Елена Чижова - Преступница
Рука, лежавшая на поручне, приподнялась и качнулась в сторону, словно давая дорогу, и, обмерев в тоске, которой прежде не знала, Маша сделала шаг по ступеням - вниз. Он получился скорым и неловким. Локоть, не успевший за быстрым шагом, коснулся его руки, и жаркая пронзительная вспышка мгновенно достигла Машиных пальцев. Они сжались сами собою, и, не чуя ног, Маша выскочила из автобуса. Всем бьющимся сердцем она желала, чтобы он вышел следом. От остановки она шла, не оглядываясь. Локоть хранил жар. Дойдя до подворотни, Маша обернулась. Никого не было.
2Низкая дверь кафедры финансов ничем не отличалась от других. Множество раз пробегая мимо, Маша не обращала на нее внимания. Теперь, приблизившись и оглядевшись, словно опасаясь чьих-то нескромных глаз, она открыла и вошла в первую комнату. Комната была продолговатой, выгороженной из банковского зала, огромного, в три окна. В углу, притиснутые друг к другу, стояли два секретарских стола. Стены скрывались за массивными стеллажами, уставленными толстыми книгами, похожими на гроссбухи.
Потоптавшись у боковой двери, Маша вошла в преподавательскую, плотно заставленную письменными столами. Пожилая женщина сидела в углу. Она взглянула на Машу, но, не опознав в ней своей студентки, потеряла интерес. Тихонько Маша спросила Успенского. Поправив пуховый платок, укрывавший горло, женщина махнула рукой: стеклянная стенка, резавшая комнату поперек, отделяла кабинет заведующего. Из другого, противоположного угла, отгороженного от общей комнаты массивным шкафом, доносились голоса. Оглядевшись, Маша подумала: изрезанная кафедра похожа на комнату в общежитии. Вспомнив, она поморщилась.
За мутным стеклом темнел силуэт. Маша постучала в стекло костяшками пальцев и услышала приглашающий голос. За столом сидел человек лет пятидесяти: отложив ручку, он поднял глаза. Лицо, обращенное к Маше, удивляло недостатком симметрии. Не то чтобы оно было уродливым, но тяжелый нос казался слегка свернутым на сторону, как будто одна щека, вступив с другой в поединок, перетянула его на себя. Побежденная не осталась в долгу, немного поддернув левый глаз. Успенский поднялся с места, оскалив зубы в улыбке, и эта улыбка мгновенно уравновесила асимметричные черты: вспыхнув, они встали на место, словно восхищенные щеки-соперницы забыли вражду. Живость лица посрамила их обеих.
Невольно улыбнувшись в ответ, Маша назвалась, но он махнул рукой: "Узнал, узнал". Она едва успела сесть, как в кабинет вошла женщина лет тридцати. Вошедшая была перетянута в талии широким кожаным ремнем. Бросив на Машу недобрый взгляд, женщина развернулась и вышла, не проронив ни слова. Короткая темная волна пробежала по лицу Успенского, сгоняя улыбку, и щеки, забыв восхищение, мгновенно взяли свое. Маша села и одернула юбку по-школьному.
Профессор ходил взад-вперед, и, прислушиваясь к словам, Маша подмечала в нем волчье: ноги, кривизну которых не скрывал строгий костюм, ступали мягко и упруго, по-звериному. Волчьей была и быстрая усмешка, время от времени трогавшая черты. Он говорил о том, что Машина речь, произнесенная публично, показалась ему умной и искренней, но что особенно важно - здесь он остановился и склонил голову набок - она могла быть составлена человеком, понимающим толк в учебе. "У меня создалось впечатление, что именно вы - человек, которого я ищу. - Успенский остановился и сел за письменный стол. - В общем, я пригласил вас для того, чтобы поделиться планами, которые возникли у меня на ваш счет".
То глядя на Машу, то словно бы уходя в себя, он заговорил о том, что собирается создать студенческое научное общество, подлинное, не для галочки. Это общество будет готовить научно-преподавательские кадры, которых не хватает катастрофически. "Так уж сложилось, о причинах говорить не будем, может быть, когда-нибудь позже, но кафедра финансов - за редким исключением - не отвечает научным требованиям". - Успенский замолчал, и Маша вдруг подумала, что, в первую очередь, он имеет в виду декана. "Короче говоря, - профессор продолжил: - я предлагаю вам заниматься моим предметом по индивидуальной программе, чтобы года через два - к третьему курсу - возглавить это научное общество, став его председателем. Должен предупредить, человек я крайне несдержанный, но преподаватель хороший, взявшись, всегда довожу дело до победы". Он скривился в мягкой волчьей усмешке.
Чувство, похожее на злобу, ударило в Машино сердце. Под пристальным, проникающим взглядом она думала о том, что, согласившись, сумеет отомстить университетским - рано или поздно. Ленинград - город маленький, она вспомнила слова брата, который не раз говорил, что в научном мире дорожек не так уж много: время от времени выводят на перекресток.
"Студенческим обществом дело не ограничится, - Успенский вмешался в мысли, - дальше аспирантура, защита, преподавательская карьера - соглашайтесь, дело стоящее". - "Я хочу задать один вопрос. - Мстительное чувство застило разум. Окажись она в кабинете декана, Маша не раскрыла бы рта, но этот человек, сидевший за стеклянной переборкой, был зверем иной породы. Он был странным и непонятным, от него исходила опасность, которую Маша чувствовала, но эта опасность имела другой запах. - Один вопрос, если вы мне позволите". - "Пожалуйста", - он склонил голову. "Вы сказали, что я - человек, которого вы ищете. Я поняла так, что в первый раз вы увидели меня на той церемонии. Послушали и решили. Скажите, прежде чем принять решение, вы согласовывали с отделом кадров?" Волчьи глаза вскинулись и сощурились. В них полыхнуло злое веселье, но мгновенно погасло: кто-то, стоявший наготове, плеснул на угли ледяной водой. Профессорское лицо изменилось - сквозь черты заведующего кафедрой проступил другой. Этот был лишен почтенного возраста, потому что холод, плеснувший из глаз, по-молодому заострил черты. "Неужто, - он вывел странным, протяжным говорком, - я похож на человека, который бегает шептаться с этими суками?"
Маша вздрогнула. Грубое слово шипело углем. Он ответил, не задумываясь, но этот ответ был таким, какого просто не могло быть. Маша подняла взгляд и, глядя в глаза волка, ставшего человеком, ответила ясно и твердо: "Я согласна. Я буду заниматься по вашему плану и стану председателем". Профессор Успенский пошарил в ящике стола и, вынув книгу, протянул Маше: "Прочтите этот учебник внимательно, и через неделю, когда вы придете ко мне, я спрошу вас о том, что вы поняли. Вряд ли вы разберетесь во всем, но я хочу знать, что в этом опусе вам покажется правильным, и что - глупостью, на ваш неискушенный взгляд".
Выйдя из кабинета, Маша задержалась в преподавательской, чтобы уложить книгу в портфель. Из дальнего закутка, отгороженного шкафом, вышла давешняя женщина, перетянутая в талии, и, не взглянув на Машу, проследовала за загородку. Маша прислушалась: они говорили тихими, злыми голосами. Ответы Успенского был невнятными. Не дослушав, женщина бросила: "Снова ты - за свое!", и, испугавшись, что застанут, Маша двинулась к выходу скорыми шагами.
За учебник она взялась тем же вечером. Страницу за страницей Маша читала "Финансы СССР". Как и предполагал Успенский, смысл многих параграфов оставался смутным. Иногда, вчитавшись, Маша думала, что угадывает суть, но каждый раз авторы словно бы пугались сказанного и спешили привести оправдания, подстилая соломку. Cоломкой ложились пространные цитаты, почерпнутые из работ основоположников. Однако, если Мария Ильинична Сухих, приводя слова Маркса, переживала радость и вдохновение, эти цедили сквозь зубы. Трудами непримиримой Сухих Маша знала экономическую теорию Маркса, которая представлялась ей логичной и полной. Маркс учитывал достижения своих предшественников, однако мысль его, основанная на собственных наблюдениях, развивалась самостоятельно, ткалась изнутри, как паутина. Авторы ткать не умели: они лепили свою теорию, как ласточки, собирая по клочкам: складывали картинку. Главное заключалось в том, что контуры этой картинки были известны им заранее: фрагменты, ускользавшие от взгляда, заменялись подходящей цитатой, которая не могла заслонить пустоты.
К исходу недели Маша проштудировала учебник от корки до корки и укрепилась в своем мнении. Робея предстать перед профессором, она решила обсудить с братом. Полистав, Иосиф сморщился. Кажется, она выбрала неподходящее время, потому что, слушая Машины рассуждения, он поглядывал на телефон. Выслушав, Иосиф заговорил о том, что не понимает задачи - обсудить и высказать мнение о том, чего нет в природе. "Такой науки нет. - Захлопнув корешки, он громогласно прочел название. - Сколько я могу судить, есть принятая практика движения денежных потоков. В рамках социалистической экономики ее можно более или менее точно описать. Однако состав и смысл потоков... Какая уж тут наука! Взять хоть наши космические дела - все, что требуется для завершения проекта, государство выделяет немедленно. Излишки списывают на гражданскую продукцию, то есть, в конечном счете, на граждан. Это - аксиома. Остальное - дело техники. При таком подходе прибавочная стоимость, выведенная Марксом, - чистая фикция: есть несколько важных отраслей, остальное - блажь. Боже упаси, я, конечно, не финансист, но думаю, что государственный бюджет строится исходя из произвольно выбранных приоритетов: важным отраслям - все, остальным - объедки. Вот тебе и вся теория финансов". Он покосился на молчащий телефон и взглянул на часы.
