Захар Прилепин - Дорога в декабре
Ожидал отчего-то, что судья будет в черном пальто, даже с поднятым воротником, но нет, он был в куртке, в хороших ботинках, не удостоив Сашу взглядом, обошел его и двинулся по улице. Белая грива волос шевелилась на ветру.
Саша стоял у калитки, не оборачиваясь, с напряженным затылком, слыша удаляющиеся, спокойные, четкие шаги.
Спустя минуту пошел следом. Видел спину судьи, упрямо смотрел в нее. Иногда спина терялась, ее загораживали другие спины или мягко, как рукав, выворачивающаяся улочка. Саша прибавлял шагу, задевая идущих навстречу, шел быстрее, пьяный и отупевший. Вытаскивал и терял сигареты, никак не мог прикурить на ходу, ругаясь и злясь.
В конце концов потерял судью, злобно озираясь, стал посреди тротуара. Зацепился глазом за номер дома и все понял. Судья ужинать пошел. Это его дом.
Проснулся в четыре часа утра. В четыре семнадцать. Включил ночник, кривясь лицом, разглядел короткую и длинные стрелки. Пошел в туалет и помочился, так и не открыв толком глаза, слушая по звуку, попадает в унитаз или нет. Почистил зубы, попил воды из-под крана, умылся с неприязнью и к воде, и к лицу.
Пал на кровать, смотрел в потолок, спать не хотелось.
На потолке была наклеена клеенка. Саша так определил для себя — «клеенка». Он не знал, как это называлось.
Клеенка была желтого цвета. Над кроватью висела картина. Саша скосил на нее взгляд, ленясь поворачивать голову. Ничего не разобрал.
Глубоко дышал. Хотелось пива. Не глядя, похлопал ладонью по тумбочке — вспомнил, что пытался курить на ночь и даже вытащил из куртки сигареты. Куртка валялась возле кровати. Ботинки валялись чуть дальше, один — подошвой вверх, другой — на боку.
«Пепельницу бы еще…» — подумал Саша, прикуривая.
Взял стакан с тумбочки, поставил его на грудь, прихватив левой рукой. Ни одна мысль не шла в голову.
— Совершенная пустота… — прошептал Саша. — Как в заброшенном сарае… Эй, есть ктонибудь? Старье какое-то ненужное… Грабли, что ли? Наступить, что ли? Нет, не грабли… Ничего нет…
Затягивался, держал дым, выдыхал медленно.
Вспоминал, о чем обычно думал, когда нужно было заснуть. Никогда не помогал пересчет белых баранов парами. Только мешали женщины. Иногда вспоминались книжки любимые, но сейчас ни одна не вспоминалась. Да, еще спорил порой с кем-то, мысленно, но и спорить… не хотелось…
Чувствовал странную муть и тяготу внутри — и при этом было твердое знание, что ничего не избежать: он, Саша, всё сделает, до конца. Словно это уже вне его воли и власти — как приговор. Вынесен, не подлежит обжалованию. Исполнению подлежит.
Бросил сигарету в стакан, поленившись ее забычковать, и она дымилась еще какое-то время.
Так лежал. Душный дымок слева, мутная картина справа, одеяло в ногах, редкая поросль на груди, два почерневших, замерзших соска. Ничего не оставалось, как снова закурить.
Он заснул утром, спал нервно и дурно, с тяжелым телом, с холодными и мокрыми ступнями. Все время сворачивался калачиком и хотел свернуться еще сильнее, забиться в угол, лежать неприметно.
Недовольно открыл глаза, было около одиннадцати.
«Вставай, Сашок», — сказал себе. И встал.
Возле зеркала, с зубной щеткой в руке, долго смотрел на себя, крепко сжимая щетку, словно собирался ее воткнуть куда-то, в живое тело. Почистил зубы быстро, в течение секунд тридцати.
Через десять минут уже был на улице, шел быстро, смотря под ноги. Достал на ходу карту, сверился.
От входа в парк начал считать шаги, но быстро надоело, понадеялся на зрительную память и не ошибся.
Быстро огляделся, свернул с дорожки, дошел до дерева. Не озираясь, вырыл оружие, спрятал за пазуху.
«Где-нибудь в кафе, в туалете, дошлю патрон в патронник, — решил для себя. — А пистолет потом выкину в реку. А стрелять буду там, где удобно. Все равно где. Даже если поймают — все равно».
Времени еще оставалось много.
«А вдруг он сегодня не пойдет?» — подумал лениво.
«Пойдет», — ответил себе уверенно.
Нашел здание суда, прошел мимо, не глядя на него, сам вид стен и окон тяготил и раздражал.
Решил идти в другое кафе — не в то, где вчера напился. Чтоб не примелькаться.
«Есть… Буду ли я есть? Буду есть, буду. И выпью, наверное. Нет, есть не буду. Только выпью. Странный у меня будет вид, если я закажу водки и стакан воды. Надо что-нибудь еще».
Саша ткнул, почти не глядя, пальцем в какое-то блюдо. Даром что прочесть и понять название его все равно не смог бы.
Принесли что-то в маленькой сковородочке. Кажется, это называется жульен.
Саша тщательно пережевывал пищу и налитую сухой, четкой рукой водку пил медленно. Водка казалась тяжелой, как ртуть.
«Если ее плеснуть на стол, она, наверное, рассыплется на маленькие шарики».
Саша с отстраненным удивлением вглядывался в себя и думал, отчего его волнение почти не ощутимо — в сравнении хотя бы с тем легким мандражом, что он испытывал перед любой дракой во дворе или в армии. Или тогда, в лесу? После того дня — чего было бояться? Видимо, человеческие чувства имели свои пределы — по крайней мере Саша ясно понял о себе, что от страха он не умрет, не потеряет сознания, не станет ни на миг обездвижен и раздавлен.
Иногда он трогал упрямым языком вставленный зуб, пытался расшевелить его, сдвинуть. Будто под этим зубом, в голой окровавленной десне таился ответ — почему больше уже не может быть так страшно.
Но где-то взрастало иное чувство, неизъяснимое еще: иного страха, не земного, с которым соотнести свое смешное тело не было никакой возможности.
Саша еще раз выпил. Водки больше не было.
Вышел в туалет, заперся в кабинке. Извлек пистолет, предварительно посмотрев на потолок.
«Если у них тут есть камеры, они решат, что я задумал отстрелить себе яйца», — попробовал рассмешить себя Саша.
Он загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в брюки, за ремень. Потом передумал, вытащил, переложил в карман. Старательно отлил. Нажал слив, глядя на воду. Понял, что захмелел. Решил ходить по улице, вокруг квартала, пока голова не прояснится.
Шел, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на людей, отгонял от себя мысль: «А если он уйдет, пока ты тут бродишь?»
Не уйдет. Будет гораздо хуже стоять у суда и ждать.
«А если тебя сейчас остановит полиция?»
Нет. Ничего не случится.
На пятом кругу он явственно увидел в толпе Хомута… Тот был знатно, не по доходам одет, и прошел мимо, Сашку не признавая…
На шестом кругу Саша сбился и считать перестал.
Уже не помня, сколько прошло времени, почувствовал, как терпко дрогнуло сердце, и остановился.
