Павел Сутин - Эти двери не для всех
Так вот, я не нечистая сила, я, как бы это сказать, обстоятельство. Да!
Обстоятельство! Такая категория вам понятна – обстоятельство?
– Мне всякая категория понятна, если я немножечко выпью, – ошалело сказал Сергеев.
– О! Правильно! Нет, нет, вы в боковой карман положили… Ага, вот здесь…
Сергеев порылся в портфеле, вынул фляжку, открутил крышку и глотнул.
В животе стало горячо, а в голове – яснее.
– Слушайте, давайте выйдем на балкон, – предложил гость. – Там свежо. Вы сразу в себя придете. А?
Сергеев нашел ногами тапочки, встал и предупредительно пропустил гостя. Тот открыл дверь и вышел на балкон, а Сергеев – вслед за ним.
– Так что вы говорили про обстоятельства? – спросил Сергеев на балконе.
– Я говорил про одно из обстоятельств, – сказал гость и с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух.
– А почему вы сказали, что вы "симпатичны"?
– Я же говорю вам – технический прием. Я сам обстоятельство и соответствую прочим обстоятельствам в положении вещей. И то, что я вам симпатичен – а я должен быть как минимум симпатичен, иначе вы со мной разговаривать не станете, – то, что я симпатичен – один из способов соответствовать.
– Погодите. Может, вы меня разыгрываете? Время-то, – Сергеев кивнул в сторону окна, – время не самое удачное.
Гость, держа руки в карманах халата, качнулся с пяток на носки и обиженно сказал:
– Вот знаете, если бы в это, не совсем удачное, как вы справедливо заметили, время вас стали бы разыгрывать – вот тогда это действительно была бы фантасмагория, безобразие и черт знает что. А я вас не разыгрываю.
Сергеев достал из брючного кармана измятую пачку "Голуаза".
– Курить будете? – спросил он.
– Буду, – с готовностью сказал гость. – Буду соответствовать. – И, благодарно наклонив голову, вытянул из пачки сигарету.
– Вы уже который раз упираете на "соответствовать", – сказал Сергеев. – А это что значит?
– Да вы ведь уже поняли. Или нет?
Действительно, Сергеев вдруг понял.
"Телепат. Он телепат, – подумал Сергеев. – Ничего особенного. Обычный телепат".
– Ну, хорошо. Зачем вы сюда пришли?
– А вот это – потом.
– Потом – суп с котом, – задиристо сказал Сергеев. – Это больница, здесь в палате тяжелый больной. А вы не доктор. Вы ведь не доктор?
– Если надо – доктор.
– Вы не доктор. Что вы тут делаете? Ладно – ночь, я спал… Допустим, что вы – нечто метафизическое.
После короткого сна и теплой палаты Сергеева слегка познабливало. Он закурил.
– Кстати, как мне к вам обращаться?
– Да как угодно, – покладисто сказал гость. – Скажем, Герман. Звучное имя – мне всегда нравилось. Или – Вергилий.
– Так что вы здесь делаете, Вергилий?
– Ага, вам больше понравилось Вергилий. А что мы все делаем в этом мире?
– Вы эти еврейские шуточки бросьте! – сердито сказал Сергеев. – Я в этом мире сижу со своим другом ночью. А вы пришли в палату и морочите мне голову всякими загадками!
– Начинаю объяснять, – сказал гость, оперся о балконный поручень и затянулся. – Вот посмотрите на небо. Что вы там видите?
– Облака, – сказал Сергеев. – Самолет. Во Внуково, наверное. Созвездия.
Небо прояснилось, и сквозь облака видны были звезды.
– Так, – согласно сказал гость. – А ниже?
– Деревья, – нетерпеливо ответил Сергеев. – Скамейки. Нескучный сад. Темно.
– Вот! – подхватил гость. – Итак – февраль, Москва, два часа ночи, Первая Градская, самолет во Внуково, звезды, Нескучный сад.
– И что?
– Обстоятельства! Определенное положение вещей! Могло же быть иначе – Касабланка или Кельн… Или Порт-о-Пренс… Араукарии, прибой, самба, Южный Крест…
Страховой агент Лопес или контрабандист Гомес… Короче говоря – другие обстоятельства. Теперь взгляните в окно палаты – там доктор Пряжников, ха-пэ-эн, терминальная стадия… Близ него – доктора Никоненко, Смирнов и Браверман, бывший доктор Сергеев. Достойнейшие люди, ум, честь, дружба. Полная безнадега.
Тоже определенные обстоятельства. Одно к одному. И я – одно из обстоятельств.
Теперь понятно?
– Нет.
– Коньяк еще есть?
– У меня всегда есть коньяк.
– Ну, и чем вы хвастаетесь? – вздохнул гость. – Печень до пояса, а туда же…
Коньяк у него всегда есть. Несите сюда ваш коньяк.
"Не помешает", – подумал Сергеев.
Он отворил балконную дверь, вошел в палату, взял Сеньку за безвольное запястье, посчитал пульс.
Едва-едва… Редко и слабо…
Он взял из портфеля фляжку, подумал: "Мистика-схоластика", – и вернулся на балкон.
Гость ждал его, глядя через плечо. Ветерок трепал лацканы его халата.
"Как ему не холодно? – подумал Сергеев. – Одно белье под халатом." – Будете? – спросил Сергеев, откручивая крышку.
– Не стоит. – Гость махнул рукой.
"И еще он любит не "Голуаз", а дух сорта "Кэвендиш"*. И коньяк ему ни к чему", – подумал Сергеев.
Он сделал маленький глоток.
– Так зачем вы здесь?
– Я скорее не "зачем", а "почему".
– И почему?
– Как говорит ваш сын Вася – "потомусо".
– Он так говорит, когда не желает раскрывать мотив своих безобразий. К тому же ему три года. У него низкая степень социальной ответственности.
– А у меня вообще никакой социальной ответственности. Я только хочу вам заметить, что в нашем с вами случае копаться в причинно-следственных связях не стоит. Времени мало.
– Я, право, не знаю, как с вами разговаривать, – недовольно сказал Сергеев. – Вы все время темните.
– Да поймите же вы, прозаик, человек с фантазией! – Гость повысил голос. – Поймите, что я соответствую, я по образу и подобию, я логически и эмоционально комплементарен! Я здесь, потому что у вас есть вопросы, которые вы не решаетесь задать самому себе, потому что вы уже боитесь, что смерть Семена Борисовича может послужить для вас одной из зарисовок, попасть в одну из ваших сумасшедших книг – и сами уже этого стыдитесь. И еще много "потому что". Дьявол вас раздери, Сергеев! Вас ведь не удивляют бытовые закономерности? Порвался ремень генератора – вы поехали на метро. Пошел дождь – вы раскрыли зонт. И так далее. Эти закономерности вы даже не отмечаете. Выпейте еще немножко коньяка. Выпейте, выпейте, вы после коньяка лучше соображаете. Отнеситесь к моему появлению как к изменению погоды или… словом, как к данности. За каким чертом вы ломаете голову? Какая сейчас разница – кто я такой? Тень отца Гамлета, дежурный реаниматолог, ваш прадедушка по материнской линии или баньши? У вас ведь есть вопросы? Так задавайте свои вопросы!
Сергеев был немного оглушен. Он растерянно смотрел на тлеющую сигарету в своей руке.
– Ну как? К делу? – спросил гость.
– Значит, вечер вопросов и ответов? – неуверенно спросил Сергеев.
– А хоть и так. Садитесь, там, позади вас, стул.
В углу балкона действительно стоял стул. Сергеев вынул носовой платок, смахнул с дерматинового сиденья пыль и сел. Гость прислонился к стене.
– Итак?
– Итак, – сказал Сергеев и закурил новую сигарету. – Почему плакал Бравик?
– Прекрасно, лед тронулся. Вы говорите – Бравик? Ну конечно! Бравик! Сам Бравик!
Вы его, поди, обескураженным-то никогда не видели.
– Всяким видел…
– Это давно было. А тут он заплакал. Бравик – и заплакал!
– Я, наверное, не совсем точно выразился. Но Бравик у нас такой спокойный человек. И он сильный, он за собой следит.
– Ну разумеется. А тут спокойный Бравик разревелся, как девчонка.
– Почему?
– Вы только меня не торопите. Я вам буду постепенно отвечать, хорошо? Так вот, доктор Браверман, как известно, большая умница. Но доктор Браверман знает о себе кое-что такое, чего не знают ни его друзья, ни его коллеги, никто. Ваш Бравик не циник, но он, как бы это сказать, "знает жизнь". В отделении у Бравика стальная дисциплина и образцовый порядок. Он гоняет своих докторов, как сидоровых коз, он так их выучивает, что в Москве его ординаторы, "люди Бравермана", идут нарасхват. Он уверен в себе, язвителен, как гюрза, безжалостен к шалопаям. Так?
– В общем, так.
– Но он часто думает о себе.
– О себе?
– Да, о себе. А приближающаяся кончина Пряжникова свела воедино некоторые догадки Бравика.
Сергееву стало зябко, он поплотнее запахнул халат.
"Он, наверное, тоже замерз", – подумал Сергеев и посмотрел на гостя. Но гость-то не замерз. Там, где недавно из-под халата виднелось операционное белье, Сергеев увидел высокий воротник плотного вязаного свитера.
– Однажды, – монотонно продолжал гость, – было это года три или четыре тому назад, Бравик консультировал у Пряжникова своего больного. Семен Борисович – грамотнейший нефролог, к кому еще идти за советом, как не к нему. Там была патовая ситуация. Такая… балансирующая ситуация. И вроде бы можно оперировать – и вроде бы не стоит оперировать. Помните, как это бывает, да? Пряжников оперировать не советовал. Он сказал: "Поготовь его еще пару недель, если хочешь – переведи ко мне, формально ты прав, но я не советую, что-то мне не нравится".
