Тацухико Такимото - Добро пожаловать в NHK!
— Если я нарушу контракт, мне придётся заплатить миллион йен, так ведь?
— А, ну да, точно, — наконец Мисаки немного улыбнулась.
Я вернулся домой, и, забинтовав свои раны, уснул.
Глава 8: Проникновение
Часть первая
Вообще-то происходящее могло иметь некое отношение к дисбалансу гормонов в моём мозгу. Одержимость и депрессия чередовались, накатывая и отступая словно волны, так продолжалось день за днём. Только начинало казаться, что дела идут на лад, как на следующий же день меня накрывало острое желание покончить с собой. В таком состоянии я был ни на что не способен.
Хотя наркотики помогали мне приободриться, весь мой запал пропадал, как только их действие сходило на нет. Стыд за своё прошлое и неуверенность в будущем, а также многие другие страхи и переживания — всё это одновременно наваливалось на меня. Последующей депрессией я расплачивался за период сверх-энергичности, и, как следствие, депрессия эта была ужасной, просто чудовищной.
Даже вечерние консультации с Мисаки, к которым я к тому времени уже должен был привыкнуть, продолжали меня пугать. Неизвестно откуда идущая тревога охватывала меня, и сама неопределённость её источника только раздувала мой страх.
Первичным, легко определяемым симптомом было то, что мой взгляд начинал бродить по сторонам, и мне становилось тяжело смотреть окружающим в глаза, говоря с ними. Ох, я вёл себя словно застенчивый школьник. Мне было ужасно стыдно. И поскольку я прекрасно понимал, что веду себя глупо, моё поведение становилось ещё более странным и подозрительным. Я не мог разорвать этот порочный круг.
Так или иначе, тем вечером я пытался закурить, чтобы успокоиться, сидя рядом с Мисаки. Дрожащими руками я извлёк сигарету и попытался зажечь её дешёвой зажигалкой. Чёрт — зажигалка кончилась! Да что за ерунда? Вот дерьмо! Я не знал, что делать с сигаретой и зажигалкой в моих руках, но пошёл бы на всё, лишь бы избежать унижения и не убирать их назад в карман. Я изо всех сил старался зажечь сигарету. Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк… Я не прекращал бороться, и, наконец, преуспел — хвала богам!
Я тут же отвернулся от Мисаки и нарочито сильно сосредоточился на курении. Я всё дымил и дымил, впустую тратя пять йен с каждой затяжкой. Мои лёгкие болели, болело всё тело. Кончик моей сигареты мелко дрожал. По шее стекал холодный, липкий пот…
— Что с тобой? — спросила Мисаки. Как обычно на наших консультациях, мы сидели друг напротив друга вечером на одной из скамеек парка.
— Кое-какие трудности, вызванные моей хронической болезнью! — ответил я.
— Что ты имеешь ввиду под «трудностями»?
Вот уж что меня задело. Девчонки нынче совсем бестолковые пошли. «Шла бы и выучилась как следует!» — хотелось мне на неё рявкнуть, но я, конечно, не смог. Вредные привычки, приобретённые мной за несколько лет образа жизни хикикомори — агорафобия, боязнь прямого взгляда, и все прочие мои тревожные расстройства — вдруг навалились на меня все разом.
Хм… А дверь в квартиру я запер? Точно ли погасил сигарету? Ещё важнее: Мисаки, не смотри на меня так своими прелестными глазами! И кстати, хватит молчать. Хватит смотреть на меня и молчать! Это совершенно выбивает из колеи. У меня даже живот разболелся.
Нужно было срочно что-то сказать.
— Да, кстати, Мисаки, ты печенье любишь?
Какого чёрта я несу?!
— Нет.
— А ведь обычно девушки твоего возраста вечно грызут что-нибудь эдакое, двадцать четыре часа в сутки. Прямо как маленькие зверушки, хрусть, хрусть, хрусть, хрусть. Что это с ними такое? У них по молодости такой быстрый метаболизм, что им нужно всё время пополнять запас калорий, иначе они умрут? Угадал, да?
Может, мне просто умереть?
Она ничего не отвечала.
Может, просто умереть?
— Не буду я умирать! Потому что я энергичный парень! Ах, во мне кипит энергия! Мне всего двадцать два! Передо мной бескрайние горизонты! «Лучи надежды красят небосвод, и новый день грядё-от…»[примечание со строчкой песни на японском и происхождением]— запел я.
Мисаки потянула меня за рукав футболки.
— Чего?
— Давай погуляем по городу, скажем, послезавтра, — сказала она, продолжая тянуть меня за рукав, — где-нибудь возле станции. Вместе. Ещё давным-давно кто-то сказал «выбросьте книги и пойдите в город»,[38] или как-то так. И в этом есть доля правды. Так было написано в книге, которую я недавно прочитала, так что пора нам «пойти в город». Если мы так сделаем, я думаю, тебе должно стать лучше. Ну как, договорились?
Я кивнул не раздумывая.
* * *Просьба Мисаки добавила мне причин для беспокойства. Отправиться на прогулку посреди бела дня с таинственной девушкой, о которой я до сих пор толком ничего не знал… Было ясно, что из-за этого опрометчивого решения мне придётся немало понервничать. Совершенно выбитый из колеи, я точно опозорюсь снова. И не было ни единого шанса этого избежать. Ах, мне так не хотелось идти. Мне очень хотелось остаться дома.
Но ничего не попишешь, уговор есть уговор. Я напоминал себе, что прилежное исполнение уговоров — это первый шаг к тому, чтобы стать порядочным членом общества… Впрочем, я не был членом общества, я был простым хикикомори.
Так или иначе, у меня ужасно болел живот. Внутреннее напряжение и мучительное ожидание грядущего напоминали те чувства, что я испытывал за день до контрольной. Для слабого духом человека вроде меня, такой груз словно давил на плечи.
Однако, в точности как писал Достоевский или ещё кто-то, вместе с выходящими за рамки нормального тяготами пришло также неоспоримое удовольствие. В общем, когда страдания превосходят определённые границы, люди начинают получать от них удовольствие. Сильное переутомление, например, может сделать человека крайне непритязательным. Это, в свою очередь, может принести радость и наслаждение.
— Так ведь, Ямазаки?
— Конечно-конечно. Правда, я так и не понял, о чём ты там болтаешь.
Сегодня, как обычно, Ямазаки с самого утра шлифовал свою игру. Посмотрев на него, можно было подумать, что он даже получал от этого какое-то извращённое удовольствие.
— Дай гляну, далеко ли ты продвинулся, — предложил я, но он заслонил компьютер своим телом. Должно быть, делал какую-то особенно эротическую игру.
Ну, над какой бы дикостью Ямазаки не работал, для меня это теперь ничего не значило. Я решил, что нужно бы прямо сейчас позавтракать, и открыл холодильник.
— А? У тебя что, еда кончилась, Ямазаки?
— Эй, ты! Нечего есть чужие продукты каждый день, так, будто они твои! Да ещё и в чужой квартире!
— Уж прости, но что поделать: я продал холодильник из своей комнаты в магазин подержанных вещей… — сочиняя на ходу уважительную причину, я извлёк лапшу быстрого приготовления с её обычного места в шкафу.
В этот момент зазвенел звонок. Гости?
Ямазаки не спеша поднялся из-за компьютерного стола, прошёл в прихожую и открыл дверь. За ней стояли два религиозных проповедника. Однако сегодня это были не Мисаки с её тётей, а молодой человек лет двадцати в костюме и мальчик, на вид не старше средней школы, в тёмной-синей спортивной куртке. «Маршруты у них, что ли, поменялись?» — подумал я.
Однако действовали проповедники всё так же.
— Эм, мы раздаём вот эти журналы… — проповедник протянул две брошюры Ямазаки, — Видите ли, мы стараемся распространять весть о нашей религии…
Ямазаки принялся отбиваться от проповедника в соответствующих выражениях.
Пока я смотрел на них, у меня внезапно родилась прекрасная мысль. Я подошёл к ним поближе, изо всех сил хлопнул Ямазаки по спине и встрял в разговор:
— Ну о чём ты говоришь, Ямазаки?! Ты же раньше признавался, что тебе очень нравится подобная литература!
— Чего?!
Не обращая внимания на Ямазаки, взглянувшего на меня с видом «Что ты несёшь, придурок?», я повернулся к проповедникам и оттараторил на одном дыхании:
— Вообще-то, мы уже давно интересуемся вашей религией. Не могли бы вы позволить нам посетить одну из ваших встреч?
Часть вторая
Вчера вечером, когда мы прощались, Мисаки шепнула мне:
— Завтра моя очередь выступать в школе миссионерского служения, а я не хочу.
— Что это? — поинтересовался я, и Мисаки, запинаясь, описала.
Школа миссионерского служения была, судя по всему, неким собранием, где «изучающие учение» могли совершенствоваться в «служении». Завтра ей нужно было выступить с речью перед всеми остальными.
Её речь изобиловала таким количеством религиозных терминов, что постороннему вроде меня было невозможно понять, о чём она говорила. Когда я попытался расспросить её об этом подробнее, Мисаки поспешно вскочила со скамейки, засобиравшись домой. Она ушла, сказав на прощание лишь:
