Чарлз Буковски - Голливуд
— Конечно. Куда и когда?
Завтракали у «Муссо». Заняли большой стол в углу. Заказали и выпивку. К нам подтягивался народ перекинуться словечком с юридическим светилом. Правда, все просто дрожали перед ним от страха. Но светило вел себя крайне великодушно. На нем был очень дорогой костюм.
Адвокат, Лэнс и Джон разработали стратегию отношений с Фридманом и Фишманом. Я в это дело не вникал. Командовал юрист: ты скажешь то, а ты — сё. Этого не говори, я сам скажу. И все в таком духе.
Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.
Завтрак закончился, мы разошлись по машинам и поехали к зеленому билдингу, где нас ожидали Фридман и Фишман. Мы договорились собраться у подъезда.
Секретарша проводила нас в кабинет Гарри Фридмана, и не успели мы войти, как Фридман встал из-за стола и начал с места в карьер:
— Сожалею, но ваши ребята обанкротились, и тут ничем не поможешь. Эти двое должны выйти из дела. Мы не можем тащить их на своем горбу. Мы не благотворительная организация.
Мы расселись вдоль стенки.
— Мистер Фридман, — начал Джон, — я не могу обойтись без этих людей, они знают суть дела. Фридман, по-прежнему стоя, оперся костяшками пальцев о столешницу.
— Незаменимых нет! Тем более когда речь идет об этих господах. Зачем они нам? Ну ответьте, зачем?
— Они мои сопродюсеры, мистер Фридман…
— А я генеральный продюсер! Я главнее! И я в них не нуждаюсь! Кровососы! Пиявки!
За спиной Фридмана отворилась дверь, и вошел Фишман. Он был не таких внушительных размеров, как Фридман. Фишман обошел вокруг партнера. Он был шустренький. Выходя на второй круг, он прокричал:
— Пиявки! Пиявки! Пиявки!
И юркнул в ту же дверь, за которой, наверное, находился его кабинет. Фридман опустился в кресло. Он наверняка знал, кого мы к нему привели. Сидя за столом, он сказал уже вполне мирно:
— Нам никто не нужен.
Светило откашлялся и произнес:
— Прошу прощенья, но существует контракт…
Фридмана подбросило в кресле.
— А ты заткнись, ученая задница!
— Я с вами свяжусь позже, — пообещал светило.
— Валяй! Свяжется он со мной! Попробуй, свяжись, хрен заумный! Мне на тебя плюнуть и растереть!
Мы поднялись и направились к двери. Пошептавшись, Тим и светило отвалили. Джон сказал, что хочет продолжить беседу. Я тоже остался.
Мы снова сели.
— Не могу я платить этим парням, — сказал Фридман.
Джон подался вперед и погрозил пальцем:
— А какого же черта ты, Гарри, заставляешь их даром ишачить?
— А мне в кайф, когда на меня задарма ишачат.
— Разве ж это справедливо? Они уже несколько месяцев проработали! Ты должен им заплатить.
— Ладно, дам им пятнадцать тысяч.
— То есть тридцать на круг — за несколько месяцев?
— Нет, зачем, я дам пятнадцать на двоих.
— Это невозможно!
— Все возможно.
Тут он обратил внимание на меня.
— А это что за парень?
— Автор сценария.
— Староват что-то. Долго не протянет. Я урежу ему гонорар на десять тысяч.
— Руки коротки, я сам ему плачу.
— Тогда с тебя сниму десятку, а ты уж с него.
— Кончай, Гарри…
Фридман поднялся из-за стола, прошел к кожаному дивану у стены и, растянувшись на нем во весь рост, уставился в потолок и замолк. Потом послышалось всхлипыванье. Глаза Фридмана наполнились влагой.
— Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!
Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.
И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:
— Это ведь будет художественная картина, так?
— Ну да, — кивнул Джон.
Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.
— Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!
Джон встал.
— Мистер Фридман, нам пора.
Мы двинулись к двери.
— Джон, — сказал Фридман, — этих кровососов надо отпустить. Пиявки! — услыхали мы его крик уже за дверью. Мы пошли в сторону бульвара.
Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.
Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас, и нам пришлось сделать крюк.
А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.
Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.
Стук пришлось повторить.
— Кто там? — раздался голос Джона.
— Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.
— Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.
— Прошу!
У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.
— Жизнь — пустая штука, — возвестил он.
Джон закрыл дверь на цепочку.
Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.
— Это что — термиты прогрызли? Джон засмеялся.
— Ага. Садитесь.
Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.
— Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются — и бах-бах-бах — продырявили дверь. И — тишина.
— Но мы, слава Богу, живы, — констатировал Франсуа. — Сидим и винцо попиваем.
— Они пытаются выкурить нас отсюда, — сказал Джон. — На все идут, чтобы мы сделали ноги.
— Придет час, и мы их протянем навсегда, — вставил Франсуа.
— У них больше пушек, чем у копов, — сказал Джон. — И они гораздо чаще пускают их в ход.
— Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, — заметила Сара.
— Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли — такую прорву денег бросить коту под хвост!
— А жистянку свою дорогую под хвост пустить — дешевле, что ли? — сказал Франсуа, делая внушительный глоток.
— Вам хоть заснуть удается? — спросил я.
— Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покоя нет. Решетки на окнах — фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь — за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.
Из-под пола раздался громкий стук.
— Слыхали?
Франсуа вскочил и затопал ногами.
— Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!
Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того.
