Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная
Обзор книги Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная
Каори Экуни
Ты сияй, звезда ночная
Bодa между пальцами
Каждую ночь, перед тем как лечь спать, Муцуки выходит посмотреть на звезды. Он уверен — именно этой привычке он и обязан своим идеальным зрением, ни в одном глазу — ни близорукости, ни дальнозоркости. Я тоже выхожу на веранду — только смотрю не на звезды, а на Муцуки. Люблю наблюдать, какое у него, глядящего на залитое звездным светом небо, лицо. А лицо у него красивое, ресницы — прямые и короткие.
— О чем ты думаешь? — спрашивает он.
— О жизни, — отвечаю.
Вообще-то предполагается, что это шутка, но Муцуки кивает вполне серьезно. Вот они, самые счастливые мгновения моей жизни… на веранде, рядом с мужем, в руке — стакан ирландского виски, кожу холодит ночной ветерок.
Но побыть снаружи подольше не выходит — скоро становится холодно.
Торопливо вхожу в теплую квартиру. Лицом к лицу сталкиваюсь с лиловым человечком. Он акварельный.
Большая часть стареющего лица скрыта под кустистой, длинной бородой. Я останавливаюсь против картины и начинаю петь. Понимаете, лиловому человечку нравится мое пение.
Я ублаготворяю его двумя куплетами «Сегодня дождь, мистер Мун», ухожу в спальню, втыкаю в розетку черно-белый штепсель и жду. Чуть погодя откидываю покрывало и скольжу горячим утюгом по простыням — из угла в угол кровати. Когда я глажу только что выстиранное белье — обычно мурлычу вполголоса, а сейчас — нет. Я сосредоточена на своем действии. Это — серьезная работа, работа на скорость. Единственная помощь по хозяйству, которой требует от меня Муцуки.
Как попало набрасываю покрывало назад. Выключаю утюг.
— Эй, все готово!
Нашему браку — всего-то десять дней. А объяснить, что он такое, этот наш брак, — очень непросто.
— Спасибо, — говорит Муцуки, как обычно, с улыбкой и забирается под теплые простыни.
Я — переводчик с итальянского. Подрабатываю этим — так, время от времени, на карманные расходы. Пора уже хоть малость поработать с интервью, над которым я уже неделю страдаю. Выключаю свет в спальне. Выхожу. Сажусь за свой стол.
Не скупясь, плескаю себе виски. О, этот темный, густой оттенок золота… как он меня восхищает!
— Алкоголизм? Ну, об этом, полагаю, вам нечего беспокоиться! — со смехом отмахнулся доктор. — Желудок у вас в порядке, кишечник — тоже. Вы же, в конце-то концов, всего два-три раза в день выпиваете…
А когда я сказала, что никак не могу бросить, он поднялся и потрепал меня по плечу.
— Я уверен — это у вас чисто временная тяга. И запомните — Иисус утверждал: немного вина полезно для здоровья, — сказал он. — Я вам кое-какие витамины выпишу. Просто постарайтесь не доводить себя до нервных срывов.
— Постарайтесь не доводить себя до нервных срывов, — вслух повторяю слова доктора и отхлебываю из стакана.
Внезапно чувствую — за мной наблюдают. Оборачиваюсь — на меня в упор уставилась юкка. «Древо юности» — нелепое название для растения в горшке… свадебный подарок от Кона. Густая шапка листьев — больших, резко очерченных, угловатых, — задиристая юкка словно рвется в драку.
Я отвечаю Древу Кона сердитым взглядом и приканчиваю остаток виски.
Я просыпаюсь — а Муцуки уже на кухне.
— Доброе утро. Тебе яичницу поджарить?
Качаю головой.
— А может, апельсин хочешь?
— Да, пожалуйста.
Выхожу из ванной после душа. Муцуки уже помыл посуду. Для меня поставил на стол стеклянное блюдечко с апельсином, нарезанным фигурными ломтиками, истекающими соком.
Пока я ем, Муцуки устанавливает нагреватель на идеальную для квартиры температуру и выбирает для меня фоновое музыкальное сопровождение на сегодня. Я наливаю воды в кружку. Поливаю Древо юности. Утреннее солнце пробивается сквозь шторы, разрисовывает ковер яркими полосками. Великолепен звук воды, с шипением бегущей по трубам.
— Расскажи про Кона, — настаиваю я.
— Вернусь — расскажу, — отвечает Муцуки.
Муцуки — врач, из дома он уезжает каждое утро в десять минут десятого — секунда в секунду. Если не считать ночных дежурств, работает он, как обычный служащий, — два выходных, суббота и воскресенье.
Мужа я проводила, газеты просмотрела. Решаю добить интервью, которое так и не доделала вчера вечером. Все еще чувствую себя омерзительно от изречения модельера из Милана, декларирующего свою «неспособность любить что-то, лишенное красоты», когда звонит телефон. Это — моя мать, она мне почти каждый день названивает.
— Хорошо себя чувствуешь?
В голосе ее столько тревоги, что я, несколько раздраженная, рявкаю:
— Хорошо? Как ты понимаешь слово «хорошо»?!
В спальне на комоде вместе с инструкцией по пользованию видеомагнитофоном и сертификатом к моему обручальному кольцу лежат два медицинских заключения. Слова матушки незамедлительно напомнили мне о них. Хотя, если честно, ей известно только об одном из двух — о не слишком логичной справке, удостоверяющей, что в моем «психическом заболевании нет ничего патологического».
— Термин «психическое заболевание», понимаете ли, охватывает собой весьма широкий спектр состояний, — вещал кретин доктор. — Вы не страдаете психическим заболеванием. Не стоит беспокоиться, у вас не более чем обычный случай эмоциональной нестабильности. То, что вы пьете, — скорее всего просто внешнее проявление. Уверен, ваше состояние стремительно улучшится, если, допустим — я просто привожу это как пример, — вы выйдете замуж.
Если я выйду замуж! Именно этот легкомысленный совет — виной всем семи моим встречам с потенциальными кандидатами в мужья.
— Что случилось? Похоже, у тебя плохое настроение, — говорит моя матушка.
— Не особенно. Просто ты меня с середины работы сорвала.
Я тащу телефон в кухню. Достаю из холодильника банку персикового коктейля. Открываю ее свободной рукой.
— Замечательно, конечно, но только ты и хозяйством, пожалуйста, занимайся, — говорит мамочка. — И не пей много. Мы с папой скоро придем тебя проведать. Передай от меня привет Муцуки!
Я вешаю трубку и выбрасываю пустую банку в мусорное ведро.
Когда матушка обнаружила, что Муцуки — врач, счастью ее пределов не было. И не из-за статуса. И не из-за высокой зарплаты. Она пытливо оглядела фотографию Муцуки и совершенно искренне изрекла:
— Если будешь жить с доктором, родная, то тебе точно станет лучше!
Помню, когда я Муцуки об этом рассказала, на одном из первых наших свиданий, он смеялся до колик:
— Ой, не могу! Парочка соучастников преступления!!!
Вот почему меня и пугают мамины звонки. Заставляют задумываться на темы, о каких лучше бы и вовсе забыть. Понимаете, вся фишка в том, что Муцуки не спит с женщинами. По правде говоря, он меня даже и не поцеловал ни разу. Короче, понятно. Так и живем. Жена-алкоголичка и муж-гей — действительно, соучастники преступления!
— Ну, так о чем ты хочешь услышать? — спрашивает Муцуки. — Какие мы с Коном фильмы смотрели? Как мы с ним на море отдыхали?
На веранде — холодно, плед, который я набросила на плечи, волочится по полу, точно мантия Маленького принца. Я отхлебываю виски.
— Расскажи, как вы в горы ездили.
— Не могу, — мы никогда в горы не ездили! — смеется Муцуки.
— Тогда расскажи, как Кон с кошкой подрался.
— Да я тебе про это уже недавно рассказывал…
— Бис, бис! — кричу, потрясая стаканом, так чтоб кусочки льда загремели, будто аплодисменты. Муцуки неторопливо отпивает из своей бутылки минералки «Эвиан» и начинает свою повесть:
— Этот пес, лайка, его Коро звали, у Кона с самых щенячьих лет жил. У Кона такая манера обращаться с ним была интересная… Каждый раз, когда он Коро нагоняй устроить хотел, ну, или просто злился на него за что-то, он сначала всегда на четвереньки вставал. Он считал, это нечестно — отчитывать собаку свысока, стоя над ней, и уж трижды нечестно — бить свободными «передними лапами»… он руки имел в виду. Кон к подобному равноправию очень серьезно относился. Ну а Коро — тот Кона просто как старого приятеля воспринимал, так что поединки их в жизни выше уровня катания по полу не поднимались. Но однажды Кон ко мне пришел, — а у меня тогда кошка была… лет пять тому назад, наверное, я тогда еще в Огикубо жил… в общем, не помню уж почему, только вдруг Кон опускается на четвереньки и начинает в голос орать на мою кошку. Я, конечно, малость обалдел: что происходит?! А кошка моя — та еще сильнее удивилась. Звали ее Гарбо. И вот, значит, Гарбо — в бешенстве… а у нее моральных проблем насчет передних лап точно не было. И конечно, она в отличие от собак преотлично ими владела, даже лучше, чем люди — руками. И еще, прошу заметить, на лапах у нее — когти. В итоге у Кона физиономия кровью залита была, как у главного злодея в конце самурайского фильма. Действительно, жуткий кошмар.
