Дмитрий Лекух - Башни и сады Вавилона
– А детей его что, тоже не жалко? – лезет без спроса ко мне в пачку за сигаретой. – В том числе и того, еще не родившегося? Жизнь которого вы сломали, даже не имея о нем никакого, даже самого малейшего понятия?!
Я резко наклоняюсь вперед.
Теперь – мы смотрим друг другу в глаза.
Тяжело смотрим.
По-настоящему.
– Нет, – кривлю уголок рта, – мне их не жалко, следак. Мне их абсолютно не жалко. Москва – большой и довольно злой город. И у многих детей имеются такие мудаки-отцы, что даже страшно представить. На всех моей жалости не хватит. Даже если б мне этого и захотелось. Но мне, представь себе, – совершенно не хочется…
Он вздыхает и отворачивается, тоскливо глядя в окно.
– А жаль, – говорит негромко, – Егор Арнольдович. Мне почему-то показалось, что вы выздоравливаете…
Я встаю и совершенно искренне усмехаюсь.
Проверяю, правильно ли завязан галстук.
Одергиваю легкое осеннее пальто.
– А я, Петр Евгеньевич, – смеюсь, – и не выздоравливаю. Я уже выздоровел…
Эпилог
…Тяжелая зеленая волна неожиданно легко перекатывается через мое легкое в воде тело.
Волнам просто не нужно сопротивляться, их мощью надо пользоваться и их нужно любить.
Тогда – все получается правильно и легко.
Мне, если честно, вообще не очень хочется сейчас выходить из моря на берег.
Но – надо.
Там, в тени ярких зеленых пальм, прямо у самодельных шезлонгов из легкого, но прочного местного дерева, уже сервирован легкий столик, и оттуда призывно машет рукой изящная женская фигурка.
Моя жена.
Которую я совсем недавно чуть сдуру не потерял.
И к которой, после всего этого, надо бы по идее относиться еще более бережно.
Ага.
Хрен она мне это позволит.
Она у меня – сильная.
И – красивая.
Сам выбирал.
А остальные…
А что остальные?
Пусть завидуют.
Я ловлю следующую волну и изо всех сил гребу к берегу…
…Потом мы с Аськой лежим в тени на шезлонгах и тянем коктейли: я, как всегда, свой любимый мохито, его здесь чудесно готовят, а вот Аська в последнее время что-то немножко капризничает.
Сейчас, к примеру, ей дико захотелось ананасовой пина-колады. А пару часов назад – чуть ли не водки с солеными по-русски огурцами.
Ага.
И это – на Самуи.
Здравствуйте, что называется.
Добрый, блин, вечер.
Впрочем…
Есть у меня одно, очень неожиданное и любопытное подозрение.
Но насчет него я лучше пока помолчу.
Боюсь спугнуть.
Но – тем не менее, тем не менее…
…Где-то через полчаса к нам должны подойти ребята.
Сделка уже оформлена, все – честь по чести, каждый получил то, что хотел.
Мы с Аськой часть собственности, а Катя с Юркой – инвестиции, которые они наверняка с толком используют, я в этом убедился во время переговоров.
Я им верю.
Мы даже договорились, что обязательно прилетим сюда на Новый год. И привезем с собой еще одну пару: моего доброго доктора Викентия и его, еще никому из нас неизвестную таинственную супругу.
Впрочем, я почему-то уверен, что она как минимум не будет никому здесь мешать.
А мы с Викентием будем греться на солнышке, пить холодный мохито и рассуждать о геометрически-безупречных линиях вечности.
Может, я даже почитаю ему Саади и Хайяма.
На фарси, разумеется.
Так-то он их и без меня, уверен, наизусть знает.
Но стихи надо слышать на том языке, на котором они были написаны.
Иначе это – просто текст.
А должна быть – еще и музыка…
А может, я еще приглашу и Олега, Али и Мажора.
У Мажора, как я помню, растут две маленьких дочки.
И им здесь, теперь и в моей гостинице, теперь и на моем острове, я уверен, совершенно точно понравится.
…Еще день-два безделья, и нам пора собираться в Москву.
Я звонил Олегу и Али, дожди там уже, к счастью, совсем закончились.
Там сейчас короткое бабье лето, потом снова станет холодно и дождливо, а потом пойдет снег.
Плевать.
Все равно – это мой город.
Он меня – любит.
Пусть и не так, как мне хотелось бы, пусть не совсем по-человечески, но – все равно любит.
И я его – тоже люблю.
Со всем его безумием, гнездящимся в узких сырых переулках, с нечеловеческой, взметнувшейся вверх гордыней башен, с продуваемыми всеми ветрами геометрическими линиями площадей.
…Я допиваю коктейль, вскакиваю с лежака, бегу по обжигающему ступни раскаленному белому песку к изумрудно-зеленому морю и с размаху кидаю свое, еще совсем не старое, если разобраться, тело в набегающую тяжелую и медленную, почти океанскую волну…
