Эм Вельк - Рассказы (сборник)
Довольный собой, пастор огляделся. Солдаты оживились, они смеялись, спорили, обсуждали мелкие ошибки пастора. Началась критика господа, государей, государственных деятелей, священников и самого народа. Предлагались наивные решения извечных человеческих проблем. Один солдат, сидевший в углу, спросил, будто невзначай:
— Германии повезло — в вашей игре, господин пастор! Но откуда вы знаете, что лежит в прикупе?
— Сам-то я не знаю, но всевышний, раздавший карты, знает, и внутренний голос подсказывает мне!
Немного кисловато солдаты переглянулись: «Сейчас начнется…»
— Ха-ха, — рассмеялся пастор, — думаете, добрался все-таки хитрец до проповеди… Не бойтесь, не буду!
— Эта небесная игра по крупной, — сказал солдат в углу, — бессовестная она все-таки! Шлепать картами, когда ставка — жизнь народов. Уж хоть бы разыграли пять последних взяток быстрее первых. Не хотел бы я еще два года участвовать в этой игре!
— Ах, — вздохнул пастор, — человеческое несовершенство и себялюбие — бич войны. И нет спасения от них.
Прозвенели часы.
— Мне пора. Обсудим это в следующий раз.
И добавил:
— Доверимся всевышнему, а впрочем, я остаюсь при своем: когда будут разыграны пять последних карт, война закончится. — Он рассмеялся, как после удачной шутки.
Я пошел вниз к озеру и очень скоро забыл пастора и его слишком наивную притчу. Наверное, существует предписание говорить с солдатами как с олухами.
Солнце погружалось за горизонт раскаленным огненным шаром, и, как затухающие аккорды далекой симфонии о вечном возвращении, потянулись к серому северу и синему югу его лучи, то накалявшиеся всеми цветами, то снова медленно меркнувшие. В вышине тихо звучала песня, как равнодушный хорал отрешившихся от земной юдоли. А внизу, над озером, оттуда, где прерывистая штриховка тростника перекрывала границу леса и воды, протянулась ко мне пурпурная полоса: отзвук непоколебимой уверенности проникал из бесконечности в душу смертного. И пока звенели в его сердце бесплотные струны, земное око прочитало на пурпурной ленте озера гигантские ноты мощной мелодии: то была Песнь песней о совершенстве человечества — о вечном мире.
И я закрыл глаза.
На небе царила суматоха. Вокруг бога собрались толпы людей. Сотни, тысячи, миллионы, просившие и заклинавшие дать им хорошую карту, потому что в игре, которую они собирались вести, ставкой была судьба. Каждая группа превозносила свои добродетели и хулила противников, так что у господа закружилась голова. Он все еще пытался разъяснить людям безумие такой игры. Но чем больше он говорил, что человеку надлежит побеждать человека хорошим примером, любовью и добром, тем больше его старый соперник, дьявол, расхваливал достоинства зависти, себялюбия и богатства. Богу стало ясно, что снова придется предоставить людей их собственной воле, — и это был самый тяжкий час его вечной жизни. Как раздать карты? У каждого были пороки и у каждого добродетели, все молили одинаково пылко, а распределить карты вслепую он не мог: они знали, что он всеведущ и всемогущ. Он взял было розгу, чтобы выпороть всю компанию и вышвырнуть ее вон, но им же данный закон гласил, что люди должны идти собственными путями. Да и лукавый, отгадавший мысли господа, уже злорадствовал:
— Смотрите, ему неведомы совет и путь; где же твоя мудрость, о кормчий вселенной?
Еще на мгновение задумался бог, взял карты, перетасовал и раздал посланцам Германии, Англии и России. Игроки немедля заняли места. К ним сразу подсела и Франция. Они даже не заметили, что бог повернулся к ним спиной и вышел. Поспешно, будто им невмоготу было дождаться кровопролития, игроки опустили ставки в большую железную чашу, — а ставкой была тысяча тысяч горьких человеческих слез.
Подошли друзья игроков и тоже напросились в игру; каждый отдал столько капель крови и слез, сколько имел. Чаша скоро наполнилась до краев. Стеклись и любопытные со всего мира, они не делали ставок, но все же надеялись что-нибудь выгадать в азартной игре.
У чаши присел на корточки дух зла с факелом в руках. Каждую минуту он подсовывал факел под чашу, и тогда кровь и слезы превращались в сверкающее золото. И на это золото играли народы, все более дико и все более послушно.
Собственно, Германии достались вполне приличные карты, но партнеры долго торговались и не давали ей играть. В результате они уступили, но Германия зашла слишком далеко. Пришлось назначить большой шлем[14] — большая игра началась.
Она была трудной, почти бесперспективной. К счастью, первый ход был у Германии, и она выложила на стол главного валета — веру своего народа в чистоту ее намерений. И выложила вполне успешно — упал на стол червонный валет русских, и Англия, поморщившись, отдала бубнового валета. Последовал заход с семерки.
— А, — ухмыльнулся Джон Буль, — слабо в коленках. — И побил королем, приберегая туза для десятки. Но десяткой побила Россия и выругала Англию за слишком хитрую игру. Так закончилась битва при Марне.
На крестовую восьмерку Германия сбросила восьмерку бубен, и Англия триумфально обезопасила своего туза — закон о воинской повинности. Потом она разыграла бубнового туза, Россия подбросила десятку, и тут-то Германия хлопнула своим вторым валетом — возмущением народа войной на полное уничтожение. Потом она разыграла червонного туза, а соперники сбросили восьмерку и девятку.
У Германии оставались десятка и дама, — но вдруг червы лежат на одной руке? Это привело бы к проигрышу и перечеркнуло бы все успехи. А червы-таки были у Англии, и она уже предвкушала точно рассчитанную победу: вот что значит война на истощение!
Чтобы сбить с толку партнеров, Германия разыграла десятку и туза пик, на сердце у нее было тяжело. На десятку червей Англия сбросила семерку, а Россия карту другой масти — свою последнюю карту.
— В чем дело? — вскричала она. — У меня одной не хватает!
— А у меня одна лишняя! — взбесилась Англия.
Германия улыбалась, камень свалился у нее с сердца, игра оказалась недействительной: бог ошибся при сдаче карт!
— Бестолковый русак, зарычала Англия, — не можешь считать до десяти?
— Жадюга английская! Никак не нахапаешь?
Они накинулись друг на друга и вцепились бы в волосы, но друзья и болельщики разняли их. Среди всей этой кутерьмы только один зритель сохранял полное спокойствие. Это был долговязый человек с козлиной бородкой; его цилиндр украшали полосы и звезды. Он подошел к столу и прошептал дьяволу:
— Огоньку, маэстро! При виде золота они начнут новую игру!
Лукавый подсунул тлевший фитиль под чашу, и в ней забурлило сверкающее золото.
— Но может ли господь бог ошибаться? — спросил русский. — Нет, тут приложили руку черт или Германия!
— Известно, что черт, что немец — одно и то же!
Однако новая партия была невозможна, так как в суматохе карты рассыпались и многие затерялись. Тогда они решили сообща отлупить черта и разделить казну, но без Германии, которая так и так проиграла бы. Тут начался новый скандал, потому что они не могли договориться, кому сколько причитается.
Вдруг кто-то воскликнул:
— А где же чаша с золотом? — О слезах, которые тоже были в чаше, никто уже не вспоминал.
Все взгляды прилипли к месту, где стояла чаша. Возникли взаимные подозрения, сначала в мыслях, потом на словах. Общее мнение свелось к тому, что Джон Буль если и не украл чашу, то организовал кражу. Однако досада, искажавшая его лицо, слишком явно показывала, что и его одурачили.
Среди ругани и взаимных обвинений внезапно прозвучал чей-то голос:
— Боже мой, какие мы безумцы!
У кого это вырвалось, никто не знал, но все знали, что это чистая правда. Опомнившись, они посмотрели друг на друга и воскликнули хором:
— Боже мои, какие мы безумцы!
Пролились слезы горького раскаяния, но затем кто-то нашел виновника — Германию, затеявшую игру. Совпадение мнений подействовало утешающе.
Но вот растворилась дверь и возник неизбежный в этом мире дух зла. Однако выглядел он скорее раздосадованным, чем злым. Он вскочил на стол и провозгласил:
— Хоть и не по-товарищески вы обошлись со мной, сообщу вам великую новость. Не знаете, куда подевалась чаша с золотишком? Так вот, пока вы лупили меня, лучшего стража ваших сокровищ, и пока тузили друг друга, седой человек в цилиндре подхватил ее и отбыл восвояси.
— Дядя Сэм! — вырвалось у присутствовавших.
— Конечно, — ответил сатана, — но я бросился ему вслед и вцепился в фалды его сюртука. Тут он затараторил «Отче наш» и пообещал господу выстроить тысячу церквей, но я не сдавался. Он сбежал бы все-таки за океан, но неожиданно шкатулка с заветным золотом упала в воду.
В зале стало совсем тихо. Черт сидел на столе и размышлял о мудрости божьей: господь намеренно ошибся при сдаче, чтобы показать, куда ведет безумное поклонение деньгам. А все взоры устремились к окну и ужасной картине, которая там открывалась.
