Юрий Поляков - Гипсовый трубач
— Прошу убедиться!
— Все верно! — подтвердил игровод после того, как, водрузив на нос китайчатые очки, осмотрел листок со всех сторон. — Тридцать процентов ЗАО МСУ «Кренино».
— Кто еще хочет удостовериться? — спросил Кеша, пряча драгоценный документ в папку, а папку — в портфель.
— Мы вам верим, — сдобным голосом отозвался Огуревич.
— Тогда я повторяю вопрос, — ободряющая улыбка покинула лицо юриста, а голос зазвучал сурово. — Сколько у Ибрагимбыкова наших акций? Сколько? Аркадий Петрович, начнем все-таки с вас!
— Были трудности… Стариков надо кормить… Я вынужден… Вы же знаете… — проблеял директор.
— Сколько? — рявкнул Жарынин.
— Двадцать.
— Отдали или осталось?
— Отдал, — тихо ответил директор и отвернулся, ища поддержки у Блаватской.
— Так. Теперь вы, Гелий Захарович, — строгим учительским голосом спросил правнук.
— Хм… У меня возникли финансовые неприятности. Судебные расходы. Иски. Консультации. Брюссель — дорогой город. И потом, мое семейное положение… — На лицо Меделянского легла тень нежности.
— Как выразился Сен-Жон Перс, молодая жена — это иллюзия бессмертия в постели… — игриво заметил Жарынин.
— Попрошу без комментариев! — насупился отец Змеюрика. — А когда заблокировали счета, я не мог платить адвокату… — закончил он, теряя весь свой величественный вид.
— Сколько?
— Двадцать. Отдал.
— Кому?
— Ибрагимбыкову…
— Что-о-о?! — взревел режиссер.
— Аркадий Петрович рекомендовал мне его как честного человека…
— Я заблуждался… Он внес спонсорский взнос в нашу школу «Путь к Сверхразуму»… — захныкал директор.
— В вашу школу! В вашу! — совсем рассвирепел Жарынин. — Высший разум мог бы объяснить, что аферисты именно так и втираются в доверие к лохам вроде вас!
— Плохо, — покачал головой Кеша. — Сорок процентов акций в руках Ибрагимбыкова!
— Пятьдесят… — всхлипнул Огуревич.
— Почему?
— Я звонил Жменю и спрашивал, где его акции.
— Что он ответил?
— Он ответил, что современный русский театр пребывает в таком чудовищном состоянии, что если бы Станиславский встал из могилы и сходил в «Театр.doc», то пришел бы в ужас, снова лег в гроб и попросил забить крышку намертво…
— Я ничего не понял! — На Кешином лице появилось растерянное недоумение, как у европейца, читающего китайскую газету. — Продал или нет?
— Вы, наверное, хороший юрист, — надменно откинулся в кресле Жарынин, — но нашего мира совсем не знаете. Продал. Можете не сомневаться. Я с этим жучилой давно знаком. Он смолоду такой: если сделает какую-нибудь гадость, обязательно вспоминает Станиславского или Мейерхольда…
— М-да… Выходит, пятьдесят на пятьдесят. Все будет зависеть от суда.
— Кто судья? — спросил Меделянский.
— Доброедова.
— Честная?
— В рамках закона.
— А кто у Ибрагимбыкова адвокат?
— Шишигин. Адвокат он, конечно, никакой, но заносить умеет, — пояснил правнук.
— Что умеет? — не понял Кокотов.
— Деньги судьям заносить, — растолковал режиссер. — И скорее всего, уже занес…
— Не факт, — возразил Гелий Захарович. — Такие, как Шишигин, обычно говорят, что занесли, а сами ждут суда. Если выигрывают, оставляют деньги себе, если проигрывают, возвращают клиенту и объясняют, мол, процессуальные оппоненты заплатили больше… Я знаю…
— И сколько же теперь заносят? — Автор «Жадной нежности», чтобы не выглядеть простаком, придал голосу оттенок рутинного любопытства.
— Ну, это зависит от масштабов дела, — ответил Кеша. — Если, скажем, делят добывающую отрасль или военно-промышленный комплекс, могут занести миллионы.
— Рублей?
— Долларов или евро, как договорятся. Но в нашем случае тысяч пятьдесят-семьдесят — не больше.
— Долларов?
— Скорее евро.
— Я думаю, Доброедова деньги не возьмет — побоится, — раздумчиво проговорил правнук. — Дело громкое, резонансное. Скурятин в курсе. Опять же телевидение. Она будет судить по закону, а закон на нашей стороне. Плохо, конечно, что в «Ипокренине» разруха, а стариков кормят как в Бухенвальде…
— Ну, знаете ли! — нетрезво возразил Огуревич, снова припавший к внутренним алкогольным ресурсам.
— Знаю! — повысил голос Болтянский-младший. — Я часто навещаю прадедушку и все вижу. Боюсь, Шишигин спросит на суде, зачем вы спалили старческие сбережения в авантюре с «чемадуриками».
— Но тогда пострадали миллионы…
— Да, миллионы, но они вкладывали свои, а не чужие деньги. Кстати, а какой доход приносит ваша школа «Путь к Сверхразуму»? — Кеша стал суров, как инспектор газового хозяйства.
— Это новое дело, кто же знал, что будет так мало желающих подняться по ступеням самопознания…
— Не вздумайте сказать такое в суде! Процессуальные оппоненты докажут, что вы неэффективно управляли «Ипокренином», развалили хозяйство, уморили стариков плохим питанием, и лишь Ибрагимбыков, собственник новой формации, способен дать Дому ветеранов вторую жизнь… У нас, конечно, есть контраргументы, но плохо, что теперь благодаря господину Имоверову нашу разруху… — юрист глянул на Жарынина, а тот отвел глаза, — увидела вся страна! Не исключено, Шишигин потребует показать этот сюжет в судебном заседании.
— Мерзавец! — воскликнул Меделянский.
— Ну почему же? Нормальные прения сторон. Кстати, и вас могут спросить: а что сделал для ДВК фонд «Сострадание», кроме ремонта сантехники за тридцать процентов акций?
— Да, я понимаю… Но кто же мог предвидеть что моего Змеюрика…
— Суд не интересует состояние ваших авторских прав, — строго разъяснил Кеша. — Суд будет рассматривать наш иск о признании незаконным акционирования «Ипокренина».
— Почему — незаконным? — удивился Кокотов.
— Очень просто. Если акционирование незаконно, то акции превращаются в пустые бумажки, вроде «чемадуриков», а сделки по ним признаются ничтожными. Тогда Ибрагимбыков теряет все права на «Ипокренино». Но нам для этого нужен хороший адвокат и, конечно, поддержка ветеранов. Они должны выступить в суде так, чтобы Доброедову проняло! Тогда она примет решение в нашу пользу!
— Не волнуйтесь, я организую античный хор старцев. Еврипид в Аиде содрогнется от зависти! — воскликнул Жарынин.
— А я… А я… — встрепенулся Огуревич, — прикажу на кухне увеличить порции в два раза.
— Лучше — в четыре, — посоветовал игровод. — А прекрасный адвокат у нас уже есть!
— Кто же? — спросил Кеша.
— Как кто? Вы!
