Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански
Мы снова зашли в один из многих отделов, где продавались летние куртки, рубашки, джемпера. В общем, трикотаж.
Рауль остановился у прилавка и провел ладонью по мягкой шерсти свитера.
– Можете примерить, – предложили продавщица, – настоящий шерстяной свитер из Турции.
Рауль взял свитер и направился в примерочную. Я за ним.
Я стоял у шторок и наблюдал, как молодая пара выбирала мужской костюм.
– Ты что, это сейчас модно! – настаивала девушка. Парень колебался.
– Хоть вы ему скажите!
– Я?
– Да, он вас больше послушает.
В это время Рауль через голову снимал свитер. Я увидел, как заискрила наэлектризованная шерсть. Рауль застыл. Что он в этот момент чувствовал? Молнии? Чикагский ливень? Ветер с озера Мичиган? Шерстяную тучу над городом?
– Да-да, это очень модно, – заверила продавщица. – Сейчас вся Европа и Америка вновь носит однобортные пиджаки.
– Что такое однобортные пиджаки? – спросил я у Рауля.
– Не знаю.
– Это, наверно, то же самое, что и однобортные корабли, только из ткани.
Тут же вспомнил о Петре и море. Как они сейчас, дружат или враждуют? Однобортные корабли – может, это пристани Шкодера или Шенгени, о которые разбиваются накатывающие волны?
Проходя мимо очередного отдела парфюмерии, я специально замедлил шаг. «Тропический пунш», «Дождь для улиток», «Бухта радости», «Роса нежности» «Лагуна метрополитена», «Песни семи океанов», «Элементы воды на щеках», «Золотой залив Сан-Франциско», «Грибной ветер с небоскребов», «Аромат в спину», «Стеклянные паруса» – флакон из цельного пепельного куска аравийского хрусталя.
– Девушка, а можно понюхать вон те духи?
– Какие?
– «Летучий фламандец» с жасмином из Грасса, лимоном и бергамотом.
– Да, конечно! – протянула флакон с бобами тонка и пахучей смолой опопонакс.
В нос, под музыку Дюран-Дюран, ударили дурманящие ароматы пряной орхидеи и загадочного ириса, душистого иланг-иланга и крепкого сандалового дерева. Кажется, мы перебрали-перенюхали сегодня.
– Хорошо бы чашечку кофе арабика, чуть-чуть, чтоб прочистить обоняние, – шепнул мне Рауль, пока девушка тонкими пальцами с длинными, покрытыми лаком цвета металик ногтями пыталась достать склянку, не разбив другие. «Чуть-чуть» – еще одно слово, которое очень нравилось Раулю. Ногти ляцкали о пузырьки, будто те были хрустальные.
– А в этих духах собран букет из полевых цветов России.
Но мы и так, не читая этикетки, знали, что там василек, можжевельник, вереск, вербена, мята.
Напоследок подержал-потискал в руках духи «Платье на один вечер» и «Я осмелюсь на запретное». Уж очень они подходили к однобортным пиджакам.
– Зачем это?
– Увидишь.
Мое эстетическое неистовство.
В 11:45 инкассаторы покинули банк.
– Девушка, дайте мне однобортный пиджак.
– Синий, зеленый?
– Синий.
Я надел пиджак на свою белую футболку с короткими рукавами. Прохладная подкладка обожгла плечи и предплечья. В нос с новой силой ударил «Очистительный запах жженого кофе с Берега Слоновой Кости». О ревуар, Кот д’Ивуар. Я закрыл глаза.
Через минуту я увидел в зеркале девушку, примеряющую джинсы в кабинке напротив. Она стояла ко мне спиной. Шторы ее примерочной колыхались словно паруса. Согнувшись, девушка натягивала джинсы с такой яростью, словно она матрос, а джинсы – канат. Поднять якоря! Ее трусы плотно облегали бедра.
Выйдя из магазина, мы встретились с Жаном.
– Взял телефончик, – сообщил он, сияя. – А вы что?..
– А мы видели невесту в неглиже.
– Где?
– В трикотажном отделе.
– Не может быть!
– Рауль?..
– Да, она к нам клеилась!
– Одна к двоим, да вы свистите как паровоз!
– Она с подружкой была. Подружка тоже уже в подвенечном платье. Да, но мы не сдались, сказали, что нас трое. Что ждем тебя.
– Мужская солидарность, – добавил Рауль, – простая мужская солидарность.
Улица – словно большая земля. Мы сели на лавку в сквере между универмагом и банком.
– Укачало, – сказал я с таким важно-уставшим видом, будто универмаг – это корабль. И я только что вернулся из кругосветки.
– В нем, – заметил Жан про свитер, – тесно, как в купе. Я будто вновь оказался в поезде на пути в Россию. А за стеклом – Кёльн – родина кёльнской воды, Левен – родина льна.
– Леви – родитель джинсовой ткани, – заметил Рауль.
– Синюю саржу завезли из Ним. – Жан до конца оставался патриотом Франции.
– Черт с ним, с Денимом, – заметил я, прячась от голубой сажи неба под тень клена.
– Надо было купить венгерскую или кёльнскую воду.
– Может, лучше «Стеллу Артуа»? – предложил Рауль. – Потому что ее родина тоже Левен.
Лавочка была теплой и отполированной джинсами. Детишки брызгались у фонтана.
– Хорошо, – потягивал пиво Жан. Из узкого горла в широкое. Клиенты заходили и выходили из банка. Кадык ходил туда-сюда. Солнце сверкало, отражаясь в бляхах ремней и стеклотаре. Единственное, о чем жалел Ив Сен Лоран, это о том, что это не он изобрел голубые джинсы с клепками. В них зов пола и выразительная простота.
Сидели на лавочке, продолжая наблюдение за банком. По бульвару шли две девушки в белых футболках и с рюкзаками за спиной. Блондинка и брюнетка. Брюнетка в юбке и высоких красных гольфах. Блондинка в шортах и розовых гольфах. Сквозь белые футболки у обеих просвечивали ярко-бордовые соски. У брюнетки побольше и потемнее, у блондинки розовее.
Сидели на лавочке, смотря на тех, кто входит и выходит из стеклянных дверей. Бомж в дырявых, отвисших на коленках штанах перелез через бордюр фонтана и стал умываться.
– Наивный, дети давно все подобрали.
– Что подобрали? – спросил Рауль.
– Монеты.
– Какие монеты?
– Те, что они заработали.
– Кто заработал?
– Дети-рыбаки. Ты думал, они плещутся в фонтане, а они там добычу собирают. Серебряных сазанов и медных карасей.
Сидели на лавочке. Прошла девушка. С осанкой как у Клеопатры… С надменным взглядом… В вызывающе просвечивающем платье. Так, кажется, изображали Клеопатру египетские художники – в облегающей тело прозрачно-дымчатой папирусной ткани.
Сидели на лавочке. Откуда ни возьмись на шоссе возникли и исчезли в дымке два мотоциклиста. На маленьких мотоциклах в больших шлемах. Неслись с бешеной скоростью, обходя другой транспорт. Мы даже не успели заметить, было ли на них что-нибудь из фирменного трикотажа.
У некоторых женщин груди болтаются как отвисшие на коленках трико, подумал я, глядя на девушку, что двигалась прямо к нам.
– Привет, ребята. У моей подруги проблемы. Она не может вот так сама подойти и познакомиться с парнем, который ей сильно понравился.
– Это разве проблема? – сказал Жан.
– Молодой человек, у вас есть домашний телефончик? – обратилась она к Раулю.
– Нет, – виновато пожал плечами Рауль.
– У меня есть, – предложил Жан.
– Может, у вас есть рабочий телефон? – обратилась девушка. Опять к Раулю.
– У меня есть рабочий, – сказал Жан, – в Париже.
Девушка презрительно окинула его взглядом.
– Нет у меня сейчас рабочего, – ответил Рауль.
– У меня еще мобильный есть! – крикнул Жан девушке вслед. – Но я вам его все равно не дам! – еще громче крикнул он, когда она совсем скрылась. – Потому что мужская солидарность…
– Может, нам, ребята, просто сидеть здесь, раз у нас все равно нет желания кататься на маршрутных такси.
– Зачем?
– Смотреть. Пусть Жан ознакомится с коллекцией местного трикотажа и льна.
– Тоже мне удовольствие нашел! – возмутился Жан. – Я в Париже-то на показы мод не ходил.
– По крайней мере, вы оба влюбились в Александру, когда у нее была обнажена грудь.
– Ну и что?
– Ты лучше скажи, были ли у Александры подруги? Мама умерла, но друзья-то? Все же не могли умереть.
– Ну, дружила она с одной девочкой. С Оксаной. Я ее тут в маршрутке видел. Кажется, она бедна, в смысле, несчастна.
– И ты нам не сказал?
– Не сказал.
– Почему?
– Потому что сам не хотел ее видеть.
– Почему?
– Неприятно, не хочется ни с кем встречаться из старых знакомых. Особенно после того, как встретил вас.
– Где мы ее можем найти?
– Можете пойти в школу и там покопаться. В классных журналах, наверняка что-нибудь осталось, адрес какой-нибудь.
– А ты так не помнишь?
– Я все вычеркнул!
– И никуда не переписал? – Жан продолжал свой допрос.
– А я не энциклопедист, – резко съязвил я, – чтоб по сто раз перечеркивать, переписывать и запоминать.
– Может, тогда через кого-нибудь?
– Разве что через Руссо или Дидро.
– У Руссо и Дидро не было Интернета и телефона! – не принимали моего упрямства русый Жан и косящий под Дидро Рауль.
– Не буду я звонить, – вспылил я тогда.
– Почему?
– По кочану! Мне просто сейчас неприятно встречаться с кем бы то ни было из бывших одноклассников.
