Владимир Романовский - Богатая белая стерва
— Твой дом похож на укрепленный форт, — сказал Ави. — Никто не входит и не выходит без разрешения. И даже с разрешением. И даже с ордером на обыск. Хочешь дать мне денег? Сколько? Я смогу на эти деньги построить укрепленный форт? Вряд ли. Деньги, на которые можно такое вот содержать — их не дают просто так, наличными, в руки кому-то. Чтобы такие деньги кому-то дать, нужно подписать много разных бумаг и сделать электронный трансфер. Ты думал, что сможешь выкупить себя теми наличными, которые у тебя по дому валяются?
Меня, конечно же, можно купить, хотел сказать Ави, но не сказал. Тебе это не по карману. Налей мне лучше вина, грязная свинья.
— Налей мне вина, — сказал он.
Франк медленно повернулся к жене.
— Нет, — сказал Ави, повышая голос. — Ты. Не дергай свою [непеч. ] жену по мелочам, что за глупости. Налей мне сам. Наливай, наливай.
Франк взял бутылку.
— Я буду пить из твоего стакана, я не брезглив, — заверил его Ави.
Красная струя полилась в рюмку. Рука Ави поднялась так плавно, что Франк ничего не заметил до самого последнего момента. Раздался хлопок, и, с бутылкой в руке, лучший друг и благодетель Живой Легенды соскользнул со стула и завалился на пол с пулей в голове, и больше не двигался. Ави взялся за наполненный стакан, посмотрел с сомнением на вино, встал, подошел к трупу, и вылил на него сверху содержимое стакана. Стакан он бросил на пол. Пистолет заткнул за ремень. И повернулся к жене Франка, которая сидела недвижно, уставясь на него.
Вложив руки в карманы, Ави оглядел столовую, будто в первый раз.
— Замечательно, — отметил он. — Не думаю, что у меня когда-нибудь такое будет. Я непоседливый очень. Где тут у вас спрятаны деньги? Мне нужны тысячи три, остальное оставь себе. Пойдем.
Она встала и направилась, шагая механически, в соседнюю комнату. Ави последовал за ней. Она открыла какой-то ящик и вытащила пачку купюр. Ави положил купюры в карман.
— Мне нужно еще какое-нибудь оружие. Нет, наверх мы не пойдем. Что у него здесь есть, то я и возьму. Тут в каждой комнате есть пушки, наверняка.
Она молча подвела его к письменному столу в углу. Ави открыл ящик, а затем второй. Во втором оказался автоматический пистолет-пулемет системы узи, с тремя запасными обоймами. Ави все это взял и велел вдове идти обратно в столовую.
— Сядь, — сказал он мрачно.
Она подчинилась. Ави тоже сел, положил узи на стол, придвинул к себе тарелку Франка, и молча некоторое время ел лазанью. Не глядя на вдову, он поднял ее бокал, выпил до дна, и продолжал есть. Минут через десять он почувствовал, что насытился.
— Хорошая лазанья, — сказал он не глядя на нее и поднялся на ноги. — Надеюсь мы больше никогда не увидимся. Ради тебя очень на это надеюсь. — Он бросил взгляд на труп. — Он был подонок, — сдвинув брови сказал он, скорее констатируя факт, чем пытаясь обнадежить вдову. — Тебе без него будет лучше.
Взяв со стола узи, он вышел.
Спокойным шагом вошел он в просторный вестибюль и выстрелил в телохранителя, стоявшего у главного входа, который не среагировал просто потому, что был чрезвычайно удивлен появлением постороннего в доме. Отперев дверь, Ави дал очередь, и двое оставшихся гардов, которые в этот момент бежали, как бесстрашные львы, ко входу, упали. Затем он прошел к главной калитке, наверняка зная, что никакие камеры проход его не запишут. Контрольная комната на верхнем этаже дома молчала, разгромленная, все пленки и все записывающие устройства были уничтожены.
VII.— Пожалуйста, не нужно придавать этому большого значения, — сказал мужчина.
— О, да? — сказала женщина. — Ты думаешь, я собиралась?
— Это я интуитивно почувствовал.
— Хорошо. Объясни, почему я не должна придавать и так далее.
— Потому что это не чувство вины или еще какая-нибудь глупость. Просто я озабочен состоянием моей репутации.
— Ты имеешь в виду, — сказала она, — что тебе хотелось бы, чтобы другие думали…
— Ну, ну?
— Что под разящим, нетерпимым, безжалостным фасадом, к которому ты нас всех приучил, скрывается нежное, ранимое сердце, и что настало наконец время всем это заметить.
— Что-то вроде этого, — признался он серьезным тоном. — Я устал от плохо скрываемой враждебности, которую встречаю на каждом шагу каждый день. Многим нравится, они ради этого живут. А я — нет.
— И, стало быть, — сказала она, — спасти музыканта от безвестности как раз и подойдет, как средство спасения твоего публичного образа. Очень умно. Очень ты изобретательный.
— Поменьше сарказма, — сказал он. — Может, он и не блистательный исполнитель, но он — подойдет. Он — настоящий.
— Что сие означает? — спросила она.
Он помедлил перед тем как сказать:
— Я только что освободился от груды холстов, которые мой дед приобрел после войны. Они просто торчали в подвале, собирая пыль. Авторы давно забыты. Картины скучные и уродливые. Большинство людей хранит этот хлам, надеясь что когда-нибудь кто-нибудь вспомнит о них, но, думаю, если цена на них и поднимется, то только из-за их археологической, а не эстетической, ценности. Кто-нибудь через десять тысяч лет захочет вдруг воссоздать более или менее правдивую картину нашей цивилизации — на основе абстракционисткой мазни. У моего деда не было видения — он вполне мог купить вместо этого хлама пару холстов Рембрандта — хорошая живопись продавалась очень дешево после войны. Ну так вот — пианист реален, он настоящий. Может из него и не получится следующий Гилельс или Пеннарио, но — он есть, и он делает дело, в отличие от мошенников, которые нынче повсеместны. Составить ему протекцию, продвинуть его — никаких сложностей я не предвижу в данном случае.
— Ты кого пытаешься убедить, себя или меня? — спросила она.
— Слушай, я не пытаюсь… убедить… Что-то подсказывает мне, что я на верном пути. Это нужно сделать.
— На твоем месте я не поверила бы этому твоему подсказывателю. По совершенно очевидным причинам.
— Все что требуется от тебя лично, — сказал он, — это позвонить.
— Сделаю, с одним условием.
— Да?
— Не приводи, пожалуйста, своих дружков в мой дом. Сделаем ему пробный смотр, и если окажется, что он достаточно хорош, можешь продолжить у себя. Мне твои дружки не нравятся.
— Условие принято, — сказал он. — Звони.
— Прямо сейчас?
— Да. Сейчас.
Женщина протянула руку и взяла трубку.
ГЛАВА ПЯТАЯ. БОЛЬШАЯ ЛИГА
По прибытии в офис Дебби Финкелстайн нашла на своем столе груду листов с телефонами и именами звонивших. Она быстро определила, на какие звонки нужно ответить немедленно, а какие могут подождать.
Сперва она позвонила одной из клиенток — слегка дебильной писательнице, чьим удивительно скучным первым романом заинтересовался какой-то молодой издатель. Издательству нужно было дополнить квоту, чтобы бюджет за квартал выглядел прилично. Писательница была очень возбуждена, забыла спросить об авансе и условиях контракта и некоторых других полезных вещах. Дебби закатила глаза, повесила трубку, и дала понять коллеге за соседним столом, что если тот собрался варить кофе, чтобы и ей тоже сварил.
Затем она обзвонила нескольких редакторов, чтобы узнать, как идут дела с манускриптами, которые она им послала. Редакторши жанра романс были самыми организованными и легкодоступными. Одна из них выразила восторг по поводу одного из последних манускриптов — с таким противным энтузиазмом, что Дебби чуть не бросила трубку.
В десять часов сорок минут прибыла почта. Дебби отобрала запросовые письма и быстро их пробежала. Издательская индустрия приучила начинающих писателей оставлять сюрпризы при себе. В письмах говорилось в основном, что предлагаемые манускрипты были похожи в какой-то мере на тот или иной уже опубликованный роман — или эссе, или биографию, или серию коротких рассказов, или пьесу.
— Ты не прочел ли пьесу, которую я тебе давеча давала? — спросила Дебби своего коллегу.
— Нет, — радостно ответил он. — Но я посмотрю сегодня вечером. Обещаю.
Пьесу эту написал Джульен, и представляла она собой историческую экстраваганзу в трех действиях, в стихах, с неожиданными сюжетными поворотами. Дебби дала манускрипт коллеге три недели назад.
В двенадцать тридцать пять Дебби привела в порядок свой стол и ушла на встречу в кафе с издательницей, которая, после того, как встретилась с двумя клиентами Дебби, была теперь очень взволнована (как она сказала) перспективой предстоящей личной встречи с самой Дебби. Она зарезервировала столик в потрясающе красивом маленьком кафе, и она очень, очень предвкушала (так и сказала) встречу на ланче. Была она среднего возраста, ухоженная и хорошо сохранившаяся женщина, имела свой дом в Коннектикуте. В кафе они с Дебби поговорили со знанием дела о преимуществах резиденций вне города. Недостатки таких резиденций не обсуждались.
