Эйфель (СИ) - Д'
Он запрещает себе думать дальше. Да и слова излишни. Касание ее пальцев, сплетенных с его собственными, делает ненужными любые речи, любые клятвы. Адриенна сжимает его руку так, будто ничто в мире уже не сможет их разъединить.
Ничто… кроме одного взгляда.
Только одна пара глаз видит этот жест, внешне вполне невинный. И мир для Антуана рушится. Чего он не понял? Какая мелочь ускользнула от его острого взгляда? А ведь его ремесло в том и состоит, чтобы наблюдать, разгадывать; его статьи имеют успех именно благодаря этой безжалостной зоркости. И вот теперь, у него под носом… Нет, это невозможно! Ему почудилось, с ним сыграло жестокую шутку всеобщее ликование. Антуан де Рестак с трудом пробивается сквозь толпу и видит, что их руки все еще сплетены. И разжимаются лишь, когда Локруа спускается с эстрады.
— Эйфель! Я очень рад за вас!
— О, не больше, чем я, господин министр.
Локруа узнаёт Адриенну и целует ей руку.
— А где же ваш супруг? Без него успех Эйфеля был бы невозможен.
— Я здесь, Эдуард, — говорит подошедший Рестак, кланяясь министру со своей всегдашней непроницаемо-светской улыбкой. Антуан — порождение мира, где люди умеют скрывать свои чувства. Затем, даже не взглянув на Адриенну, он поворачивается к Гюставу и заключает его в объятия.
— Вот видишь, друг мой, я сдержал свое обещание…
Гюстав слишком опьянен своим триумфом, чтобы уловить иронию в этих словах.
— Спасибо тебе! — выдыхает он с искренней благодарностью.
А Рестаку кажется, что он обнимает змею.
ГЛАВА 22
Париж, 1886
— Эта победа по праву принадлежит вам! Только благодаря вам «Предприятие Эйфеля» произвело этот несравненный, доселе невиданный опыт!
Настал черед Гюстава выйти на эстраду и произнести речь перед публикой. Он любил такие моменты. Ему претили пустые болтуны, записные ораторы, но как же приятно читать на лицах прохожих восхищение и непонимание, когда они смотрят на его конструкции. Когда он построил виадук Гараби — металлическое кружево его арки предвосхитило будущую башню, — его спрашивал едва ли не каждый житель Рюина:
— Господин Эйфель, как вам это удалось?
— Господин Эйфель, но ведь такое сооружение не устоит!
А Гюстав лишь загадочно молчал, словно фокусник, у которого спрашивают, как ему удалось достать кролика из шляпы.
Кто знает, устоит ли эта трехсотметровая башня, которую он взялся построить меньше чем за два года во славу Франции?!
Он обязан верить в успех, — только при этом условии его команда пойдет за ним. Вот они — все тут, толпятся в главном дворе «Предприятия Эйфеля». И, конечно, он должен устроить им праздник, увенчавший долгие месяцы исследований и работы… а главное, предвещающий тяжелую, изнурительную стройку! Ему хочется отметить этот момент, подбодрить их, воодушевить. И он лезет на вагонетку, размалеванную экзотическими названиями — Тонкин, Сенегал, Бразилия, — которую выкатили на середину двора.
— Еще никто в мире не предпринимал того, что мы собираемся сделать. И я заверяю вас: ваши дети и дети ваших детей будут с гордостью вспоминать, что вы работали на этой стройке, на вашей стройке…
Это слово — ваша — вызывает у рабочих взрыв энтузиазма.
— Мы построим мечту! — провозглашает инженер. — Вы и я, вместе!
Толпа восторженно ревет, мужчины подбрасывают в воздух каскетки, обнимаются, хлопают друг друга по спинам.
Гюстав спрыгивает с вагонетки легко, как юноша; нельзя терять ни минуты.
Пока рабочие допивают алжирское вино, Гюстав знаком велит сотрудникам следовать за ним. Жак Компаньон, Адольф Салль, Нугье и еще несколько человек подбегают к нему, удивленные, почему он так резко прервал их праздник.
— Ты мог бы дать нам спокойно допить, Гюстав, — упрекает его Компаньон, утирая губы обшлагом куртки.
— У нас всего два года! В следующий раз мы будем пить на высоте трехсот метров, не раньше.
Все с улыбкой переглядываются, так забавен трудовой пыл инженера. А тот быстрым шагом идет по заводу — ни дать ни взять, генерал в сопровождении штабных офицеров.
— Детали будут отливать в этих цехах и доставлять на стройку, чтобы собирать уже на месте. Придется нам утроить производственные мощности завода.
— Утроить? — переспрашивает Компаньон. — Но, Гюстав, я…
— И разошли запросы на лифты. В первую очередь, конечно, в фирму Ру, но также и в американские.
— Записал, — хмуро отвечает Компаньон; впрочем, он давно привык к порывам хозяина.
— А что касается молний, — продолжает Эйфель, обращаясь к другим сотрудникам, — обратитесь в Академию, а потом к Беккерелю [32].
Подчиненные записывают его распоряжения на ходу: Эйфель отдает их, продолжая обход завода.
— А вы… Я к вам обращаюсь, зять!
— Да, патрон? — встрепенулся Адольф Салль.
— Вам поручается набор рабочих…
Адольф, гордый тем, что ему доверили такую сложную задачу, приостанавливается и смотрит на план башни.
— Нам понадобится как минимум тысяча человек.
— Триста! И ни одним больше!
Эта цифра беспощадна, как нож гильотины.
Присутствующие тревожно переглядываются, а Гюстав улыбается, глядя на их удивленные лица.
— Мне нужны монтажники и плотники высшей категории, притом самые отважные. Савояры, эквилибристы, краснокожие, кто угодно. Лишь бы не боялись высоты и согласились работать по доброй воле, — объявляет он, продолжая идти вперед. — А какие-то особые навыки мне не потребуются.
Размахивая листком, испещренным цифрами, Эйфель объявляет: расчеты инженеров так упростили процедуру монтажа, что башню сможет собрать пятилетний ребенок.
— Пятилетний? Уж конечно! — мрачно ворчит Компаньон.
Эйфель не удостаивает его ответом и поворачивается к Нугье.
— Поручите четверым разным инженерам еще раз проверить все расчеты. Привлеките одного из Политехнической школы, второго из Центральной, третьего из Высшей горной, четвертого — из управления дорог и мостов. Я не допущу на стройке ни одной оплошности.
Нугье, бледный как смерть, поспешно записывает. Он, конечно, счастлив оттого, что получит богатое вознаграждение за свой патент, но начинает сомневаться в том, что его имя когда-нибудь прозвучит в связи с этой башней, хоть он и был ее первым создателем. Эйфель слишком страстен и жаден, чтобы не присвоить себе славу этого проекта. А впрочем, разве этим не страдают все визионеры?
— …габариты каждой детали — в натуральную величину… И в каждом конструкторском бюро должен стоять макет в пропорции один к ста, который будет расти вместе с настоящей башней.
И Гюстав Эйфель еще раз напоминает: все проблемы должны решаться тут, на заводе, а не возникать там, на стройке.
Присутствующие кивают; они согласны, что, несмотря на сложность задачи, это самое мудрое решение.
— Но наиглавнейшее из главного — это бе-зо-пас-ность! Строителям грозят падения рабочих инструментов, холод и ветер: им нужны защитные сетки и теплые тулупы. Я не допущу на моей стройке ни одного смертельного случая.
Выдохшись, он наконец прекращает свой бег и опирается на лестничные перила, словно марафонец, пересекший финишную прямую. И обращается к Компаньону:
— Теперь твой черед. Ты все это наладишь…
«Генеральный штаб» на миг испуганно замирает, словно у каждого нашлись возражения. Но Эйфель уже далеко…
ГЛАВА 23
Бордо, 1860
— Хочет жениться на моей дочери? Этот Эйфель?! Вы серьезно?
Луи Бурже задохнулся от возмущения. Вскочив с тяжелого кожаного кресла, он стал мерить большими шагами кабинет, словно пытаясь убежать от проблемы.
— Эйфель просил меня поговорить с вами. Я говорю…
Действительно, Пауэлс не шутил. Чтобы обратиться к Бурже с этой дерзкой просьбой, Эйфель выбрал его. Четверть часа тому назад Пауэлс позвонил в дверь особняка Бурже, а тот подумал, что ему хотят заказать дополнительную партию леса. Пауэлсу было неловко, он прятал глаза, стараясь не встречаться взглядом с хозяином дома. Не привык он к столь щекотливым поручениям!
