Иэн Макьюэн - Сластена
— Да, я читала этих авторов.
— И вы знаете, как о них рассуждать.
— Я полагаю, что да.
— Как бы вы их ранжировали?
— Как бы я их ранжировала?
— Ну да, понимаете ли, от лучшего к худшему.
— Они очень разные писатели… Эмис — комический романист, изумительно наблюдательный, и в его юморе есть что-то безжалостное. Стори — летописец жизни рабочего класса, по-своему замечательный. Голдинга сложнее характеризовать, возможно, он гений…
— Итак?
— С точки зрения удовольствия читателя, я бы поставила на первое место Эмиса, затем Голдинга, потому что он глубокий автор, ну а Стори был бы на третьем месте.
Тапп сверился со своими записями, затем взглянул на меня с мимолетной улыбкой.
— Ровно то, что у меня записано.
Моя проницательность вызвала у присутствующих шепот одобрения. Мне, впрочем, это не казалось особым достижением: в конце концов, существует лишь шесть способов организовать подобный список.
— А вы лично знакомы с кем-либо из этих писателей?
— Нет.
— Знакомы ли вы вообще с писателями или издателями или с кем-нибудь, кто был бы связан с подобной деятельностью?
— Нет.
— Встречались ли вы когда-либо с писателями и находились ли в их обществе?
— Нет, никогда.
— Или, быть может, вы писали о каком-нибудь писателе или адресовали ему, скажем, письмо с выражением восхищения его творчеством?
— Нет.
— Были ли у вас друзья в Кембридже, желавшие стать писателями?
Я задумалась. Среди моих приятельниц на факультете английской филологии в Ньюнем-колледже было немало девушек, имевших литературные амбиции, но, насколько мне было известно, все они предпочли различные сочетания уважаемой работы, супружеской жизни и беременности, отъезд за границу или погружение в остатки контркультуры в клубах наркотического дурмана.
— Нет.
Тапп выжидающе посмотрел на Наттинга.
— Питер?
Наконец, мужчина, сидевший в кресле, опустил руки и заговорил:
— Позвольте представиться, я — Питер Наттинг. Мисс Фрум, доводилось ли вам когда-либо слышать о журнале под названием «Энкаунтер»?
У Наттинга оказался ястребиный нос. К моему удивлению, он говорил высоким тенором. Мне казалось, что когда-то я слышала о журнале с таким названием, что-то вроде «нудистского» издания для одиноких сердец, но не была в этом уверена; впрочем, он продолжил, прежде чем я успела ответить.
— Неважно, знаете ли вы его или нет. Это ежемесячный журнал — интеллектуальные опусы, политика, литература, общекультурные вопросы. Достаточно хороший, уважаемый или, по крайней мере, в прошлом уважаемый журнал с широким диапазоном. Скажем так, от левоцентристских до правоцентристских позиций, в основном последнее. Но вот в чем дело: в отличие от большинства интеллектуальных периодических изданий «Энкаунтер» был скептически или откровенно враждебно настроен к коммунизму, в особенности советского извода. В нем говорилось о немодных вещах — свободе слова, демократии и так далее. По правде говоря, журнал по-прежнему об этом пишет. Кроме того, журнал неявным образом проводил американскую внешнюю политику. Ну что, звучит знакомо? Нет? Пять или шесть лет назад в никому не известном американском журнале, а затем и в «Нью-Йорк таймс» вышла публикация о том, что «Энкаунтер» финансируется ЦРУ. Поднялся крик, все замахали руками, зашумели, несколько писателей потеряли лицо. Говорит ли вам что-нибудь имя Мелвина Ласки? Ну и не беда. С конца сороковых годов ЦРУ, как могло, пестовало собственное высоколобое понятие о культуре. Обычно они работали через посредников, через разные фонды. Идея состояла в том, чтобы отвлечь левоцентристских европейских интеллектуалов от марксистского учения и поднять престиж рассуждений о свободном мире. Посредством различных инструментов наши американские друзья вбухали в это немало наличности. Вам доводилось слышать о Конгрессе за свободу культуры? Не беда.
Итак, таков был план американцев, и, по существу, после истории с «Энкаунтером» он полетел ко всем чертям. Когда мистер икс выходит из дверей гигантского фонда, размахивая чеком на шестизначную сумму, от него все разбегаются с воплями. И все же не надо забывать, что мы ведем не только политическую, но и культурную войну, и усилия вознаграждаются. Советские это знают и не жалеют денег на программы обмена, поездки, конференции, гастроли Большого. Это если не считать денег, которые они вливают в Национальный профсоюз горняков и их стачечный фонд посредством…
— Питер, — пробормотал Тапп, — давайте оставим это.
— Хорошо. Спасибо. Теперь, когда пыль улеглась, мы решили осуществить наш план. Скромный бюджет, никаких международных фестивалей, авиабилетов в первый класс, феерических гастрольных туров и пирушек. Мы не можем себе этого позволить. И не хотим. Наши действия будут узконаправленными, долгосрочными и не слишком затратными. Поэтому вы здесь. Пока все понятно?
— Да.
— Вы, возможно, слышали об отделе информационных исследований в МИДе.
Я не слышала, но кивнула.
— Вообразите, подобные планы имеют длительную историю. Отдел сотрудничал с нами и с МИ-6 на протяжении многих лет, взращивая писателей, финансируя газеты и издателей. Джордж Оруэлл на смертном одре представил людям из отдела список из тридцати восьми «сочувствующих» коммунистам. А отдел, в свою очередь, способствовал переводу «Скотного двора» на восемнадцать языков и немало сделал для распространения «1984». Было еще несколько блистательных издательских проектов. Вам что-нибудь известно о книжной серии «Обязательное чтение»? За ее изданием стоял отдел информационных исследований. Тайные ассигнования. Замечательные труды. Бертран Рассел, Гай Уинт, Вик Федер. Но нынче…
Он вздохнул и оглядел присутствующих. Казалось, все приуныли.
— Однако ОИИ блуждает впотьмах. Слишком много глупых идей, слишком близко к МИ-6 — в действительности отдел возглавляет один из сотрудников «шестерки». Знаете ли, Карлтон-хаус-террас полон милых работящих девушек вроде вас, и когда отдел посещают люди из МИ-6, какой-нибудь дурак непременно бежит по коридору и кричит: «Быстро оборачиваемся к стене!» Можете себе представить такое? Наверняка эти девушки подсматривают сквозь пальцы, а?
Он оглянулся на нас, вероятно, ища поддержки. Послышались любезные смешки.
— Так что мы хотим вдохнуть в эти планы новую жизнь. Идея состоит в том, чтобы сосредоточиться на подходящих молодых писателях, занимающихся в том числе наукой и журналистикой, людей в начале творческого пути, когда им более всего необходима финансовая поддержка. Обычно они хотят написать ту или иную книгу, и поэтому им сложно совмещать сочинительство с работой. Кроме того, нам небезынтересно включить в этот список писателя-романиста…
В разговор вмешался Гарри Тапп, необыкновенно возбужденный:
— Ну, знаете ли, это придаст делу некую живость, даже веселость, как пузырьки в шампанском. Газетам будет интересно.
Наттинг продолжил монолог:
— Учитывая, что вам по душе литература, мы думали, что вы могли бы в этом участвовать. Нас не интересует упадок Запада, антипрогрессистские эссе или иной модный пессимизм. Вы понимаете, что я имею в виду?
Я кивнула. Мне казалось, что я все поняла.
— Ваша роль будет посложнее. Вам не хуже меня известно, как непросто вывести взгляды автора из его романов. По этой причине мы ищем писателя, который писал бы и журналистские опусы. Это должен быть человек, у которого есть свободная минутка для своих угнетаемых товарищей за «железным занавесом», который, быть может, ездит на Восток или оказывает им поддержку, или высылает книги, подписывает петиции в поддержку репрессированных писателей, не боится бросить перчатку лживым оппонентам — марксистам здесь, на Западе, не боится открыто говорить о заточенных в темницу писателях на кастровской Кубе… Иными словами, мы ищем человека, который плывет против течения. Это, знаете ли, требует смелости, мисс Фрум.
— Да, сэр, я хотела сказать, да.
— В особенности, если вы молоды.
— Да.
— Свобода слова, свобода собраний, права человека, демократические процедуры — сегодняшние интеллектуалы не слишком их ценят.
— Нет.
— Нам нужно не ошибиться с выбором людей, которых мы готовы поддерживать.
— Да.
В комнате повисло молчание. Тапп вновь предложил сигареты, теперь из своего портсигара, вначале мне, а потом остальным. Мы закурили, ожидая, чтобы Наттинг продолжил. Я видела, что Макс пристально смотрит на меня. Я встретилась с ним взглядом, и мне показалось, что он слегка наклонил голову, будто говоря: «Так держать».
Не без труда Наттинг поднялся из кресла, подошел к столу Таппа и взял в руки записи. Он перевернул несколько страниц, прежде чем нашел необходимое.
