Девушка из хорошей семьи - Мисима Юкио

Ей захотелось поцеловать эти губы, но она постеснялась делать такое в первый день замужней жизни. Сдержалась. Она опасалась, что шутливым поцелуем разбудит мужа. Он изумится, засмеется в полусне. А когда Касуми приблизила губы к его губам, внезапная мысль грянула, словно гром, и остановила ее.

«Он раньше вот так спал с разными женщинами. Чтобы сосчитать даже тех, о ком я знаю, пальцев на руке не хватит!»

В памяти Касуми с невероятной скоростью всплыли одна за другой известные ей подружки Саваи. Лица этих женщин отчетливо проступили из темноты; казалось, они смеются над ней.

Гейша, которую она видела на станции «Токёэки»; девчонка в красном полупальто у музыкального автомата; неизвестная пока продавщица из «Эльдорадо»… С этими женщинами Саваи делал то же самое, так же проводил ночь, а утром с таким же наивным видом поворачивался к ним сонным лицом.

До сих пор Касуми изредка размышляла о женщинах Саваи, но это были в основном фантазии, навеянные романами, с ней самой никак не связанные, всего лишь смутные проекции воображения. Но одна ночь полностью изменила суть этих образов. Мысль о том, что какая-то женщина представляет себе тело Саваи, была неприятна и пугала. Касуми была противна самой себе, но прошедшая ночь стала границей, и теперь уже не верилось, как это Касуми спокойно расспрашивала Саваи о его романах и похождениях.

Касуми сильно потянула Саваи за ухо.

– Ой, больно!

Саваи неуклюже приподнялся, огляделся вокруг, будто не веря собственным глазам.

– Ты чего это? В первый же день медового месяца будить, дергая за уши! Разве хорошая жена так поступает?

– Ну все. – Касуми окончательно пришла в себя и нежно улыбнулась.

– Наверняка подружки тебе рассказывали, как в таком случае поступают мужчины. Умерь-ка свой пыл. Пошутила – и хватит.

Саваи вроде бы сердился, но при этом с довольным видом обнял одетую в розовую ночную сорочку Касуми за талию.

– Сколько можно спать, я соскучилась, ты совсем не обращаешь на меня внимания.

Саваи поцеловал ее в щеку, лизнул кончиком языка. Касуми обессиленно повалилась ему на грудь и умоляющим, так не похожим на нее тоном попросила:

– Все, больше никаких похождений. Люби только меня. Обещаешь?

– Опять ты об этом? – резко сказал Саваи. – Обещаю, я ведь уже говорил.

– Нет, так не пойдет – скажи, чтобы я на самом деле поверила.

Было понятно, что Саваи нервничает, не знает, как поступить, и тут Касуми почувствовала, как он медленно и осторожно гладит ее волосы. Он долго молчал, а потом серьезно и убедительно произнес:

– Не беспокойся. Я обещаю.

20

Нет смысла рассказывать подробности их жизни, начавшейся сразу по возвращении из свадебного путешествия, о непривычной занятости и непривычном досуге. Касуми, как всякая молодая жена, старалась изо всех сил и достигла определенных успехов. Время от времени в гости заглядывала свекровь, с которой она легко нашла общий язык; мать давала советы, как должна себя вести жена сотрудника компании, и Касуми следовала им в точности. Сейчас, послушная и пассивная внешне, она таила в глубине души накопленную со времен девичества необъяснимую «страсть к тому, чтобы быть несчастной». В новой жизни у нее хватало забот, но, как водится у жены служащего, когда муж отправлялся на работу, она улучала время закрываться в одной из комнат и предаваться размышлениям. Касуми теперь на себе испытала все, что чувствовала невестка.

Оставаясь одна, она смотрелась в зеркало и думала: почему на ее счастливом лице такие мрачные глаза? Во всяком случае, так ей представлялось – она даже внушала себе эти мысли. Лицо, которое не лучилось бы счастьем, и представить неприятно, замужняя жизнь шла своим чередом, а все-таки ей хотелось видеть в собственных глазах затаенную печаль.

Первый раз в гости к родителям после свадебного путешествия они пришли вдвоем с Кэйити, и когда Ититаро в прекрасном расположении духа со свойственной ему в сердечных делах неделикатностью настойчиво повторял: «Ах, да вы счастливы», Касуми это раздражало. Такое счастье, как его понимал отец, ей никак не подходило.

Тем не менее она была счастлива – отрицать это невозможно. Кэйити возвращался домой с работы в разное время, но, судя по жизни Ититаро, это было вполне естественно. Когда подступал вечер, Касуми выходила на балкон третьего этажа и ждала: вот сейчас, сейчас появится идущий домой муж. Ужин был уже готов, оставалось его подогреть. Многоквартирный дом, где они жили, находился на краю большого парка и утопал в зелени, с балкона просматривались широкая долина и склон холма напротив. На вершине холма, возвышавшегося на северо-западе, ночное небо пронзала яркая пятиярусная пагода – башня храма Хоммондзи в районе Икэгами. Внизу среди зелени белели европейские домики поселка – его называли «деревней иностранцев». На склоне холма повсюду попадались густо заросшие травой участки, среди полей в долине тоже встречались такие – владельцы забросили их, дожидаясь роста цен на землю.

Ждать возвращения Саваи со службы, наблюдая, как солнце садится за холм, – вот что составляло теперь жизнь Касуми. Когда перед домом появлялась фигура в пиджаке и Касуми видела, как муж поднимается по каменным ступеням между кустами, она уже не могла унять бешено бьющееся сердце.

Кэйити, войдя в ворота, незаметно для жильцов дома поднимал голову и улыбался по-особому. Его улыбка предназначалась жене, вышедшей на балкон встречать мужа, – ей одной. Касуми это возбуждало. Когда он возвращался засветло, его улыбка была хорошо видна, а в темноте свет фонаря у ворот не доставал до лица и улыбка пряталась в тени деревьев. Поэтому Касуми хотелось, чтобы муж всегда приходил домой до сумерек, но она никогда не высказывала этого желания вслух.

Нечего и говорить о том, что начиналось, едва Саваи, поднявшись по лестнице, открывал дверь в квартиру.

Касуми не могла отрицать, что пребывала в состоянии, близком к наркозу. Конечно, реальная жизнь отличалась от мечты: она училась рассчитывать семейный бюджет, торговаться с зеленщиком или в рыбной лавке, но к ее приятному наркозу все это отношения не имело.

Кэйити был не из тех мужчин, которые после свадьбы превращаются в деспота. Он по-прежнему говорил грубовато и много шутил, не лез в бытовые дела, был своенравен, но не создавал сложностей и вообще в повседневной жизни производил впечатление заурядного служащего. И он не притворялся – Касуми явно его переоценивала, считая диким, необузданным. Он безоглядно любил Касуми и показывал это физически, а его жизнерадостный, веселый характер проявлялся в замечаниях вроде:

– Эй, как ты хорошо сейчас улыбнулась. Нет, не так прямо. На треть лицо у тебя оказалось под лампой, ты повернулась ко мне и засмеялась. Да, вот так. Хорошо, вот так!

Касуми это радовало. После таких слов всегда следовал поцелуй. Словесное одобрение сразу же подкреплялось прикосновением губ.

Дома они были друг с другом очень откровенны, но одного вопроса оба заботливо не касались: самодовольных рассказов Кэйити о его любовных похождениях, о которых он когда-то так воодушевленно рассуждал, а Касуми с таким же воодушевлением слушала. Оба замечательно научились обходить запретную тему и ловко избегали даже близких к ней разговоров.

Например, Кэйити лежа листал еженедельный журнал и показывал Касуми страницу:

– С ума сойти! Брачный аферист! Семь женщин обманул, обещал жениться. Да ему уже за сорок. Лысеет, рожа какая-то бесцветная. Смотри, вот его фотография.

– Да уж, неприятное лицо.

Касуми так и подмывало сказать: «Ты-то не можешь похвастаться семью женщинами».

Однако она одергивала себя и молчала. И вовсе не потому, что специально сдерживалась или чувствовала близкую опасность. Кэйити поступал точно так же: сначала он, скорее всего, неосознанно показывал фотографию в журнале, но на этом сворачивал разговор, который мог привести к неприятностям.

Таким образом, все кончалось благополучно. Правда, в подобные минуты у Касуми молнией мелькала какая-то мысль, но вскоре, не оседая в душе, забывалась.