Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Восхождение
А Господь все это духовное болото так встряхнул, что многие безбожники от скорбей да мучений в лагерях взмолились да покаялись и от всей души к Богу обратились!
— Ну а те, кто веру имел тогда, кто пострадал вообще невинно? — не мог я успокоиться.
— Те, кто за веру пострадать сподобился или невинно гонения со смирением претерпел, те вообще от Бога венец славы мученический получили! Мы им теперь молимся и их ходатайства за себя перед Господом просим, новомучеников и исповедников российских!
Наше дело — исполнять Божью заповедь любви везде, куда бы нас Господь ни привел. В миру ли, в монастыре или в лагере, в каких бы внешних обстоятельствах мы ни очутились, и тогда Царство Божие будет «внутрь нас»!
— Понял, отче! — смирился я с неоспоримой логикой батюшкиных слов, — ты прав, как всегда...
— Дело не в моей правоте, Леша! — спокойно продолжал Флавиан. — Дело в непостижимом для нас, но непреложно благом Промысле Божьем! Надо искреннее доверять Богу и не сомневаться в Его любви к нам, этой любви недостойным!
— Ну да! — вспомнил я. — Он мне также сказал: «Богу виднее, доверяй Ему...»
— Кто сказал? — не понял отец Александр.
— Феологос! — вздохнув, ответил я.
— А кто этот Феологос? — переспросил схимонах. — Он здешний или там, в России?
— Это Лешкино очень личное, отче, — ответил за меня Флавиан, — не стоит об этом.
— Ну прости, — смутился схимник, — я не знал...
— Да что ты, ничего! Это ты меня прости за смущение, отче! — смутился теперь я.
— Так, братие! — поднял палец Флавиан. — Если не ошибаюсь, то это к службе звонят!
За окном «каптерки» раздался зычный звук монастырского колокола.
— Сегодня служба в твоем любимом Покровском храме, — с улыбкой похлопал меня по плечу отец схимонах.
— Слава Богу! — с искренней радостью воскликнул я.
ГЛАВА 11
Покровский храм
Покровский храм!
Большой, широкий и длинный вглубь — от входа до алтаря — с двумя рядами соединенных спинками стасидий, что стоят между украшенных с четырех сторон иконами опорными колоннами. Храм разделен на два неравных по ширине придела: справа более широкий — Покровский, слева, поуже, — Святого благоверного князя Александра Невского.
Светлый и напоенный воздухом днем, загадочный, словно распахнувшийся в глубину бездонного неба ночью, гулко откликающийся на шаги толстенными досками пола. С ажурным золотом иконостасов и киотов, богато изукрашенными окладами чудотворных икон, увесистыми гроздьями паникадил и своей неповторимой, тонко ощущаемой атмосферой непрекращающейся молитвы. Словно сам храм, или его хранитель ангел, или входящие в него через свои святые образа угодники Божьи не прекращают в нем молитвенного предстояния перед Творцом даже тогда, когда храм покидают закончившие службу монахи.
В Покровском храме есть у меня любимая стасидия, стоящая лицом к алтарю, в приделе благоверного князя Александра, прямо перед большим проскинитарием — увенчанным сенью столиком, напоминающим алтарный жертвенник, со стоящими на нем серебряными ковчегами с мощами святых, чья память празднуется на текущей неделе. В мой первый приезд в центре проскинитария стоял нехитрый ковчег с главою преподобного афонского старца Силуана, но в этот раз...
Как мне сказали, некто благочестивый паломник, кажется даже получивший от преподобного Силуана благодатную помощь по молитве перед его честною главой, в знак благодарности святому создал прекрасный драгоценный ларец, изукрашенный самоцветами, в который и переложили честную главу преподобного, и, ради сохранности ларца, убрали его в параклис (маленькую церковку), используемый как хранилище святынь и открываемый лишь для поклонения этим святыням паломников.
Так что...
Ну, значит, так надо!
Чтобы попасть в Покровский храм, необходимо подняться по семи лестничным пролетам, три из которых, начинаясь на северной стороне центральной площади монастыря, проходят по открытой части здания и приводят к площадке с фреской. Она изображает коленопреклоненную молитву старца Силуана, у которого (на фреске) зацелован молящимися весь локоток правой руки.
Затем лестница продолжается внутри здания келейного корпуса, поднимая вас через три этажа на четвертый и приводя на площадку с тремя дверями: прямо — в тот самый параклис со святынями, направо — на балкон с великолепной панорамой всего монастыря на фоне моря и налево — в сам Покровский храм.
Войдя в высокие застекленные двери, вы попадаете в высокий гулкий коридор с висящими по стенам на вешалках монашескими мантиями и рясами, и, пройдя его, сквозь вторые стеклянные двери попадаете в сам храм. Точнее, в некий особый благодатный возвышенный мир, возвышенный не только над поверхностью земли, но и над всею суетностью лежащего в его подножии земного бытия.
Вечерня была обычной, будничной, пронеслась незаметно, я даже не успел захотеть присесть и простоял всю службу в любимой стасидии с поднятым вверх сиденьем. Только-только настроил себя на молитву, и уже — отпуст! Ну да ладно, ночь впереди, даст Бог — помолимся!
Когда я, перецеловав все полюбившиеся мне еще в первый приезд иконы, спустился наконец одним из последних на площадь, лежащую между соборным храмом-кириаконом Великомученика Пантелеймона и увенчанным самой красивой на Афоне колокольней зданием трапезной, дверь в трапезную уже была открыта. Большинство братии и паломников уже заканчивало рассадку за большими деревянными столами, на такие же внушительные деревянные лавки по местам, указываемым деловитыми «трапезниками».
Едва я занял указанное мне место за паломническим столом, как зазвучала молитва, священническое благословение пищи, и началась трапеза, сопровождаемая чтением жития дневного святого, гулко отдававшимся эхом в огромном, на три четверти пустом, здании трапезной.
Кормили просто, но, как и за утренней трапезой, давали первое, второе и десерт (обычно в афонских монастырях трапеза бывает дважды в день, после литургии утром и после вечерни вечером).
На первое были классические русские щи со сметаной, на второе макароны с подливкой из овощей, кусочек сыра, чай, яблочное повидло, очень вкусный пшеничный хлеб собственной выпечки и всегда стоящие на столе в мисках из нержавейки великолепные солено-подкопченные черные маслины.
Вкус... Этого не передать, это не «Критикос» какой-нибудь! Это можно только ощутить самому и только за монастырским столом.
Дождавшись после трапезы на площади Флавиана и увидев, что он взят в пленение еще одним пантелеимоновским иноком, которого во Флавиановой спортивной сумке ожидал присланный из России пакет с книгой, я быстренько благословился у своего батюшки на фотосессию монастыря со стороны набережной. Это единственная зона, откуда разрешают снимать Пантелеймон без специального «благословения», и, чтобы не упустить вечернее освещение, с возможно приличной скоростью я зашагал в сторону архондарика за фотоаппаратом.
