаном кресле, я обозревал всю береговую линию, «Карибе-Хилтон» и большую часть Кондадо. Чувство было такое, будто находишься на диспетчерской вышке.
Сандерсон закинул ноги на подоконник.
— Итак, два пункта, — говорил он. — Это дельце с «Таймс» не особо значительное — всего несколько статей в год. Зато проект Зимбургера действительно крупный.
— Зимбургера? — переспросил я.
Он кивнул.
— Вчера я не хотел об этом упоминать, потому что он мог наведаться.
