Дмитрий Лекух - Башни и сады Вавилона
Он кивает.
– Здесь согласен. Без дураков. Жалко, что тебе чисто по медицинским показателям предложить то же самое не могу.
– А почему, кстати? – удивляюсь. – Медицинский спирт, к примеру, можно, а кокаин – нельзя. Ерунда какая-то, брат, получается…
Он вздыхает.
– Ну понимаешь, сигареты, спиртное – это еще туда-сюда. Хотя тоже, конечно, нехорошо, но – терпимо. Если организм требует – надо давать. Он лучше нас, представь, понимает, что ему нужно, а что – ни в коем случае. Это я тебе как врач говорю. А вот про кокаин тебе стоит забыть на месячишко-другой как минимум. Может спровоцировать серьезный криз, причем – в легкую. Ну, впрочем, я уже, кажется, об этом говорил…
Я киваю в ответ.
– Говорил, и я понял. Так, на всякий случай поинтересовался. Нет, значит нет, и хорош об этом. Все, проехали. Да я и спиртным, если честно, сильно злоупотреблять не собираюсь в ближайшие месяцы. Что-то у меня не ладно в этой жизни, Викентий. Очень не ладно. И алкоголь эти проблемы решить не поможет, а, боюсь, только усугубит.
Он согласно качает головой и уходит.
А я прикуриваю очередную сигарету и пристально смотрю в потолок.
Мне почему-то очень плохо и одиноко.
Хорошо еще, что он очень быстро возвращается, я даже сигарету не успеваю выкурить как следует.
Хотя…
Между средним и указательным пальцами правой руки у меня почему-то торчит окурок – как символ бездарно и безнадежно сгоревших лет, дотлевший до фильтра и давно погасший.
А я и не заметил, как время прошло.
Можно даже сказать – пролетело.
Дела…
Глава 16
Гудрун пошла тогда к морю, после того как она убила Атли. Она вошла в море и хотела покончить с собой. Но она не могла утонуть. Ее отнесло через фьорд в землю конунга Йонакра. Он на ней женился.
Старшая Эдда. Песни о героях. «Подстрекательство Гудрун»…Решительно отбираю у него узкую, высокую бутылку, усаживаюсь поудобнее на кровати, подтыкаю под спину подушки, сворачиваю пробку и, обжигая ни в чем не повинное нёбо, еще толком не отошедшее от эксперимента с медицинским спиртом, делаю несколько больших, жадных глотков.
И тут же прикуриваю следующую сигарету.
Жадно, как будто только что из самолета вышел.
Викентий только осуждающе качает головой, но ничего не говорит, – и то слава богу.
Да…
Он все-таки в первую очередь – врач.
И только во вторую – такой же псих, как и я.
Торчок, которому так же, как и мне, нужно непременно выговориться.
Оправдать в чужих глазах, лучше всего полузнакомых или совсем незнакомых, свое никчемное и бессмысленное существование муравья в муравейнике.
Просто собеседнику, постороннему человеку, который не будет тебя судить строго, а, может, даже и посочувствует.
Даже если ты не прав.
И вы оба это прекрасно понимаете.
Просто вам нужно выговориться.
Просраться словесным поносом.
Чистая психотерапия.
Аська в свое время это называла эффектом пассажирского поезда.
Потрясающе точное определение, кстати.
…И не важно, что тебе говорят в ответ.
Разговариваешь, как будто в теннис со стенкой играешь. Когда важно не то, как отскочит, а то, как подачу примешь…
И мысли скачут точь-в-точь, как эти смешные теннисные мячики…
… Интересно, насколько мне легче жилось бы, если б я, как тот же Викентий, мог работать не ради денег, а потому, что мне это дело нравится?
Сложно даже представить…
Впрочем, не стоит мечтать о несбыточном…
Мечтать и жалеть о несбывшемся и несбыточном вообще плохо, начиная с определенного возраста. Когда становиться жизненно необходимым не «мечтать», а «хотеть».
И – уперто двигаться к цели, не боясь ничего, кроме своего собственного опоздания.
В нашем возрасте уже даже смерть, по идее, должна рассматриваться лишь как досадная помеха на пути к выбранной вершине.
И – не более того.
Знать бы только еще, где та самая вершина располагается.
Я лично свою – так и не отыскал.
И даже не знаю, – пытался ли по-настоящему всей этой байдой реально заморачиваться.
Викентий усмехается.
– Вот и умница, что понимаешь что к чему. И насчет алкоголя ты тоже все абсолютно правильно решать собираешься. Правильнее не бывает. Это если в теории. Только одно дело – понимать, и уже совсем другое – решать. Я вот, к примеру, тоже все понимаю. Врач я все-таки или не врач, в конце-то концов? А сделать ничего не могу. С собой, в смысле. Сила – есть, воля – есть, силы воли – нет ни хера. И как тут жить прикажете?
Я усмехаюсь в ответ.
– Да так и прикажем. По возможности регулярно и обязательно с удовольствием. А больше – никак…
Делаю еще один глоток, теперь поменьше, и передаю бутылку Викентию.
Он тоже прикладывается.
– А как у тебя, кстати, с этим делом? – спрашивает. – Ну, в смысле, с тем, которое «регулярно и с удовольствием»?
– Да, наверное, нормально, – почему-то теряюсь я. – Как-то даже не задумывался, веришь, нет? Если, не дай бог, после порошка, – так жена вообще в другую спальню сбежать норовит. Ну, по крайней мере, точно так было, пока дожди эти проклятые не начались. Мне после этого вообще всего на свете хотеться перестало. А что такое?
Он ставит бутылку на столик, устраивается поудобнее в кресле, вздыхает.
– Да так, ничего. Я просто о своих проблемах размышляю. Вот скажи, бывало у тебя когда-нибудь такое, что ты женщину любишь, но почему-то не хочешь? А на какую-нибудь медсестру-нимфоманку стояк такой, что молния на ширинке расползается…
Я трясу башкой, будто какое-то насекомое отгоняю.
Сравнительно безопасное, но просто пиздец какое надоедливое.
Он вообще как, нормальный?!
– Парадокс, – вздыхаю в ответ, – однако. А может, все-таки не любишь? А то как-то не бьется.
Он морщится.
– Да нет, люблю. Совершенно точно люблю. Если б не любил, все бы куда проще складывалось. А так…
Я хмыкаю.
– Странно. Первый раз о таком слышу. Хотя я такие вопросы не привык в кампании обсуждать. Не люблю. Даже в студенческие годы, когда парни в институтской курилке вовсю подвигами хвалились, старался в стороне постоять. Не знаю, почему-то корежит как-то. Не по себе сразу становится. Как будто за кем-то подглядываешь в замочную скважину. Или наоборот, за тобой. Не мое, короче. Лучше уж о футболе…
Викентий грустно усмехается и делает еще один долгий, жадный глоток прямо из горлышка.
– Понял, – морщится он, то ли от коньяка, то ли от неприятного фрагмента нашего с ним и без того бестолкового разговора. – Не дурак. По крайней мере, не в такой степени. Ну что ж, тогда давай, проехали…
– Проехали, – соглашаюсь.
А чего фарисействовать-то?
Я и правда терпеть не могу вести разговоры на эту тему.
Даже с самим собой.
Как-то уж совсем брезгливо, если честно, становится.
Будто какая жирная, с неряшливыми обвислыми сиськами и целлюлитными складками на огромной, трясущейся салом жопе, похотливая толстуха перед тобой медленно раздевается под негромкую эротическую музыку.
Трется своими запотевшими складками об отполированный металлический шест, подмигивает, облизывает огромным влажным языком вымазанные яркой помадой губы, изгибается, закатывает тупые коровьи глаза, сладострастно трясет тем, что когда-то было изящными женскими плечиками.
А у тебя даже сбежать нет никакой реальной возможности.
Будто привязан.
Тьфу ты, гадость-то какая, прости меня господи…
И привидится ведь…
Так что, ты уж извини, друг мой Викентий.
К тому же уж что-что, а эти-то проблемы любой нормальный мужик просто тупо обязан решать как-то самостоятельно…
…За открытой фрамугой усиливается настойчивый и монотонный шум дождя, порывами налетает резкий, злой, по-волчьи подвывающий ветер, в палате постепенно становится откровенно прохладно.
Да какой там «прохладно».
Самый что ни на есть колотун.
Я ежусь, накидываю на плечи казенно пахнущий больничный плед, делаю небольшой глоток коньяка.
Н-да…
Похоже, не получится у нас с ним сегодня разговор, к сожалению.
Слишком уж он взвинчен этим своим, склеившим ласты под его скальпелем, покойничком.
Если сейчас, не приведи господи, куда-нибудь не туда углубимся, тут такой ад может начаться, – хоть всех святых выноси.
В аду все одно никакие святые не помогают.
Поздняк метаться.
Мужская истерика, она, знаете ли, похлеще женской иной раз выходит.
Я насмотрелся в свое время.
Лучше уж прямо сейчас добить коньяк, покурить, болтая о пустяках, и откланяться баиньки.
Викентий, на счастье, кажется, тоже все понимает.
– Пора, – вздыхает мой добрый доктор, – думаю, нам расходиться, Егор. Не получится у нас с тобой сегодня разговора о мудром и возвышенном. Не то у меня сейчас состояние души, тела и прочего головного мозга, прости. Не так функционируют. Я бы даже сказал, что сбоят потихоньку. И уже не в первый раз, что самое занимательное. Я раньше в таком состоянии детективы читал, признаюсь. Совершенно чудная жвачка для мозгов. Информации полезной – ноль, думать ни о чем не надо, а ведь отвлекают, и это самое главное. А сейчас – и они раздражают. Так что лучше всего попробовать просто тупо выспаться. Приняв перед этим пару таблеток растворимого аспирина и открыв окно в кабинете. Сейчас, только бутылек прикончим. Не обратно же его в собственный кабинет тащить. Не удержусь ведь, прикончу в одиночку, как бомж какой на площади трех вокзалов. Ты вот только скажи, а что ты про различия в организмах-то спрашивал? Тебя что-то мучает, да?
