Чарлз Буковски - Голливуд
Прошло три или четыре недели. Однажды вечером зазвонил телефон. Это был Джон.
— Ну, как ты? Как Сара?
— Мы в порядке. А ты как — живой?
— Да. И «Танец Джима Бима» тоже. Франсин Бауэре прочла его и возлюбила. Согласилась даже скостить свой обычный гонорар. И Джек тоже, только это секрет.
— А с чего это они?
— Мы работаем с «Файерпауэр Продакшнз» — с Гарри Фридманом и Нейтом Фишманом. Они ушлые ребята насчет всяких гонорарных скидок. Против них не попрешь. Была, правда, легкая паника — агент Джека требовал включить в контракт пункт о гарантированной оплате.
— А это что за зверь?
— Это значит, что Джек получит свои денежки независимо от того, будет фильм закончен или нет. Большие «звезды» обычно всегда настаивают на этом пункте.
— Не верится, что наш фильм будет снят.
— С Томом Пеллом, который обещал сниматься за так, дело было бы вернее.
— Жаль, что Том выбыл из игры.
— Но свое дело он сделал. Когда Джек пронюхал, что Том собирается у нас сниматься практически бесплатно, он сразу проявил к нам интерес. И «Файерпауэр» зашевелилась. Так что мы свой клок шерсти урвали.
— А знаешь, что сказал Липпи Лео Дурочер?
— Что за тип?
— Бывший бейсболист. Он сказал: лучше быть везучим, чем талантливым.
— Но мы-то и везучие, и талантливые.
— Возможно. А кто эти ребята из «Файерпауэр»?
— Новички в Голливуде. Аутсайдеры. Никто толком не знает, по какому разряду их записать. Они снимали в Европе социальные картины. Потом явились сюда и зарядили — пачками! Их все возненавидели. Они идут на контакт, но у них не разгуляешься.
— Так или иначе, за нашего «Джима Бима» они взялись.
— Да, причем они одни и клюнули. Они сидят в том большом небоскребе в северном Голливуде. Я зашел к Гарри Фридману. «Вы договорились с Бледсоу и Бауэре?» — «Да», — говорю. — «Порядок. Картина у нас в кармане». — «А сценарий почитать не желаете?» — «Нет», — отвечает.
— Любопытный тип.
— В Голливуде его на дух не переносят.
— Жаль.
— Ты бы его видел! Толстущий. Кстати, в четверг он празднует свой день рождения. Вам с Сарой надо прийти. Там и его партнер Нейт Фишман будет.
— Придем. Жду указаний.
Минут через десять опять зазвонил телефон.
— Хэнк, это Тим Радди, я один из продюсеров «Джима Бима».
— Вы работаете с «Файерпауэр»?
— Нет, я с Джоном. Мы сопродюсеры. Я и еще Лэнс Эдвардс.
— А-а!
— Скажите, вы знаете Виктора Нормана?
— Читал.
— И он вас читал. Он тоже пишет сценарий для «Файерпауэр». Собирается на вечеринку к Гарри. Просил узнать, не заедете ли вы по пути в «Шато Мормон»? А оттуда вместе могли бы отправиться к Гарри.
— В каком он номере?
В четверг мы поехали в «Шато Мормон». У входа швейцар принял нашу машину, и мы вошли в холл. Нас с улыбкой встретил лысеющий мужчина. Тим Радди. Мы пожали друг другу руки и проследовали за ним. На стук открыл Виктор Норман. Мне понравились его глаза. Он казался спокойным и мудрым.
Опять рукопожатия. Сара выглядела классно. Норман на нее пялился.
Пожимая ему руку, я сказал: «Пьянь знакомится с Чемпионом».
Это ему польстило.
Виктор Норман — пожалуй, самый известный в Америке романист. Он не вылезает с телевидения, на слово у него никакого чутья. Но что мне в нем нравится — он совсем не боится феминисток. Он последний защитник мужиков во всех Соединенных Штатах. На это теперь мало кто отважится. Мне не всегда нравится его литпродукция, но моя мне тоже нравится не вся.
— Меня поселили в самых больших апартаментах и со скидкой. Говорят, для них это хорошая реклама. Но мне-то все равно — счет оплачивает «Файерпауэр».
Мы вышли на балкон. Открылся ужасный вид на ужас что за город.
Было сыро и холодно.
— Слушай, старик, — сказал я, — а выпить у тебя не найдется?
Мы с Виктором вернулись в комнату. Она вселяла чувство безопасности. Настоящая крепость. К тому же очень уютная.
Виктор принес бутылку вина.
— Вино есть, вот открывалку никак не найду.
— Пустяки, — вздохнул я с облегчением. Он в этом деле не профессионал. Виктор Норман набрал какой-то номер: «Будьте добры, открывалку. Штопор… И еще вина. Несколько бутылок…»
Он вопросительно посмотрел на нас.
Пока вино не прибыло, началась беседа.
— Я делаю с «Файерпауэр» две ленты. Одну как сценарист и режиссер. В другой я играю. Режиссер — Джон-Люк Модар. Надеюсь, мы с ним поладим.
— Желаю удачи, — сказал я.
Поболтали еще о каких-то пустяках. Потом Виктор рассказал, как он познакомился с Чарли Чаплином. Это была добрая, сумасшедшая, забавная история.
Принесли вино, мы сели. Сара и Тим Радди продолжали болтать. Сара поняла, что Тим чувствует себя неловко, и пыталась его подбодрить. У нее это здорово выходит.
Виктор взглянул мне в лицо.
— Работаешь над чем-нибудь?
— Лужу поэму.
По его лицу пробежала тень.
— Мне дали миллион аванса под роман. Год назад. Я и страницы не накропал, а денежки тю-тю.
— Боже!
— Бог тут не поможет.
— Я слыхал, у тебя много уходит на алименты бывшим женам.
— Да.
Я пододвинул ему свой стакан. Пустой. Норман его наполнил.
— А я слыхал, ты крепко зашибаешь.
— Да.
— А что это ты смолишь такое?
— «Биди». Индийские. Их прокаженные крутят.
— Да ну?
Вино текло, время шло.
— Боюсь, нам пора на вечеринку, — сказал Виктор Норман.
— Могу подвезти.
— О'кей.
Мы спустились вниз. Тим Радди отправился своим ходом.
Швейцар подвел мою тачку к подъезду. Я дал ему чаевые, Виктор и Сара сели. Я развернулся и двинулся на праздник Гарри Фридмана.
— У меня тоже есть черный «БМВ».
— Крутые ребята катаются на черных бээмвэшниках, — сказал я.
Мы немножко припозднились, но народ еще собрался не в полном составе, Виктора Нормана усадили через несколько столиков от нас. Не успели мы усесться, как официант подал вино. Белое. На халяву сойдет.
Я залпом осушил бокал и сделал официанту знак добавить.
Я заметил на себе взгляд Виктора.
Гости понемногу прибывали. Я увидел знаменитого актера с несходящим загаром. Он, говорят, ни одной гулянки не пропускает по всему Голливуду.
Сара толкнула меня локтем. Появился Джим Серри, авторитет по наркоте в славные шестидесятые. Он тоже аккуратно посещает все места, где даром наливают. Выглядел он усталым, грустным и каким-то выпотрошенным. Мне стало его жаль. Он ходил от столика к столику. Оказался у нашего. Сара изобразила радостное оживление. Она у меня чистая шестидесятница. Я пожал ему руку.
