Фасолевый лес - Кингсолвер Барбара

Но сбить Мэтти с курса было невозможно. Она была уверена, что я и подержанные покрышки просто созданы друг для друга. В промежутках между клиентами она болтала со мной и Черепашкой, а потом, отправив нас домой с полным пакетом капусты и фасоли, сказала:

– Подумай хорошенько, милая моя. Время до понедельника у тебя есть.

Когда же Мэтти сказала, что подарит мне две новые шины для «фольксвагена» и научит, как починить зажигание, я поняла, что буду последней идиоткой, если откажусь у нее работать. Платила она в два раза больше, чем я получала в «Бургер-Дерби», и, кроме того, не нужно было заморачиваться химчисткой нелепой униформы. Если меня и взорвет, то, по крайней мере, я взлечу на воздух в нормальной одежде.

Во многих отношениях это было замечательное предложение. Я и не смогла бы найти кого-нибудь лучше Мэтти. Она была добра и терпелива, позволяла мне, когда у меня не было выхода, приводить с собой Черепашку. Иногда Черепашка оставалась с Лу Энн, но той время от времени нужно было за покупками или ко врачу, и она не могла управиться сразу с двумя детьми. Мне вообще было неловко оставлять Черепашку с Лу Энн, но та уверяла меня, что Черепашка нисколько ее не тяготит и ведет себя так тихо, что по временам о ней вообще забываешь.

– Она даже подгузники почти не мочит, – говорила Лу Энн, и это было правдой. Главной жизненной целью Черепашки, помимо цепляния за все подряд, было оставаться незаметной.

Мастерская Мэтти привлекала множество всякого люда. Она была права, говоря, что у нее здесь проходной двор, и среди посещавшего ее народа встречались не только клиенты. Была некая непонятная мне категория людей, которые говорили по-испански и жили некоторое время у нее на втором этаже. Я однажды спросила Мэтти, что это за народ, а она в ответ задала мне вопрос: знаю ли я, что такое заповедник.

Я вспомнила рекламные брошюры с заправочных станций.

– Конечно, – сказала я. – Это специальное место, где живут птицы, и никому нельзя в них там стрелять.

– Вот! Но заповедники бывают и для людей.

И это было все, что она соблаговолила сказать на этот счет.

Обычно гостей Мэтти привозил и увозил на фургоне тот самый священник в джинсах, которого я видела в самый первый день. У него на пряжке ремня была интересная гравировка – не скорпион, а фигурка из палочек, а вокруг – как будто головоломка-пазл. Мэтти сказала, что это – индейский символ жизни. Человек в лабиринте судьбы. Священник был невысок ростом, мускулист, с шапкой непокорных светлых волос. Не мой типаж, но красивый этакой непринужденной красотой, будто только что выкатился из постели. Хотя, наверное, так говорить о священнике – это какая-то особая категория греха. Звали его отец Уильям.

Когда Мэтти представила нас друг другу, я сказала:

– Приятно познакомиться.

Я изо всех сил при этом старалась не смотреть на его ременную пряжку, а в мыслях моих возникла фраза: «Ты старик, папа Уильям»! Откуда она взялась? Он ведь был совсем не старый. Но даже если бы и старый, такие вещи людям все равно не говорят.

Они с Мэтти ушли в задние помещения выпить кофе с пирогом и о чем-то поговорить, оставив меня в мастерской держать оборону. Чуть позже, когда я тестировала старые вайтволлы [5], опуская их в воду и отмечая желтым мелом места утечки, до меня дошло, откуда появился этот старик Уильям. Мне вспомнились три картинки из детской книжки, на которых был изображен маленький круглый человечек. На одной картинке человечек стоял на голове, на другой – держал на носу угря, а на третьей пинком сбрасывал с лестницы какого-то мальчишку. «Ты старик, папа Уильям!» – так называлось стихотворение в этой книжке. Некоторые страницы у нее были изрисованы цветными карандашами, из чего я сделала вывод, что книжка была подарком от каких-то людей, у которых мама работала – только детям богатых родителей позволялось рисовать в книжках с твердой обложкой.

Я решила последовать совету Сэнди и заглянуть после работы в ближайший магазин подержанных игрушек. Название этих магазинов «Для вас они новые» почему-то напоминало мне о работодателях моей мамы.

Проверив и промаркировав все шины, я сложила их в две разные стопки – хорошие и проколотые – и поздравила себя: рука моя по-настоящему тверда! Правда, чуть позже Мэтти увидела, как я подпрыгнула от испуга, когда какой-то торгующий хот-догами «шевроле», проезжая мимо, издал громкий хлопок. В этот момент Мэтти занималась с клиентом, но потом, освободившись, подошла и спросила: почему я все время такая нервная. Я сразу подумала про ту колонку в журнальчике «Ридерз Дайджест», где они печатают рассказы разных людей о самых нелепых моментах их жизни. Помню одну историю, которая называлась «День, когда мой щенок-ретривер сорвал с соседкиной веревки все сохнущее нижнее белье». Правда, самые нелепые реальные истории из своей жизни вы вряд ли захотите отправить в «Ридерз Дайджест».

– Да нет, – ответила я. – Ничего я не нервная.

С минуту мы с Мэтти стояли друг напротив друга, сложив руки на груди. В ее седой, высоко подрезанной прямой челке было больше соли, чем перца, а кожа вечно казалась слегка обгоревшей на солнце. Морщинки вокруг глаз напоминали мне кожу на ее сапогах от Тони Лама.

Мэтти была словно скала – вы могли до посинения смотреть ей в глаза, но пересмотреть ее, сдвинуть с места хоть на дюйм не удавалось никому.

– Только не говори мне, что скрываешься от закона, – сказала она наконец. – Этого добра мне хватает и без тебя.

– Нет, – сказала я.

Интересно, что конкретно Мэтти имеет в виду? Мимо мастерской проехал мальчишка на велосипеде, держа под мышкой картину со спортивной машиной в рамке.

– Я боюсь взрывающихся шин, – призналась я.

– Ну и дела.

– Я тебе об этом не говорила, потому что… не хотела показаться ссыклом.

Я замолкла и подумала: а можно ли произносить такие слова в местечке, которое называется «Иисус, наш Господь…». Но слово уже вылетело.

– Потому что на самом деле я смелая, – продолжила я. – Мне даже в голову не приходит ничего другого, чего бы я боялась на этом свете.

– Ну и дела, – повторила Мэтти. Мне показалось, она смотрела на меня так, как обычно смотрят на человека, впервые заметив его телесный изъян. Так у меня было в шестом классе. Один учитель вел у нас уроки целых три недели, и только потом мы обнаружили, что у него нет кисти левой руки. Он всегда прятал ее под носовым платком, а мы думали, что у него аллергия.

– Иди-ка сюда на минутку, – сказала вдруг Мэтти. – Я кое-что тебе покажу.

Я прошла вслед за ней в угол мастерской, где она достала канистру на пять галлонов – такую, что пристегивают на задок «джипа». Отвернув крышку, Мэтти наполнила ее водой чуть больше, чем наполовину.

– Ух! – воскликнула я, когда она неожиданно бросила канистру в меня. Я поймала ее, но при этом чуть не свалилась с ног.

– Шибануло? Но ведь не убило же, верно?

– Не убило.

– Здесь – двадцать восемь фунтов воды. В шину ты накачиваешь около двадцати восьми фунтов воздуха. Если шина рванет, удар будет точно таким же.

– Как скажешь, – покачала головой я. – Но я видела, как одного типа взорвавшаяся шина забросила на рекламный щит. Это была тракторная шина.

– Ну, тут уж совсем другая история! – протянула Мэтти. – Давай так: если к нам пригонят трактор, накачивать ему шины буду я. Идет?

Я никогда не думала о силе взрыва как о величине относительной, хотя по логике они и вправду должны различаться. Демонстрация Мэтти, конечно же, не освободила меня от страхов, но чувствовать я себя стала лучше. А что? Свобода или смерть!

– У меня план получше, – отозвалась я. – Мы займемся им вместе.

– Договорились, моя милая.

– А теперь я могу поставить канистру?

– Конечно, поставь, – совершенно серьезно сказала Мэтти – так, словно канистра была какой-то важной автомобильной деталью, починку которой мы обсуждали. Я мысленно благословила Мэтти за то, что на протяжении всего разговора она ни разу не засмеялась.