Отохико Кага - Приговор
Оконное стекло жалобно скрипело под сильными порывами ветра, казалось, ещё немного — и оно треснет. Огромная чёрная сакура сгибалась почти до самой земли и тут же распрямлялась, содрогаясь всей кроной. Крыша больничного корпуса и внутренний дворик поблёскивали, словно только что нарисованные чёрной тушью.
Главный врач Титибу сидел за столом, перед ним стояла чашка с холодным чаем, он прихлёбывал из неё маленькими глотками, будто это был кипяток. Глаза беспокойно перебегали с бумаг на телефон, с телефона на Тикаки, с Тикаки на пейзаж за окном.
Тикаки встречался с главврачом уже второй раз за это утро. Сначала по просьбе начальника зоны Фудзии он приходил к нему с докладом о состоянии здоровья Кусумото. Выслушав его тогда, главврач не сказал ни слова, только с сонным видом кивнул. Но когда Тикаки пришёл с просьбой приостановить срок отбывания Тайёку Боку, внезапно оживился и, усадив его на диван, тут же схватился за телефон. Быстро, словно желая продемонстрировать свои прекрасные деловые качества, он предпринял все необходимые шаги: получил разрешение судьи, связался со службой безопасности, договорился о госпитализации с городской больницей, распорядился, чтобы прислали «скорую помощь». Всё это время его лицо хранило выражение озабоченности, он не позволил себе ни одного победоносного взгляда. Подавленный его энергией, Тикаки молча курил.
— Ну вот. — Главврач наконец оторвался от стола и, широко улыбаясь, плюхнулся на диван рядом с Тикаки, будто только и ждал этого момента. Потерев руки, он сложил их на толстом животе. Тикаки обрадовался, что наконец может сказать о Боку то, что осталось недосказанным, но не знал, с чего начать.
— Видите ли, состояние Боку… — наконец промямлил он.
— Но вы ведь только что мне докладывали о нём. — Главврач поднял брови, отчего морщины на его лбу и щёлочки глаз образовали две одинаковые параллельные линии.
— Мне кажется, что необходимо хирургическое вмешательство. Может, стоит написать в заключении, что, если у него возобновится кровотечение, велика вероятность летального исхода?
— Ну, они наверняка и сами это поймут…
— И всё же… Ещё эти спастические сокращения пищевода психогенного происхождения… Боюсь, им нелегко придётся…
— Но мы не можем написать этого в заключении. Это же самая обычная многопрофильная больница, психиатрического отделения у них нет, и, если мы укажем, что у него имеются признаки психического заболевания, они его не возьмут…
— Но мне было бы неприятно…
— Доктор Тикаки, — Главврач неловко покрутил толстой шеей, пошуршав накрахмаленным воротничком халата, — вопрос о Боку решён окончательно. Мы сделали всё, что могли. Я понимаю, что вам это стоило колоссальных усилий, но так или иначе мы не дали ему умереть, и таким образом выполнили свой долг. Отныне о нём будут заботиться другие.
И словно предвидя возражения Тикаки, главврач продолжил:
— В тюрьме всегда так — встряска за встряской, нравится это вам или нет. Есть хорошее правило — дело сделано — и ладно, забудь о нём. Иначе не выдержать. В нашем мире нет ничего, что кончалось бы само по себе, вся хитрость в том, чтобы уметь самому ставить точку и больше к этому не возвращаться.
Тикаки, вздохнув, опустил глаза. Им вдруг овладела знакомая апатия и безразличие ко всему на свете. Правда, в данном случае его просто загнали в угол. За апатией стояло, во-первых, бессилие, вызванное сознанием, что ты ничего не можешь довести до конца, а во-вторых — раздражение, невольно возникающее при мысли, что, как бы усердно ты ни работал, выполнить свой врачебный долг тебе не удастся. Нет в нём деловитости, свойственной главврачу Титибу, — умения тут же забывать о том, что уже сделано. Когда в субботу вечером они с Тидзуру сидели в баре на Синдзюку, он долго и нудно рассказывал ей о том, что произошло днём на семинаре по криминологии, какой диагноз у Такэо Кусумото, как проходила дискуссия со студентами, так что в конце концов она не выдержала: «Слушай, неужели нельзя поговорить о чём-нибудь более приятном? Хотя бы на время забудь о работе».
— Ничего не могу с собой поделать, — горько усмехнулся он в ответ на её упрёки. — Знаешь, тюрьма такое место… Ты и вообразить не можешь… Всё, что там происходит, вызывает только отрицательные эмоции, и это действует угнетающе.
— И тем не менее, — Её раскрасневшееся от выпитого лицо осветилось улыбкой, — ты ведь сам ввязался в перепалку со студентами, доказывая им, что, раз в тюрьме есть больные, нуждающиеся в помощи, там не обойтись и без врачей.
— Так-то это так… — Поставив на стойку бокал виски с водой, он придвинулся к ней, — но какие больные? Ведь в некоторых случаях лечить их совершенно бессмысленно. Взять хотя бы психозы, которые развиваются у приговорённых к смертной казни. Да, я должен их лечить, но что толку? Всё сводится к тому, чтобы отправлять их на эшафот в относительно спокойном состоянии. Вчера я осматривал одну заключённую из женской зоны, молодую женщину. Её привлекли к судебной ответственности за попытку расширенного самоубийства — она убила сначала своих детей, потом хотела покончить с собой. Момент убийства детей полностью выпал из её памяти — то есть мы имеем дело с амнезией, возникшей в результате острого реактивного психоза. Вылечить её — значит в конечном итоге заставить вспомнить, как она убивала собственных детей. Но я психиатр, и у меня нет иного выхода. Я погрузил её в гипнотический сон, во время которого она восстановила в памяти момент убийства. Не исключено, что именно поэтому она и покончила с собой.
— Твоей вины в этом нет, — сказала Тидзуру и нежно погладила его по щеке.
— Ах, если бы я был до конца в этом уверен…
— Ты бы лучше ушёл из тюрьмы. Тебе сразу станет легче.
— Наверное. — Он обнял Тидзуру за талию и с удовольствием ощутил тепло её тела. — Ты не представляешь себе, сколько раз я об этом думал. Но даже если я уйду из тюрьмы и буду работать в обычной психиатрической клинике, по существу, ничего не изменится. Я могу вылечить больного, он будет совершенно здоров и психически нормален, но где гарантия, что это сделает его счастливым?
— Да, ситуация не из лёгких.
— Вот именно. И всё же я, наверное, уйду. Вот закончу сбор материалов по подсудимым, связанным с мафиозными группировками, отчитаюсь перед вашим профессором и уйду.
— Вот и прекрасно, — одобрила Тидзуру. Будучи секретарём профессора Абукавы, она знала, что именно под его нажимом Тикаки пошёл работать в тюрьму. «Коль скоро ты хочешь заниматься судебной психиатрией, — сказал профессор, — тебе необходимо как можно чаще иметь дело с настоящими преступниками, а для этого лучше всего стать тюремным врачом».
— Если ты уйдёшь из тюрьмы, — добавила она, — я тоже уйду с кафедры криминологии.
— Почему? — спросил он, убирая руку с её талии. Они часто проводили вместе свободное время, заходили куда-нибудь выпить, болтали о делах кафедры и научного общества. Вот, пожалуй, и всё, никаких далеко идущих планов. Этой фразой она впервые объединила их будущее.
— Видишь ли, даже если я уйду из тюрьмы, криминологию я всё равно не оставлю. Да и психическими расстройствами, возникающими у приговорённых к смертной казни, хотелось бы заняться основательнее. Меня интересует, что это за люди.
— Наверное, этот, который укусил тебя за палец, — Она коснулась бинта на его правой руке, — пришёл в возбуждённое состояние и стал буянить?
— Не знаю. Я при его казни не присутствовал.
— Да ну? — Она засмеялась. — А я-то подумала, уж не укусил ли он тебя, когда ты дрался с конвоирами…
— Да ты что, я просто… — Тикаки замахал рукой, словно отгоняя от себя насмешки Тидзуру, он понимал, что отчасти она права, и ему трудно было смириться с этим. — Я никогда сам не присутствовал при казни. Наверное, это моё упущение, ведь я занимаюсь психикой именно приговорённых к смерти.
Тидзуру перестала смеяться, и лицо её посерьёзнело. Он любил это её выражение, которому очень шла родинка на правой щеке.
— А ты как-нибудь соберись с духом и посмотри, как приговор приводят в исполнение. А потом и будешь решать — уходить из тюрьмы или нет.
— Наверное, ты права… — неуверенно ответил Тикаки. Он отличался способностью погрязать в сомнениях и не любил быстро принимать решения. Так было и в его отношениях с Тидзуру, и в науке. Будучи тюремным врачом и психиатром, он ненавидел то, чем ему приходилось заниматься, но уйти не мог. И мучился от наваливающейся на него апатии, когда всё на свете вдруг делалось противно и безразлично…
Подняв голову, Тикаки посмотрел прямо в глаза главврачу. Он должен сказать ему это. Сейчас или никогда.
— Знаете, я хотел бы присутствовать при завтрашней казни Такэо Кусумото в качестве врача, — выпалил он единым духом и перевёл дыхание. — Не мог бы я получить разрешение? Очень вас прошу.
