Шимун Врочек - Рим 2. Легионы просят огня
И только я — "тога", гражданский, назначенный легатом, могу примкнуть к любой из партий.
Когда я приехал в Германию, мне пришлось столкнуться с презрением и даже ненавистью офицеров моего легиона. Легатов, назначенных сверху, не очень любят. Каждый из моих трибунов отслужил годы. Каждый участвовал в нескольких военных кампаниях. Они шли к своим должностям через сражения и долгую утомительную службу на окраине, в окружении врагов и дешевых женщин. Их звания политы кровью и потом. И отполированы до блеска скукой лагерной жизни…
За что им любить выскочку?
Меня.
Но кое-что изменилось. Как оказалось, я тоже могу убивать германцев.
И даже делаю это с определенным изяществом.
— Друзья! — обращается к присутствующим Квинтилий Вар. Запах шиповника — сегодня едва уловимый. — У меня хорошие новости из Паннонии. Тиберий…
Гул голосов.
— Тише вы!
— Тише!
Вар продолжает:
— Тиберий разгромил мятежников.
Тишина. Затем поднимает гул. "Слава Тиберию! Слава Августу!" Это действительно хорошие новости. Война в Паннонии длится уже несколько лет — с переменным успехом. Мятежники собрали чудовищную армию — около ста тысяч воинов — и всерьез угрожали Италии. Риму. Попытки подавить мятеж не увенчались успехом…
Так что пришлось Тиберию, пасынку Августа, взяться за дело.
Только тогда мы начали побеждать.
Он хороший полководец — осторожный, решительный, расчетливый. Тиберий ничего не оставляет без должного внимания. Легионеры его не любят, но обожают, когда он ими командует. Интересный парадокс. Как человек, Тиберий жесткий и равнодушный — словно кусок пемзы. Он смотрит сквозь тебя и, кажется, забудет твое имя сразу же, едва за твоей спиной закроется дверь… Но нет.
Тиберий ничего не забывает.
Теперь он победил мятежников в Паннонии. И, значит, будет праздник.
— Вина! — требует Вар. — Выпьем за доблестного Тиберия!
Мы пьем вино. Вар пьет подкрашенную воду.
Я качаю головой. В какое интересное время мы живем. С сарматами у нас мир, с германцами мир, даже с парфянами согласие… Теперь и мятеж в Паннонии подавлен. Везде тишина и покой.
Даже не верится.
Когда я выхожу из дворца, уже темнеет.
Высокая фигура выступает из тени. Я поднимаю голову и вздрагиваю. Голубой огонь варварского взгляда окатывает меня — с головы до ног.
— Кажется, пора нам побеседовать, — говорит Арминий негромко.
Я киваю.
Давно пора.
* * *Фигурка лежит на столе. Маленькая серебристая птичка. В этом есть нечто зловещее.
— Как такое может быть? — говорю я. — Как?!
Арминий улыбается.
— И об этом спрашивает человек, регулярно оживляющий мертвецов? — он берет чашу с вином, но не пьет. — Знаешь, что делает твоя фигурка? Воробей возвращает душу. Ненадолго. Чтобы поговорить.
— Это понятно.
На самом деле я не очень понимаю, как это работает. Но это работает.
…молния пронизывает меня насквозь — с головы до ног. Ветвится внутри моего тела. Волосы встают дыбом…
Фигурка на ладони подрагивает. Она — ледяная.
— Срок жизни возвращенного зависит от возможностей тела и силы воли. Если человек серьезно ранен, потерял много крови, изрублен на куски — то это будет мучительный разговор, — Арминий медлит, — И очень короткий.
— Тогда что произошло с тобой? Ты ведь жив?
Арминий медлит.
— Пожалуй.
— И ты — другой. Ты — варвар.
Арминий усмехается. Морщинки вокруг глаз выдают его возраст.
Двадцати с чем-то летний германец улыбается, как сорокалетний старик…
Хотя Луцию было всего тридцать два года.
Смешно.
— О. Тут все гораздо хитрее.
— Правда? — говорю я с сарказмом. Арминий пожимает плечами:
— Почти три дня я был мертв, брат.
* * *— Ты не понимаешь, Гай. Дело не в том, что Воробей возвращает мертвых, а Орел дает власть повелевать людьми. У фигурок могут быть самые разные свойства. Самые глупые и странные. Вытирание носа без платка, волосы в носу растут быстрее, чем у остальных людей, или невозможность утонуть в луже. Это, в общем-то, неважно. Дело в другом.
— И в чем же?
Арминий… Луций смотрит на меня. Из-за освещения кажется, что глаза у него — разного цвета. Но этого не может быть.
Потому что Воробей сейчас у меня.
Это мои глаза разного цвета. Это я возвращаю мертвых.
Беру на себя дело богов…
В которых, между прочим, я не верю.
— Дело в другом, — повторяет Луций. — Эти фигурки… Они заставляют тебя действовать. Нет, не так. Не заставляют. Как бы сказать, Гай? Они тебя пробуждают. Вот правильное слово. Пробуждение. Словно до этого момента ты спал, а сейчас проснулся. Понимаешь?!
В этом все дело. Пока у меня не было фигурки, я умирал. Каждый день и каждую секунду. А с ней я понял, что умирать — необязательно.
Теперь я здесь.
Он молчит, перебирает пальцами. Мне жутко привыкать к мысли, что моего друга Арминия больше нет.
Двойная потеря.
Сначала я потерял брата. Затем — друга.
Теперь передо мной незнакомец. Полубрат, полудруг, полуримлянин, полугерманец.
Я даже не знаю, как его теперь называть. Луций? Арминий? Как правильно?!
— А ты, Гай — разве ты не начал действовать, получив фигурку? — Луций-Арминий смотрит на меня в упор. — Разве тебе не кажется, что Воробей ведет тебя к великой и достойной цели?
— Нет, не кажется.
Луций-Арминий моргает. Потом запрокидывает голову и хохочет. Сверкают белые красивые зубы.
— Узнаю тебя, брат. Ты всегда был упрямым.
Я дергаю щекой.
— Правда?
— Я должен был это сделать, Гай. Понимаешь?!
Я начинаю смеяться.
Ему все еще требуется мое понимание. Вот в чем проблема: когда мы могли выяснить отношения между собой по-простому, кулаками или пинками, валяясь в пыли, мы не находили особых противоречий. Теперь же, когда противоречия такие, что альпийские ущелья кажутся не шире ручейка, мы даже не можем дать друг другу в глаз. Это обидно.
А еще обиднее: мы знаем это и все равно хотим друг от друга понимания.
Смешно.
* * *"Если ты читаешь это послание, то меня уже, скорее всего, нет в живых. Не печалься, брат. Это не так страшно. Если считать, что где-то там есть боги и загробный мир, то у меня сейчас все хорошо".
Почему Луций написал мне письмо?
Неужели хотел оправдаться? Или — рассказать правду единственному человеку, который выслушает его и не осудит?
Не знаю.
И кто из них написал то письмо?
Луций или Арминий?
Луций Деметрий Целест — сенатор Рима, прожженный политик, опытный военачальник, усталый и умный человек.
У него часто болело колено. В детстве Луций упал с лошади и повредил правую ногу. С тех пор он слегка прихрамывал в сырую погоду. А здесь, в Германии, погода всегда сырая…
Или письмо написал варварский вождь Арминий? Молодой красавец, дерзкий воин, герой войны в Паннонии. Римский всадник, награжденный браслетами за отвагу и венком за спасение товарища в бою…
Тот, в чьем теле сейчас обитает душа моего старшего брата.
— Ты избегаешь меня, Гай? — спрашивает Арминий.
Я качаю головой: нет.
Хотя вру. Действительно избегаю.
* * *— Почему Воробей? — спрашиваю я.
— Иногда предметы можно использовать… неправильно, — говорит Арминий.
— Например?
— Например, Саламандра дает бессмертие. Но если обладатель Саламандры решит по дну моря перейти из Италии в Африку, это будет — не совсем верное использование предмета. Согласен?
Логическая задачка. Подобные задавали нам в Греции.
— Разве Саламандра не спасет владельца?
— Спасет. И не раз. Но дышать под водой — это не относится к возможностям фигурки. Человек будет умирать тысячи и тысячи раз, но останется на дне. Это трудно представить. Но это совершенно жуткая вещь.
Я закрываю глаза и представляю, как захлебываюсь морской водой. Бьюсь в синеватой гудящей темноте. Пузыри вырываются изо рта и уносятся вверх. Булб! Бу-улб!
И так тысячи раз. Тысячи тысяч…
Значит, Луций использовал предмет неправильно?
* * *— Я был болен, — говорит Луций. — Финикийская болезнь — неизлечима. А я столько всего не успел сделать. Поэтому я стал искать спасение… лекарство… что угодно! И нашел.
Мой умный старший брат.
Мой настойчивый старший брат.
— На самом деле мне нужна была фигурка Саламандры. Бессмертие. Но найти ее оказалось невозможно. Существует предмет, что может вылечить любую болезнь. Но — снова это слово. "Невозможно". Владелец неизвестен. И тогда они предложили мне Воробья.
