Олег Нестеров - Юбка
– Они старались скрыть эмоции. Мы должны были после этого попить вместе чаю с пирожными, побеседовать, так, по крайней мере, нам порученец говорил, – продолжал Эрик. – Куда там. Их распирало так, что они, едве попрощавшись, выскочили из дома, сели в машину и уехали. Как в туалет спешили. Нам потом Марта рассказала, что они в машине уже дали волю чувствам, радовались как дети.
– А Марта… это кто?
– Горничная наша.
– Молодая?
– Годится по возрасту в младшие сестры Бисмарку-старшему.
– Они что, решили ее на машине покатать?
– От твоего медвежонка, Лени, и не этого можно ожидать. Видел его вблизи: точно – извращенец. По-моему, он бесполый. Лени, один вопрос…
– Только не это, Эрик!!!
– Марта к дому подходила в тот момент, когда они отъезжали, – объяснил Вальтер. – Она даже глазам своим не поверила. Сказала, вели себя, словно школьники.
– На них это не похоже, – удивилась Лени.
– Себя лучше вспомни в бюро. Когда танцевать стала – ведь чуть не разделась!
– Эрик, ты еще ведь не звезда стадионов, чтобы мифы сочинять. Про меня и так есть кому вспомнить…
– Марта, кстати, наша первая поклонница. Ну, не считая, конечно, тебя, Лени. Спрашивает только, как называется музыка, которую мы играем, – улыбнулся Вальтер.
– А вы что?
– Да пока сами не знаем. Знаем только, что наш проект называется «Юбка»/Der Rock.
– Ну и говорите этой своей фрау…
– Мюллер.
– …Своей фрау Мюллер, что играете музыку в стиле Rock.
– О, перспективное название! Я все больше и больше верю в успех! – возбудился Эрик.
– Парни, ну расскажите, пожалуйста, все сначала, и подробно: что там у вас и как.
– Ну, это, во-первых, классное место, Лени, – начал Вальтер. – Представь, наш дом стоит прямо на большой дюне, у моря. Вокруг сосны, вдоль берега еще особняки. Через два дома, кстати, дача дядюшки Геринга. Мы его, правда, не видели там ни разу. Кроме горничной, в доме только мы и Отто.
– А кто такой Отто?
– Порученец.
– А что вы ему поручаете?
– Да не мы ему, – усмехнулся Макс, – это ему, видимо, кое-кто кое-что поручил.
– Он что, за тобой в туалете подсматривает? – улыбнулся Вальтер.
– Может, и подсматривает, откуда я знаю. Мне кажется, он из нержавейки. Не видел ни разу ни одной эмоции у него на лице.
– Городок небольшой, есть пара баров, но мы ходим в чайную, – продолжал Вальтер. – Там такой дух – спокойный и провинциальный. Летом ходили на пляж. Только Эрику там не очень нравилось.
– Почему, Эрик?
– Да эти дурацкие плетеные корзинки с крышей, в которых женщины на пляже сидят. Ничего не понятно, кто там внутри, сколько ей лет? Загнивающие прусские традиции!
– Он хотел бы, чтобы все загорали ню. Эрик, есть шанс, что тогда ты первый сбежишь!
– Я тоже люблю загорать ню, – сказала Лени, – даже в Гренландии на айсберге пробовала это делать.
– Ну вот, человек! – обрадовался Эрик. – Мир все-таки еще держится! В следующий раз, когда ты к нам приедешь, махнем на Куршскую косу. Почувствуем себя детьми природы!
– А я там снимала пролог для «Олимпии».
– Это где голые девушки танцуют?
– Эрик, это греческие богини. Вилли, кстати, снимал. И прислал мне оттуда телеграмму: «Для продолжения съемок нуждаюсь 2 км колючей проволоки зпт вилли тчк».
– А зачем она ему понадобилась?
– Он отвечал передо мной не только за сами съемки, но и за моральную атмосферу. Там же, кроме красивых девушек-богинь, снимающихся целыми днями в неглиже, было еще много спортсменов-мужчин. Вот он и бегал по ночам с револьвером между палатками и стрелял в воздух, если видел чью-то подозрительную тень.
– Лени, а ты строгая, – сказал Эрик и немного отодвинулся.
– Да нет, это была инициатива Вилли.
– Ну, как он? Еще там? – спросил Макс.
– Я его хочу навестить, – ответила Лени, – и попытаться оттуда вызволить.
– Я с тобой, – сказал Вальтер.
Публика в кафе зашевелилась – музыка, которая заиграла, была написана всеобщим любимцем, тоже, кстати, Вилли, – младшим в композиторской династии Колло, часто выступающим в берлинском «Кабаре комиков». Из-за неуемных острот на политические темы у него постоянно возникали проблемы с доктором. Песня действительно была хороша.
Einmal wirst du wieder bei mir sein.
Einmal wirst du wieder treu mir sein.
Schenkst Du mir auch heut noch keinen Blick,
Einmal kommst du doch zu mir zurück.[29]
– Не могу эту дребедень слушать, – заволновался Эрик. – Когда, наконец, мы тут зазвучим?
– Да, жаль, что мне не удалось к вам вырваться и послушать, – вздохнула Лени.
– Ну, если сильно приспичит, можешь к своему зайчишке-онанисту приехать, на ночь глядя. Мы ведь, по его требованию, зафиксировали все, что есть. Ему же нужно будет этим перед кем-то похвастаться? Пригласит тебя на танец, там как раз есть подходящий момент, адъютанты приглушат свет, зажгут ароматические свечи, ты снимешь…
– Мне кажется, Эрик, ты в него влюбился. А что, все в жизни нужно попробовать. Хочешь, записку ему передам.
– Лени, подлая ты баба все-таки.
– Но вы так мне и не рассказали, как у вас с музыкой-то пошло? – Лени хотелось знать все.
– За что люблю Германию, так это за порядок, – сказал Георг. – Ты не представляешь, как все было организовано. Через два дня, после нашего новоселья, привезли Tonband[30] – машина для магнитной звукозаписи так будет называться. Еще через день – несколько коробок с пленкой. Сначала думали нам оставить техника для обслуживания, но я быстро во всем разобрался сам, нам посторонние во время творческого процесса не нужны. Штука эта, конечно, работает фантастически. Очень правдиво звучит, гениально проста в пользовании и неприхотлива в обслуживании, я справляюсь без труда, у меня вместо зарядки – настройка двух килогерц.
– Двух чего? – спросила Лени.
– Не суть. С гитарами – вообще вышло как в сказке. Сначала привезли действующие модели из Америки. Ну, эту, джазовую, Gibson ES-150, электрическую, испанскую. Потом и смешную бакелитовую доску от австрийца, Rickenbeker – Model B. Мы подумали и решили играть на досках.
– О боже! – вздохнула Лени.
– Лени, мы же не джазмены! – вступил в разговор Макс. – А от электрогитарной доски идет такой звук, которого в природе не сыщешь, его и сравнить-то не с чем! Сразу включается фантазия – и уносит, до свидания! Ну, на этой-то балалайке, из эбонита-бакелита, играть было, конечно, невозможно, мензура маленькая, – для карлика, что ли, он ее делал? Мы попросили сделать гитары-доски из цельного куска дерева. Я уж не знаю, кого там дядя Алекс на уши поставил, – а что он этим занимался, я сразу почувствовал, – но прошло три недели, и нам уже привезли это чудо техники!
– Три гитары, Лени, черные, покрытые лаком. Магнитные адаптеры забраны в хром… – начал описывать их Вальтер.
– Очень, кстати, подошли бы к униформе СС, – вмешался Георг, – может, это для них и разрабатывалось? Уж больно все как-то быстро устроилось! Даже деревяшки высушенные были.
– Деревяшки с рояльной фабрики, так я слышал. А Георгу-то – электробас подкатили!
– Это что еще за диковина? – удивилась Лени.
– Я тут подумал на досуге и понял, что из всех нас я один играю как басист. Ну, я им нарисовал просто, как я свой инструмент представляю, они мне и сделали четырехструнку. И поставили струны потолще, видно, тоже от рояля. Я теперь пальцами могу пивные бутылки открывать, мне уже не больно, – Георг показал свои расплющенные подушечки.
– Он у нас всегда за связь с краснодеревщиками отвечал, – кивнул на него Вальтер, – во времена макетного прошлого.
– Ну, пока нам все это мастерили, мы с магнитофоном развлекались. Делали пробные записи – кстати, Лени, взяли на вооружение твою систему архивирования и редакции. Теперь там у нас, как на рождественской елке в музыкальной школе: весело, музыка целый день и разноцветный серпантин. Вместо пестрых коробок мы используем ракорды для пленки разных цветов.
– Браво, молодцы. Только не балуйтесь и за тетей Мартой не подглядывайте! И следите, чтобы Эрик руки поверх одеяла держал, я ему не доверяю. Ну а барабанщику-то нашему что досталось?
– О-о-о, – застонали все хором, – вот Эрику-то счастье подвалило! Он от жадности попросил, чтобы ему сделали конструкцию из… угадай, Лени, скольких барабанов?
– Ну, семи, может…
– Из двенадцати!!! Все это навесили на какую-то хромированную раму, напоминает хозяйство осветителей в театре, только вместо прожекторов – его кадушки. И он лупит так, Лени, что пришлось нам довозить усилители для гитар и микрофона – утраивать мощность. Особенно он любит свой армейский барабан и похоронный.
– Макс по части жадности тоже недалеко ушел, – сказал Георг. – Включил сразу два усилителя, один в другой, и получился такой же наглый и беспардонный звук, как и он сам. Если в большую железную бочку посадить пожилого виолончелиста, будет звучать примерно так же.
