Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Восхождение
Дождавшись после трапезы на площади Флавиана и увидев, что он взят в пленение еще одним пантелеимоновским иноком, которого во Флавиановой спортивной сумке ожидал присланный из России пакет с книгой, я быстренько благословился у своего батюшки на фотосессию монастыря со стороны набережной. Это единственная зона, откуда разрешают снимать Пантелеймон без специального «благословения», и, чтобы не упустить вечернее освещение, с возможно приличной скоростью я зашагал в сторону архондарика за фотоаппаратом.
Фотосессия удалась! Правда, я едва не искупался в море, почти уже кувыркнувшись в него с высокого парапета, ограждающего набережную, когда тянулся захватить в кадр весьма фотогеничный балкон на фоне купола колокольни. Но для настоящего искусства это мелочи!
Зато я «забабахал» такие панорамы монастыря с конца пристани-арсаны широкоугольным объективом! А чайка, «схваченная» телевиком около печной трубы на крыше архондарика! А шикарная полупрозрачная тень в гроте со святым источником!
О! Отщелкав с полторы сотни кадров своим «Кэнон 1000Д», я чувствовал себя почти Вадимом Гиппенрейтером, спускающимся с отснятого им собственноручно изготовленной деревянной камерой огнедышащего камчатского вулкана...
И тут!..
Мимо меня прошел высокий сухопарый монах, лет так около пятидесяти с небольшим, в надвинутой на очки вязаной черной шапочке, серьезных горных кроссовках, с рюкзачком на плечах. А на груди у него висел...
О! Нет, это надо обрисовать поярче!
Был такой фильм, американский, «Трэ амигос» — то есть три товарища по-испански. Там три голливудских актера, снимавшихся в вестернах в конце девятнадцатого века в ролях героев, приехали в глухую мексиканскую провинцию, думая, что их пригласили показать шоу со стрельбой и гарцеванием на лошадях.
И попали в лапы абсолютно реального бандита Эль Гуапо (кажется, это имя переводится как-то неприлично), который вынуждает одного из них, по имени Ник... стреляться на «ковбойской» дуэли с немцем — летчиком-контрабандистом, поставлявшим этому Гуапе оружие.
Причем с немцем-киноманом, выросшим на вестернах с этим самым Ником и с детства мечтавшим не только научиться, подобно Нику, крутить кольт на пальце, но и стрелять из этого кольта не хуже своего кумира. Сами понимаете, когда ему представилась возможность посоревноваться...
Словом, ставят бандиты бедного актера в его опереточном мексиканском «прикиде» против реального стрелка-контрабандиста, и тут один из эль-гуаповских «шестерок», увидев блестящий хромом с перламутром револьверчик Ника, забирает у него эту игрушку и подает актеру здоровенный тяжелый кольтище, произнося при этом: «Выкинь эту писюльку, умри с револьвером, из которого стреляют настоящие мужчины!»
Так вот! «Никонище» с громадным объективом, висевший на груди у того высокого монаха, напомнил мне то самое, из чего «стреляют настоящие мужчины», а мой «кэнончик», соответственно...
Ну, я думаю, вы поняли!
В архондарик я вернулся в более смиренном состоянии духа, нежели то, в котором я уходил с набережной.
Кстати, в том фильме Ник все-таки «завалил» своего поклонника-немца из того страшенного кольта.
ГЛАВА 12
Афонская ночь
Не успел я толком отдохнуть после фотосессии, то есть проглядеть отснятые кадры на дорожном ноутбуке, как в гулком коридоре архондарика раздался громкий звон маленького ручного колокола, по пробуждающему эффекту скорее похожему на корабельную «рынду», и громкий голос архондаричего привычно воскричал:
— Бдению время, молитве час! Прилежно возопием Богу: «Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!»
Пора было идти на малое повечерие. Выйдя из кельи в коридор, я обнаружил в нем Флавиана, уже закрывшего на ключ свою келью и идущего к выходу из архондарика. Я последовал за ним.
— Отче! Я все думаю про мельницу преподобного Силуана. Как насчет завтра, после утренней трапезы, прогуляться туда?
— Если даст Бог дожить до завтра, то прогуляемся, Леша! — ответил мой батюшка. — Я уже узнал, у кого нужно попросить ключ от церковки, в которой Силуану явился Господь, выйдя из местной иконы в иконостасе.
— Ну слава Богу! — обрадовался я. — Очень уж хочется повидать живьем место подвигов такого великого старца!
— Греки на Афоне говорят: «Россия в девятнадцатом веке дала мировому монашеству преподобного Серафима Саровского, а в двадцатом веке преподобного Силуана Афонского!»
За разговором мы подошли к воротам монастыря, помолились образу великомученика Пантелеймона над входом, приложились к его образу и к иконе Божией Матери под аркой ворот, здесь же Флавиана остановил с каким-то вопросом молодой невысокий монах. Флавиан махнул мне рукой в сторону храма, я кивнул и, не дожидаясь его, отправился в Покровский храм.
Ну вот так!
В «моей» стасидии уже стоял какой-то озирающийся во все стороны, видно впервые оказавшийся здесь, немолодой паломник в светлом льняном костюме.
«Обидно, досадно, но — ладно!»
Можно было, конечно помолиться о том, чтобы Господь его куда-нибудь в другое место перевел, ведь этому паломнику «моя» стасидия еще не так дорога, как мне, но...
«Может быть, ему здесь молиться нужнее, — подумал я. — Господь ведь знает, что я люблю это место, но раз Он решил поставить сюда этого человека, значит, так всем полезнее!»
Я, уже смирившись, начал приглядывать себе другую «точку дислокации», как вдруг паломник в льняном костюме, увидев кого-то, очевидно, ему знакомого, в другом конце храма, покинул «мою» стасидию и, перейдя туда, встал рядом со своим знакомым.
Я еще постоял немного, проверяя — точно ли Господь благословляет меня занять мое любимое место, и, увидев, что все проходят мимо «моей» стасидии, не занимая ее, «с чувством глубокого удовлетворения» водрузил свою плоть на вожделенное седалище и возблагодарил Бога, балующего Своих непослушных детей даже в таких мелочах...
Повечерие пролетело почти незаметно, молился я, надо признаться, достаточно рассеянно, образы пережитого за последние дни все время вставали перед глазами, множество новых мыслей, новой духовной информации роилось у меня в голове, и я никак не мог сосредоточиться на словах молитв. В общем, я вышел из храма весьма недовольный самим собой.
Начинало темнеть. Оглядевшись и не найдя в зоне видимости Флавиана, я не торопясь вышел из ворот монастыря, прошел по длинной прямой аллее, спускающейся к архондарику, и, решив сегодня уже не беспокоить батюшку, отправился прямиком в свою келью.
Ветра не было, море почти неслышно плескалось о прибрежную гальку, вдали в темноте поблескивали огоньки курортных городков на побережье Ситонии, там уже начинался курортный сезон. Кратко помолившись перед иконами, висящими в изголовье моей кровати, пожелав Божьего благословения на сон грядущий Иришке с детками и всем, кого я помню и люблю, я лег на свою простую, достаточно жесткую койку и моментально «отрубился».
