Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная
— Я пришла сообщить тебе новость, — говорю, стоя в углу кухни. — Муцуки порвал со своим дружком.
Матушка так и замирает над разделочной доской. Откладывает нож. Смотрит на меня, в глазах — смесь надежды и сомнения.
— Правда порвал? — спрашивает она.
Я старательно изображаю на физиономии выражение полнейшей непроницаемости и серьезно киваю.
— Я сказала ему, что он совершенно не обязан, но он, по-моему, хочет начать все с чистого листа. Ну, типа, нормальная семейная жизнь, нормальные дети, все такое.
— Нормальные дети… все такое? — Лицо у матери — подозрительное.
— Да. Понимаешь, я думаю, он хочет начать… ну, все такое нормальное. Как у всех нормальных супругов, вот.
На секунду мамочка затихает. А потом хихикает, как девчонка:
— Ой, как смешно!!!
Я пытаюсь засмеяться в такт, но ситуация в целом настолько нелепа, что смешок у меня выходит жиденький.
— Я решила — ты будешь довольна. Вот и приехала, чтобы тебе рассказать, — говорю обиженным голосом, и мама наконец-то мне верит. В ее изумительных глазах, осененных длинными, загнутыми ресницами, загораются восторженные огоньки.
— Да уж! — восклицает она и замолкает. На глаза тотчас наворачиваются слезы. — И впрямь — хорошо. Замечательная новость. Мы так беспокоились… отец твой будет очень рад.
Чудненько. Все идет по плану. До чего же она у меня доверчивая!
— Вот прямо сейчас ему и расскажем! — Она мчится к телефону в холле.
— Что, никак уже нельзя подождать, пока он домой вернется? — спрашиваю, но она, в упор меня не слыша, хватает трубку.
— Да как ты можешь такое говорить?! Надо ему немедленно рассказать!
Ох, терзают меня смутные предчувствия… Мамочка возбужденно чирикает по телефону минут пять.
— Это чистая правда!.. Нет, видел бы ты ее — сразу бы понял, что это правда!.. Да мне материнский инстинкт подсказывает!.. Да? Ну, приезжай домой — и сам убедишься!.. Да, знаю я, знаю… но как, в конце концов, ты можешь так сомневаться в собственной дочери?! Бедная моя девочка! — Теперь она говорит с гораздо меньшим восторгом. — Нет, Секо одна… А я откуда знаю? На работе, наверное. Сейчас середина дня, между прочим… Да знаю я! Просто Секо захотела рассказать нам как можно скорее… Что? А-а… Ну, ладно тогда. Да, подожди минутку. — Матушка, прикрыв трубку рукой, оборачивается ко мне: — Муцуки заедет попозже?
Я качаю головой:
— Нет, у него сегодня ночное дежурство.
Лицо ее несколько омрачается.
— Твой отец говорит — Муцуки следовало бы приехать и поговорить с ним лично, как мужчина с мужчиной. Я полностью согласна с твоим отцом, но раз уж Муцуки сегодня вечером работает, то ничего тут не поделаешь, верно? А как насчет завтра? Я полагаю, что на днях он все-таки к нам приедет, так?
Делать нечего — приходится кивать в знак согласия.
Возвращаюсь домой я выжатая, как лимон. Открываю окно — впустить в комнату ветерок — и смешиваю себе выпивку — «Пиммз» [12] с имбирным пивом.
Неохота мне втягивать во все это Муцуки, не пришлось бы — не стала бы, но, уж раз так далеко зашло, выбора у меня нет. Придется просить его подыграть. В принципе это ж всего на один вечер. Забираюсь под чистые, белоснежные простыни. Переворачиваюсь на живот и гляжу сквозь дверь веранды в ночное небо. Подушка холодит щеку. Закрываю глаза и прислушиваюсь к происходящему. Так уютно, так тепло, безопасно… Когда лежишь вот так, словно Муцуки тебя обнимает. И я лежу, совершенно неподвижно, довольно долго. Милая, добрая комната. Все в ней точно охраняет меня — стены, окна, потолок, кровать. Когда закрываю глаза, сразу же осознаю. Просто чувствую. Вот они, мои совершенство и рай.
Когда Муцуки вернулся домой, я дремала на кровати. Проснулась, когда он одеялом меня укрыл. Было уже темно.
— Добро пожаловать домой, — говорю спросонок.
— Привет. А я тебе крокеттов [13] принес, — улыбается он.
Стоило ему сказать — и я, кажется, уже чувствую их запах.
За ужином обрушиваю на него идею завести детей.
— Хорошо бы хоть одного иметь!..
Муцуки как-то странно на меня смотрит.
— С чего это ты вдруг об этом заговорила, ни с того ни с сего?
— Я сегодня говорила с доктором Какие. Он сказал — вероятность зачатия при использовании замороженной спермы очень высока. Но правда, это лучше делать, пока женщина еще молода. После сорока вероятность зачатия резко падает, успех достигается лишь в трех — семи процентах…
— После сорока? Да тебе ж до этого еще тринадцать лет жить!
— Это, конечно, да… — Я запинаюсь. — Но может, если мы заведем ребенка, твоя мама наконец меня полюбит?
Муцуки отвечает не сразу. Лицо у него суровое.
— Ты, конечно, понимаешь, что, родив ребенка, придется его воспитывать? Это тебе не щеночка завести. От ребенка не избавишься, как только он тебе надоест или как только с ним придется трудно.
— Не слишком-то это порядочно — говорить так о собаках!
Муцуки вздыхает.
— Единственное, что я пытаюсь объяснить, — это что иметь детей — очень и очень серьезно. Нельзя решаться на подобное очертя голову. И не стоит тебе особенно беспокоиться, как моя мамочка к тебе относится.
Теперь уж мой черед тяжело вздыхать.
— Рано или поздно мы будем вынуждены посмотреть в лицо фактам, — говорю я.
После ужина я завариваю чай. Пьем абсолютно молча — аж до половины второй чашки.
— У тебя никаких планов на завтрашний вечер нет? Нас мои родители обедать приглашают.
Лицо у Муцуки изумленное. Мои родители с вечера, когда завершилось приснопамятное семейное собрание, слова с ним не сказали.
— И в чем фишка?
Рассказываю ему о моем нынешнем визите, о том, как радостно приняла мама мою байку: сразу помчалась отцу звонить, меня и слушать не стала.
— Пойми ты. Это же проще простого! Только и надо — заглянуть к ним завтра по пути из больницы. Пообедаем с ними — и тебе всего лишь придется сказать им то, что они хотят от тебя услышать. Скажешь, что вы с Коном расстались, — и все, с них довольно… — Я очень стараюсь, чтобы мои слова прозвучали небрежно.
— Но, Секо, — я сразу понимаю-добра не жди, — это было бы нечестно. Я никогда не стану так лгать твоим родителям.
— Господи, Муцуки, снова здорово! — Я чувствую — все, сил у меня больше нет. — Что ж ты такой нерешительный?!
Я рассчитывала на яростно-обвинительный тон, а вышел какой-то хнычущий шепот.
— Ну пожалуйста… Всего один раз!
Муцуки печально смотрит на меня — и не отвечает. Я снова прошу: «Ну пожалуйста…» — а он по-прежнему молчит!
Раньше, чем успеваю осознать, что делаю, принимаюсь швырять в Муцуки все, что только под руку попадет. Чайник. Чайное ситечко. Диски. Фильтр для воды. Заварной чайник. Мелкие монетки. Книжки. Слезы льются ручьем, я бросаю в него все новые и новые предметы — и слышу, как ору в голос. Он, словно еж, ощетинился честностью своей, как колючками! Он не боится правды — и, если честно, это пугает меня до полусмерти. Я всегда считала — Бог создал Слово вовсе не для того, чтоб мы говорили правду. У меня сердце на куски разрывается. И зачем я вообще замуж выходила?! И почему только Муцуки мне так нравится?!
— Секо, родная! — Муцуки обнимает меня сзади, как маленькую. Замечаю — меня трясет. Контролировать себя я уже не способна. Всхлипываю все громче и громче. Нет, теперь уж жить без Муцуки я не смогу. — Все, все хорошо. Успокойся, тише. Все нормально…
Муцуки мягко убирает с моего лица прилипшие пряди волос, мокрые от слез и пота. Прикосновение его большой сухой ладони такое ласковое… Мне плохо, отвратительно. Резко разворачиваюсь в кольце его рук.
— Секо?
Наверное, для такого доброго человека, как Муцуки, это все ничего не значит. Должно быть, для него это — просто милосердие, дружеская привязанность, семейные обязательства… А я другая! Иногда боль становится нестерпимой, невыносимой. Тело — точно фрукт, который режут на куски. Вот и сейчас — его ладонь, поглаживающая мои волосы, его пальцы, застегивающие расстегнувшуюся сережку, — каждая мелочь мучает, как изощренная пытка.
— Пусти. Я в порядке!
Мне наплевать, что я не сплю с Муцуки. Я другого вынести не могу — его вечного спокойствия, его доброты! Изводящее меня ощущение воды, вытекающей между пальцами, — не от одиночества брака без секса, а от порожденного им комплекса вины, от удушающего страха задеть чужие чувства — и так все время, без конца…
В итоге приходится мне на следующее утро звонить мамочке и врать ей, что Муцуки, дескать, пишет важный медицинский отчет и никак не сможет выкроить время и приехать к ним в гости.
Проходит четыре дня, и как-то вечером Муцуки неожиданно заявляется домой с распухшей челюстью. Уголок рта у него окровавленный, полиловевший, на нижней губе — царапина. Говорит — его Кон ударил. Мне в голову неожиданно приходит страшная мысль.
