Фасолевый лес - Кингсолвер Барбара

– А еще лучше, – продолжила она, – вылей воду вон на тот горошек.

Я еще многого не понимала в огородничестве. Например, почему горох пережил заморозки. Мимо опять проехал тот же самый мальчик на велосипеде. Впрочем, это мог быть и другой мальчик. На этот раз под мышкой у него был зажат букет роз, обернутый белой бумагой. Пока вода, булькая, изливалась на заросли гороха, я заметила, что Мэтти смотрит на меня, скрестив руки на груди. Просто смотрит. Мне вдруг так захотелось увидеть маму, что в груди защемило.

Всю свою жизнь Черепашка успешно обходилась без книг, а теперь получила сразу две. Та, что я ей купила, называлась «Квартира старика Макдональда», и там были картинки, на которых Макдональд в оконных ящиках для цветов выращивает сельдерей, в ванне – брокколи, а под ковром в гостиной – морковь. А у соседей старого Макдональда, живущих этажом ниже, морковка свисает с потолка. Я купила эту книжку потому, что она напомнила мне о Мэтти, а еще потому, что страницы у нее были из твердой бумаги, которая, как я решила, способна противостоять Черепашкиной железной хватке.

Бродя по центру города, я присматривала новенькую открытку, чтобы послать маме ко дню святого Валентина. Я все еще сурово корила себя за то, что оставила ее, а уж перемена имени вообще казалась мне актом гнусного предательства, хотя мама смотрела на это совершенно по-другому. Она сказала, что, поменяв имя на Тэйлор, я поступила умно, и что это имя идет мне, как пара выстиранных джинсов. И призналась, что ей никогда по-настоящему не нравилось имя Мариетта.

Наконец я нашла подходящую открытку. Снаружи были изображены два сердца, под которыми художник написал: «Надеюсь, скоро в твоем доме появится кое-что большое и сильное, чтобы отвинчивать тугие крышки банок». Внутри же открытки был нарисован разводной ключ.

Тем временем Лу Энн купила, стоя в очереди в супермаркете, одну из тех книжек, в которых молодым родителям предлагают на выбор разные имена для детей. Когда я пришла домой, она готовила обед, раскрыв ее перед собой на плите и выкрикивая имена из раздела для девочек. Черепашка и Дуайн Рей сидели в стульчиках, слишком для них больших, причем Дуайн Рей, который еще плохо держал головку, все время клонил ее набок и ерзал, будто Человек-Змея, норовящий выскользнуть из своей корзины. Черепашка же просто сидела, глядя в никуда. Или, скорее, глядя на нечто, что для нее было столь же реально, как для Снежка – его невидимые какашки.

Лу Энн грела бутылочки и так грохотала крышками кастрюлек, что могла бы, наверное, разбудить и мертвого. Она недавно прекратила кормить Дуайна Рея грудью и перевела его на смесь – боялась, что ему недостаточно ее молока.

– Леандра! Леония! Леонора! Лесли! Летиция! – выкрикивала Лу Энн, через плечо посматривая на Черепашку таким взглядом, будто та начнет выплевывать четвертаки, как игровой автомат, стоит произнести верную комбинацию букв.

– Господи милостивый! – сказала я. – Неужели ты идешь без остановки с самого начала, прямо с Агат и Амелий?

– О, привет! А я и не услышала, как ты пришла, – сказала она виноватым тоном ребенка, застуканного за произнесением непечатных слов. – Я собиралась проверить половину сегодня, а остальное – завтра. Ты знаешь, тут есть Лу Энн – в самой середине книжки! Интересно, а у моей мамы такая была?

– У наших матерей была Библия, а не какая-то макулатура с журнальной стойки в супермаркете.

Я прекрасно знала, что ни одно из моих имен не упоминается в Библии, как и имя Лу Энн, но мне было наплевать. У меня было дурное настроение. Перекинув Черепашку через плечо, я спросила:

– И что будет, если ты найдешь там ее имя? Думаешь, она вскочит, прыгнет тебе на руки и начнет обнимать, как победители телевикторины?

– Не злись, Тэйлор, – отозвалась Лу Энн. – Я просто хотела помочь. Она меня беспокоит. Не хочу сказать, что она тупая, но, как мне кажется, у твоей Черепашки нет своей личности.

– А вот и есть. Ее личность в том, что она все хватает и крепко держит.

– Прости, я не хочу сказать ничего обидного, но это – не личность. Детки делают это автоматически. Я не работала в больницах, ничего такого, но уж это я знаю. Чтобы стать личностью, нужно учиться.

– И ты думаешь, если произносить ей вслух все подряд имена, придуманные человечеством, она чему-то научится?

– Тэйлор! Я не собираюсь указывать тебе, что делать, но все журналы говорят, что с детьми, чтобы развить их личность, нужно играть.

– И что? Я с ней играю. Вот – книжку купила сегодня.

– Ладно, ладно, играешь. Прости.

Лу Энн разлила суп из большой кастрюли по тарелкам и поставила их на стол. В ее тарелке было всего на две чайные ложки окрашенного красным бульона – она голодала, стараясь сбросить лишний вес, который набрала во время беременности, но, на мой взгляд, эти лишние килограммы были у нее только в голове.

– Это русский суп из капусты и свеклы, – провозгласила она. – Называется борсч. Розовый он как раз от свеклы. Сверху нужно класть сметану, но тогда там будет калорий – до задницы. Я это вычитала в женском журнале.

Я представила себя, как Лу Энн, облизывая пальчик, листает статью с заголовком вроде «Чем порадовать семью зимой», думая, что же ей делать со всей той капустой, что я приношу домой от Мэтти. Я выловила розовую картофелину и размяла ее в черепашкиной тарелке.

– Это ты прости меня, Лу Энн. Ничего личного, просто настроение паршивое.

– Осторожнее, там есть горох. Это опасно: ребенок может вдохнуть все, что размером меньше, чем мяч для гольфа.

Лу Энн вся жизнь представлялась чередой смертельных опасностей. Кроме сведений об испаноговорящих президентах американских банков (теперь это стало не так актуально, поскольку с мужем она разводилась), Лу Энн собирала газетные вырезки о неожиданно постигших людей кошмарных бедах и несчастьях: там с потолка упал вентилятор, обезглавив незадачливых посетителей ресторана, тут ребенок свалился вниз головой в кулер для пива и захлебнулся в воде со льдом, пока беспечные родители перебрасывались фрисби. В ее коллекции была и такая экзотическая заметка: домохозяйка, мать семерых детей, была застрелена прямо в сердце на выходе из магазина, торгующего декоративными свечами, когда рабочий на стройке, находившейся через дорогу, случайно выстрелил в ее сторону гвоздем из монтажного пистолета. Если послушать Лу Энн, то смертельную опасность представляли не только стройки и кулеры для пива, но также и свечки, и фрисби.

Я пообещала ей, что не стану давать Черепашке ничего, что размером меньше мяча для гольфа, и стала развлекаться мыслями о капусте: нужно ли воспринимать как нечто опасное капустный лист, спрессованный до размеров мяча? Или можно просто измерить сам кочан и объявить всю капусту безопасной?

Лу Энн тем временем дула на ложку – суп был все еще слишком горяч.

– Представляю, что сказала бы моя бабуля Логан, если бы я попыталась накормить ее русским овощным супом! – усмехнулась она. – Решила бы, что мы от него все станем коммунистами.

Позже, уже ночью, когда дети легли спать, я вдруг поняла, что меня так достает. Только представьте: Лу Энн весь день читает женские журналы, в которых выискивает рецепты приготовления еды и советы по уходу за детьми, я же возвращаюсь с работы и ворчу на нее и детей. Ну чем не рекламный ролик про каких-нибудь там Миртл и Фреда? Я так и представила себе, как мы обсуждаем перед телекамерой достоинства и недостатки освежителей воздуха для туалета.

Лу Энн вошла в халате, с голубым полотенцем, замотанным вокруг головы. Свернувшись на диване, она вновь принялась просматривать книжку с именами.

– Забери ее у меня, пока я не залезла в мальчишеский раздел. Там наверняка есть пятьдесят тысяч имен, которые лучше, чем имя Дуайн Рей, но я ничего не хочу об этом знать. Все, дело сделано.

– Лу Энн, – сказала я. – Давай-ка выпьем пива. Я хочу кое о чем с тобой поговорить, только ты на меня не обижайся.