Паоло Джордано - Одиночество простых чисел
— Но ведь ты не можешь, проснувшись однажды утром и решив вдруг заняться фотографией, перечеркнуть целый год учебы. Это никуда не годится, — заключил Маттиа.
— О, я и забыла, что ты точно такой же, как он, — с иронией заметила Аличе. — Вы оба всегда знаете, что нужно делать, а что нет. Ты уже в пять лет знал, что будешь заниматься математикой. Скучные вы. Старые и скучные.
Аличе повернулась к окну и, не выбирая ракурса, щелкнула затвором. Новый снимок полетел на ковер к другим. Она принялась топтать их, словно отжимая виноград в чане.
Маттиа хотел ответить ей, но ничего не придумал. Наклонившись, он умудрился вытянуть из-под ног Аличе первый снимок. Но белом фоне проявились контуры его запрокинутых за голову рук. Он задумался, что за реакция происходит на этой блестящей поверхности, и решил по возвращении домой непременно заглянуть в энциклопедию.
— Знаешь, а я хочу показать тебе кое-что другое, — сказала Аличе.
Она бросила поляроид на постель, как ребенок, которому надоела игрушка, потому что появилась другая, более привлекательная, и вышла из комнаты. Ее не было минут десять. Маттиа принялся перечитывать названия на корешках книг, стоявших на полке над письменным столом. Потом соединил первые буквы всех названий, но никакого осмысленного слова не получилось. Хорошо бы отыскать какой-нибудь логический порядок в этом ряду… Например, расположить книги согласно цветам радуги — от красного к фиолетовому — или выстроить по нисходящей высоте.
От размышлений его отвлек голос Аличе — она пропела несколько тактов из «Свадебного марша» Мендельсона.
Маттиа повернулся и увидел ее на пороге в свадебном платье. Раскинув руки, она держалась за наличники, будто опасаясь упасть. Время не пощадило наряд, которому полагалось быть ослепительно белым, — платье пожелтело по краям, словно снедаемое какой-то болезнью. Годы, проведенные в коробке, не прошли даром. На несуществующей груди Аличе мятой тряпкой висел лиф. Декольте, хоть и неглубокое, все же сползло на плечи, отчего ее ключицы казались еще более острыми. Между ними обозначилась небольшая впадинка, похожая на дно высохшего озера. Маттиа представил, как можно было бы, закрыв глаза, провести кончиками пальцем по этим линиям. Поспешно отбросив эту мысль, он продолжил разглядывать подругу. Кружево на рукавах обтрепалось. Длинный шлейф тянулся по коридору, но Маттиа не видел его. На ногах у Аличе были ее красные шлепанцы, которые, выглядывая из-под широкой юбки, создавали неожиданный контраст.
— Ну? Мог бы и сказать что-нибудь, — заметила Аличе, не глядя на него, и пригладила кружево. На ощупь оно показалось ей дешевым, синтетическим.
— Чье это? — спросил Маттиа.
— А разве не мое?
— Да ладно.
— Ну как ты думаешь, чье оно может быть? Моей матери.
Маттиа кивнул и представил себе синьору делла Рокка в этом платье и с неизменным выражением лица, какое появлялась у нее, когда он, уходя домой, заглядывал в гостиную, где Фернанда смотрела телевизор, — с такой нежностью и глубоким сочувствием смотрят обычно на больных, которых навещают в больнице. Смешно, если учесть, что больной была она сама — Фернанда страдала от болезни, которая постепенно разрушала ее тело.
— Ну, чего стоишь как истукан. Фотографируй!
Маттиа повертел поляроид в руках, стараясь отыскать нужную кнопку. Аличе покачивалась в дверях из стороны в сторону, словно от порывов легкого ветерка, который ощущала только она. Когда Маттиа навел на нее фотоаппарат, она выпрямилась и придала лицу строгое, почти вызывающее выражение.
— Готово, — сказал он.
— А теперь вдвоем.
Он отрицательно мотнул головой.
— Да ладно, не будь таким вредным, как всегда. Кстати, хочу хоть раз в жизни увидеть тебя в нормальной одежде, а не в этом жеваном свитере, который ты не снимаешь уже месяц!
Он оглядел себя. Рукава вытянулись на локтях, а внизу выглядели так, будто их изъела моль. У него была привычка теребить их, чтобы занять руки и не ковырять впадину между указательным и средним пальцами.
— И кроме того, ты же не станешь портить мне свадьбу? — заметила Аличе.
Это была просто игра, он понимал. Аличе шутила, лишь бы обмануть время. Она и сама понимала это. Вот и теперь устроила небольшой спектакль, глупый, как и многие другие. И все же, когда зеркало на дверце шкафа отразило ее в белом платье рядом с Маттиа, от страха у нее перехватило дыхание.
— Здесь нет ничего подходящего, — поспешно заметила она. — Идем со мной.
Понимая, что возражать бесполезно, он двинулся за ней. Когда Аличе начинала командовать, у него возникала дрожь в коленях, но еще чаще охватывало желание уйти. В горячности, с какой она потакала своим детским причудам, было что-то невыносимое. Иногда он чувствовал себя так, как если бы она, привязав его к стулу, созвала бы с десяток людей, чтобы продемонстрировать его как свою собственность — нечто вроде милого и смешного домашнего животного. Но все же он молчал, проявляя свое недовольство лишь мимикой. Но и это ей быстро надоедало — тогда она прекращала свои затеи, высказывая ему с обидой, что он всегда заставляет ее чувствовать себя полной дурой.
Вслед за шлейфом Аличе Маттиа прошел в комнату ее родителей. Он никогда не заходил сюда прежде. Сквозь почти закрытые ставни свет падал на деревянный пол такими четкими параллельными линиями, что они казались нарисованными. Воздух здесь был спертый, гораздо тяжелее, чем в других комнатах. Супружеская кровать у стены выглядела намного выше, чем у его родителей, рядом с ней — одинаковые прикроватные тумбочки.
Аличе открыла шкаф и провела рукой по костюмам отца, висевшим в строгом порядке, каждый в целлофановом мешке. Сняв черный костюм, она бросила его на кровать.
— Надень вот этот!
— Ты с ума сошла? Твой отец заметит.
— Мой отец никогда ничего не замечает.
На какое-то мгновение она замерла, будто обдумывая только что сказанное. Казалось, она рассматривает что-то за шеренгой темных костюмов.
— Сейчас отыщу тебе рубашку и галстук, — наконец очнулась она.
Маттиа оставался в нерешительности.
— Ну! Шевелись! — поторопила Аличе. — Надеюсь, ты не стесняешься меня? Давай переодевайся! — Пустой, как всегда, желудок, свела судорога. Все-таки это было нечестно по отношению к нему — в ее словах таился тонкий шантаж.
Маттиа вздохнул, потом опустился на кровать и стал развязывать шнурки на ботинках.
Аличе стояла отвернувшись, делая вид, будто выбирает рубашку, хотя уже держала ее в руках. Услышав, как звякнула пряжка ремня, она сосчитала до трех и повернулась. Маттиа снимал джинсы. Под ними оказались серые широкие трусы, а не тесные и облегающие, как она ожидала.
